Одна из самых музыкально важных премьер Мариинского театра последнего времени представлена в Московской филармонии в концертном исполнении. От того что на гастролях опера лишилась своей театральной оболочки, она ничего не потеряла, считает Юлия Бедерова.
«Симону Бокканегре» в концертном исполнении театральности было не занимать
Фото: пресс-служба Московской филармонии
Премьера 2016 года — «Симон Бокканегра» Верди на либретто Франческо Марии Пьеве в переработке Арриго Бойто в настолько же трафаретной, насколько не мешающей актерам постановке Андреа Де Розы — стала самым выразительным музыкальным высказыванием театра за последние несколько лет. Спектакль был номинирован на «Золотую маску», но по сложившейся традиции (Мариинка этот конкурс избегает) на фестиваль не приехал.
В зале Чайковского «Бокканегра» — давняя и блестяще осуществившаяся мечта Гергиева — звучал так, чтобы ничто не отвлекало слушателя от музыки, ее драматургической изощренности, оркестровой красоты и вокальной мощи. Не только костюмов и декораций, но даже ни единой вещи, какие часто кокетливо украшают концертные исполнения, здесь не было: ни портрета, ни стакана с отравленной водой, ничего, что хоть сколько-нибудь намекало бы на обычную театральность. Вся она пришлась на долю оркестра и вокала, чем только подтвердила славу «Бокканегры» как предмета меломанского культа.
Пылкая и суровая, пышная и увлекательная опера не так популярна, как лидеры вердиевского проката «Травиата», «Отелло», «Риголетто», «Аида», хотя между ними есть прямые пересечения и общность образов (так, в Паоло просвечивает Яго, в Фиеско — Жорж Жермон). Возможно, историям о милосердных правителях (другой пример — моцартовское «Милосердие Тита») претит массовая популярность. Или дело в том, что интрига «Симона» никак не сводится к одному предложению (что в принципе, хоть и с потерями, возможно в случае с другими вердиевскими операми), а колорит настолько возвышенно мрачен и безысходен, что не дает ни малейшего шанса на сентиментальное истолкование.
Драматургия «Бокканегры» — густая смесь на первый взгляд типичных оперных аффектов и положений. Она собрана из политики и любви, истории и современности, гвельфов и гибеллинов, патрициев и плебеев, страсти, ревности, заговоров, похищений, фатальных неузнаваний, разоблачений, бунтов и отравлений. Но все это нанизано на стержень двух уникальных вердиевских тем. Первая — не запросто дающееся благородство. Им одарены как будто не самые подходящие персонажи в не самый подходящий момент, и вопреки обстоятельствам они защищают его как от врагов, так и от самих себя («Опять предатели испытывают мое милосердие»,— сокрушается мудрый дож, еще недавно простолюдин и храбрый воин). Вторая — тема смерти как трагического покоя, примиряющего все страсти и утоляющего огромностью своего страдания любую боль.
Расплавленный в партитуре металл драматургии, где даже тысяча отнятых жизней, будь их столько у соперника, не усмирят ни ревности, ни гнева, а любовь ведет на казнь и к алтарю с равной уверенностью, у Гергиева звучит неспешно, словно не бурлит, а томится. Только в прологе и в первом акте лава слегка закипает, что невзначай приводит к форсированному вокалу и чуть заметному дисбалансу с хором (чего не случилось бы в театральном исполнении). Но вся вторая половина оперы глубже и глубже погружает слушателя в гипнотическую темноту музыки и драмы и уже не пузырится, а плавно течет до самого финального ансамбля с его не шекспировскими, нет, вердиевскими постулатами: «земные радости — чарующий обман, и сердце создано, чтоб вечно плакать», «мир полон скорби», «человек рожден для горя» и, наконец, любовь не побеждает смерть.
Для Владислава Сулимского партия Бокканегры огромный успех и знак состоявшейся карьеры не просто хорошего, но выдающегося певца. Для Татьяны Сержан с ее насыщенным вердиевским голосом, опытом и манерами партия Марии-Амелии тоже большой успех. Но если в первом действии, где Сулимскому из-за особенностей концертного баланса приходилось пережимать, она оказывалась лидером ансамбля, то второй и третий акты расставили все по местам, и дож Сулимского с его пластичным, выразительным и свободным звуковедением вокально, эмоционально и содержательно снова стал главным героем. А остальные участники ансамбля — Отар Джорджикия (Габриэль Адорно), Роман Бурденко (Паоло) и прежде всего Станислав Трофимов (Фиеско), чья чуть утрированная фразировка не помеха вокальной убедительности (этот человек вообще как будто весь состоит из вокала),— его достойными и чуткими партнерами по безысходной драме мечты о милосердии правителей и безнадежности призывов к миру и любви.