В пятницу в Пхёнчхане состоится церемония открытия зимней Олимпиады. А накануне корреспондент “Ъ” Алексей Доспехов убедился, что российская тема — одна из самых волнующих для тех, кому на корейской Олимпиаде работать. Впрочем, даже она вряд ли выдерживает конкуренцию с темой климатической — неожиданно лютых морозов.
Человека, который побывал на предыдущей Олимпиаде и не успел забыть ее милые детали, Пхёнчхан удивляет многим. Расстояниями, потому что объекты разбросаны так, что иногда путешествие между ними по кратчайшему и быстрейшему маршруту может растянуться на пару с лишним часов, и понятие «кластер» (а их, как в Сочи, два — горный и прибрежный) тут довольно относительное, есть арены и вне кластеров, а сами кластеры компактностью не отличаются. Удивляет скромностью арен и скромностью, иногда даже обшарпанностью, прочей инфраструктуры, по крайней мере той, что в горах, потому что сочинским шиком в Пхёнчхане, что уж там говорить, не пахнет. И нескромностью — затейливых скульптур, в невиданном для спортивного фестиваля изобилии размещенных во всех актуальных для Олимпиады локациях, значительную часть которых, надо полагать, почему-то доверили ваять мастерам, набившим руку на более или менее мягком варианте эротизма. Аршином общим Корею не измерить.
А еще он должен удивлять погодой. Именно о ней с нескрываемой тревогой информировал родную публику новозеландский телевизионщик Майк Макробертс, стоя на открытой террасе главного пресс-центра Олимпиады в Alpensia Resort. И поводов пугать новозеландский народ у него вроде бы не было. Ярко-желтое полуденное солнце освещало соседние склоны, с которых свисали белые снежные языки, и спускающийся плотно к террасе санно-бобслейный желоб. На ней, этой террасе, безусловно, было приятно находиться. А полчаса назад завершилась пресс-конференция Всемирного антидопингового агентства (WADA), и на ней его глава Крейг Риди говорил о серьезных вещах, которые вполне могли бы служить куда более убедительным новостным поводом. Говорил он, естественно, в основном о России — скажем, о том, что Российское антидопинговое агентство, «хоть и добилось существенного прогресса по ряду направлений», пока не будет восстановлено, поскольку требуется выполнить пару условий из «дорожной карты», и о том, что не понимает, на каких основаниях Спортивный арбитражный суд (CAS) сумел оправдать пожизненно дисквалифицированных Международным олимпийским комитетом (МОК) российских спортсменов. И о том, что на волне этой «допинговой войны» WADA нуждается в увеличении бюджета, «грубо говоря, с $30 млн до $45 млн».
И как выяснилось, причины верить в достижение поставленной планки есть: в 2018 году бюджет уже вырос на 8%, хотя раньше, как выразился руководитель агентства, ему приходилось «биться головой о кирпичную стену», чтобы вымолить хотя бы процент… И его оптимизм был, наверное, ножом в сердце для тех, кому недавно казалось, что на волне такой неоднозначной «допинговой войны» WADA, напротив, рискует растерять весь свой немалый вес.
Допинг в российском спорте
“Ъ” собрал допинговую историю наших спортсменов с 2000-го года
Но новозеландец, глядя в камеру, продолжал о своем, о наболевшем: «Самая холодная Олимпиада в истории начиная с Лиллехаммера, с 1994 года… Выдержат ли спортсмены минус 20 и этот жуткий ветер?.. Зрителям надо одеваться тепло как никогда…» А солнце светило и грело.
Майк Макробертс рассмеялся, когда я подошел к нему и поинтересовался, не преувеличивает ли он опасности, связанные со здешней погодой, и почему игнорирует тему России: «Да нет, мы не игнорируем. Она для нас одна из ключевых, и мы тоже не понимаем, как так получается, что МОК выносит одно решение, CAS — другое, МОК отвечает на него третьим… Хотя, если не ошибаюсь, то, что ваше государство участвовало в допинговых схемах, фактически доказано? Что, в России так не считают? Я не знал…» Но погода для него все же была важнее. «Вы когда прилетели? Вчера? Скоро сами убедитесь, что погода — это правда важно»,— веско предупредил господин Макробертс.
Он был абсолютно прав. Через полтора часа только что такое яркое солнце светило уже тусклой, доживающей свой короткий век лампочкой, а ледяной ветер легко просачивался через пуховик и толстенный свитер, через зимние ботинки и шерстяные носки, заставлял неметь пальцы на руках. Множество же улыбающихся, хоть и с красными, словно напомаженными щеками, людей в горной Олимпийской деревне только подтверждало тезис о том, что спортсмены, в первую очередь спортсмены, у которых на носу Олимпиада,— особая каста. Таких ничто не берет.
Веселы были и двое ребят в белых куртках с надписью Olympic Athlete from Russia, выскочивших подышать воздухом из того блока, где разместилась как бы формально нейтральная, без ярких опознавательных признаков команда, которую тем не менее, что бы там ни рекомендовал МОК, все называют сборной России. Найти ее, в отличие от предыдущих Олимпиад, в деревне было не так просто. Ищут ведь по флагам, которые, как правило, гордо вывешивают из окон. А тут — никаких флагов, запрещено.
Ребята признались, что им не советовали и откровенничать с прессой, попросив не называть ни фамилии, ни вид спорта, который представляют:
«Санкций, кажется, никаких не предусмотрено, но лучше на рожон не лезть… Хотя вы видели, как нас встречали в аэропорту Сеула? Корейцы "здравствуйте" выучили, гимн российский пели. Вот люди — на все им наплевать!»
От предложения сфотографироваться на центральной площади деревни, возле огромных олимпийских колец, они, естественно, вежливо отказались. Зато согласились трое крепких, плечистых парней из тех, что составляют бобслейные экипажи, в тех же белых куртках. А фотосессия привлекла внимание двух людей, чей цвет кожи слишком явно свидетельствовал о том, что они живут в стране, где прохлада — это не минус 20, а плюс 20. И оба, между прочим, были без шапок.
«Ясинт Эдор, шеф олимпийской делегации Того»,— представился тот, что постарше. Делегация состояла из него и молодого спутника, который, как оказалось, занимается лыжными гонками. «В Того тренируемся на лыжероллерах, за снегом ездим за рубеж — Канада, Франция. Хотим доказать, что и в Африке можно заниматься зимними видами»,— с достоинством пояснил Ясинт Эдор.
А еще он хотел узнать, как обстоят дела с судами, с составом у российской сборной. Эта тема его, похоже, действительно волновала не меньше добывания денег на поездку за снегом за тридевять земель от родины: «Я сочувствую вашим спортсменам. Я был в Сочи и помню, как там все было прекрасно организовано. Спасибо месье Владимиру Путину — так и напишите! Все для нас сделал…» Я спросил Ясинта Эдора, какой выход из нынешнего конфликта он бы счел идеальным. «Я рассчитываю, что будут выступать…— он взял паузу, чтобы получше сформулировать,— лучшие российские спортсмены». Он, кажется, боялся употребить термин «все чистые», чтобы ненароком не обидеть…
А в теплом автобусе, увозившем гостей Олимпийской деревни в центр Олимпиады, к главному стадиону (который, впрочем, хоть и главный, но — простенькая времянка, а фотографируются все не на его фоне, а на фоне оврага, где из снежных глыб исполинского размера выстроены соперниками авторов занимательных скульптур целые дома и крепости в величину, довольно близкую к натуральной), становилось очевидно, что беды сборной России, какими бы великими они ни выглядели, еще не беды вовсе. В автобусе рассуждали о пхёнчханских шансах казахстанцы и украинцы, чьи флаги как раз были в числе самых заметных в деревне: «У нас — никаких…», «У нас — женская эстафета в биатлоне, но там одна спортсменка заболела, и мальчик в акробатике во фристайле. Но и у него, по-моему, даже бронзы не будет…»
А на параллельной Олимпийскому стадиону улице в закатных лучах уже просто ледяного, арктического корейского солнца паниковал мужчина, вышедший из Дома Японии: ее столице принимать следующую Олимпиаду, летнюю 2020 года. Прием был славным, но сейчас, очутившись на улице, он уже ощущал себя готовым вот-вот околеть, если не найдет шаттл в гостиницу: «Какая церемония открытия? Я же сдохну на ней».
Шаттл нашелся, и Хироюки через пару минут оттаял настолько, что смог рассказать о том, что и в Доме Японии обсуждали российскую ситуацию: «Хотя не очень остро. Ну всем же ясно, что тут не спорт, а политика». «К Токио все закончится, Россия будет в сильнейшем составе, правильно?» — поинтересовался он. Решительно согласиться с этим предположением в свете последних событий было не так уж просто.