И режиссер создал женщину
стиль/героини
В первые годы кинематографа женщины, вернее, женской красоты на экране не было, поскольку не существовало крупного плана. Время любви еще не пришло, Ева еще не родилась из ребра целлулоидного Адама. Но уже в середине 1910-х годов, как гласит легенда, крупный план был изобретен великим Гриффитом с одной единственной целью — сохранить для вечности лицо любимой им женщины. Главное в женском лице на экране не губы и не скулы, не прическа и не глаза. Главное — свет, который оно излучает. Когда этот свет тускнеет, рождается, по выражению того же Годара, "самый грустный кадр в истории мирового кино" — крупный план Хэрриет Андерсон в "Лете с Моникой" Ингмара Бергмана. Возвращаясь к парню, которого она, казалось бы, безвозвратно покинула, актриса, нарушая все писаные и неписаные правила съемки, долго смотрит прямо в камеру, и сердца зрителей наполняются печалью: все иллюзии умерли.
|
|
Женские лица на экране сводили и сводят с ума порой в буквальном смысле слова. Лицо Джоди Фостер довело некоего среднестатистического американского юношу до того, что в 1981 году он тяжело ранил президента Рейгана. Это было единственным шансом, что богиня узнает и тотчас же забудет его имя, промелькнувшее в выпусках новостей.
В "детские годы" Голливуда его "лицом" стала всеамериканская любимица Мэри Пикфорд, первой из актрис вынужденная на экране скрывать свою зрелую сексуальность, чтобы не обмануть зрителей, желающих видеть в ней вечного ребенка. Главной "торговой маркой" Пикфорд — кроме восторженно-изумленных, огромных глаз — была копна волос, аккуратно разделенная на восемнадцать тугих и длинных локонов-штопоров, свисавших на спину и грудь. Два таких локона хранятся, как драгоценная реликвия, в Киномузее Лос-Анджелеса.
Экранная жизнь Луизы Брукс — лишь короткий эпизод в биографии танцовщицы и авантюристки. Но именно ее пожирательница мужчин Лулу из "Ящика Пандоры" Пабста стала архетипом женщины-вамп, с которой способен справиться лишь Джек-Потрошитель, такой же посланец из ада, как и она сама. Ее мальчишеское каре с тех пор и на долгие годы становится приметой роковой соблазнительницы.
|
|
Старая Европа медленно умирает в шведской звезде Голливуда Грете Гарбо. Именно о ней говорят, не называя имени: "божественная". Поклонникам все понятно и без лишних слов. В какой бы костюм ни обряжал ее кинематограф, в платье Анны Карениной или Маты Хари, королевы Кристины или Марии Валевской, ее неизменно отличают страдание и жертвенность. Современного зрителя былое преклонение перед Гарбо способно смутить. Она кажется на экране скованной, провинциальной, декоративной. Но в каждом фильме с ней есть момент катарсиса, когда она переживает нестерпимую душевную боль, а ее лицо внезапно озаряется исходящим изнутри светом, который заставляет забыть обо всех условностях и глупостях мелодрам, в которых она играла.
1930-е годы. Кинотени обретают голос, и первый из них, поразивший в самое сердце зрителей всего мира,— хрипловатый голос певички Лолы из кабаре и фильма Джозефа фон Штернберга "Голубой ангел": "Я — сама любовь с головы до ног". Легендарные ноги Марлен Дитрих впервые в истории кино становятся "лицом" актрисы. Она сладострастно вытягивает их на сцене кабаре или неловко ковыляет на высоких каблуках по песку Сахары вслед за уходящим на смерть возлюбленным офицером. Дитрих становится символом странствующей по миру, ничем не связанной сексуальности. Но ее сексуальность столь выражена, что наводит на мысли о фригидности, безупречность ее экранного тела — о лабораторной сконструированности. Поэтому до сих пор такой популярностью пользуются воспоминания о том, что в жизни она была не столь соблазнительна, как в кино.
|
|
Голливуд тем временем нашел идеал американской красоты. По иронии судьбы его символом стала англичанка, звезда британской сцены Вивьен Ли, которую после долгих продюсерских сомнений выбрали на роль Скарлетт О`Хары в "Унесенных ветром". Аристократичность "старого доброго Юга", о которой тайком вздыхали разгромившие его янки, сочеталась в ней с почти плебейской живучестью вопреки всем испытаниям. Вивьен Ли не боялась быть на экране некрасивой, нетрезвой, хищной, но чрезмерная правильность ее лица позволяет увидеть в ней чуть ли не прообраз будущих королев красоты и манекенщиц классической эпохи. Это женщина времен войны, идеальная подруга мужчины-воина.
Едва высохли слезы по невернувшимся, миру захотелось танцевать и делать глупости. Женщинам снова позволено быть глупыми, если при этом они покорны мужской воле и обладают рельефным телом: название фильма с Брижит Бардо "Очаровательная идиотка" говорит само за себя. В 1956 году два режиссера, Мишель Буарон и Роже Вадим, за считанные недели создают новый образец для подражания: сумасбродную капризулю, почти дикарку, с вечно надутыми губками и высокой прической, которую через три года окрестят бабеттой в честь еще одной героини Бардо. Намокшее платье, туго обтягивающее грудь и обнажающее в танце загорелые ножки, ей так же к лицу, как и любимая кошечка на руках. Когда Бардо подойдет к критической для актрисы возрастной грани, она уйдет от людей к животным, защите которых посвятит себя с той же страстью, с какой посвящала себя мужчинам.
Столь же уютна, столь же приручена, несмотря на внешнюю сексапильность, и Мэрилин Монро. Недаром ее так нежно принимали джи-ай на американских военных базах в Корее. Ни один из них не бросил на нее плотоядного взгляда. Матерым воякам чудился при виде Монро дом где-то в Кентукки, огонь в камельке, верная жена, встречающая усталого мужчину со стаканчиком виски. Кошечка с идеальной фигурой и неожиданно страдающими глазами, она и погибла только потому, что запуталась в большом мире, требовавшем от нее больше того, что она могла ему дать.
В "Жюле и Джиме" Франсуа Трюффо, лучшем снятом фильме о любви, неразлучные приятели с Монпарнаса 1910-х годов вступили на путь погибели, влюбившись в случайно увиденную скульптуру женщины, воплощение которой они чуть позже встретят. Катрин сыграла в этом фильме Жанна Моро, в мгновение ока преображающаяся на экране из разбитной девчонки в отягощенную страстями, усталую и мудрую женщину. Она — абсолютный антипод вечно юной и вечно холодной "дневной красавицы" Катрин Денев. К ним, соперницам в борьбе за сердца зрителей, вполне применимы слова, произнесенные одним из героев французского кино: "Она была прекрасна как день, но я любил только женщин, прекрасных как ночь".
1980-е годы. О наступлении "нового романтизма" возвестило появление в фильме Лео Каракса "Дурная кровь" странной девочки, похожей на выпускницу школы, почтовую служащую или провинциальную медсестру. У Жюльетт Бинош почти детское лицо, манеры прилежной ученицы, и даже изгибы ее тела наводят на мысль не о вполне оформившейся женщине, а о юношеской пухлости. Тем не менее именно она становится, прежде чем обрести к исходу века уверенность в себе, самой неожиданной киновамп. От "Невыносимой легкости бытия" Филиппа Кауфмана до "Английского пациента" Энтони Мингеллы именно она будет сводить с ума и приносить помимо своей воли гибель мужчинам, оказавшимся безоружными перед ее наивностью.
В 90-е годы все полно неопределенности, растерянность скрыта за внешней экстравагантностью. Никто не знает, закончилась ли история или только начинается, умерло кино или возрождается. Эта двойственность времени выражается в двойном женском портрете эпохи, героини которой — ребенок и стерва. Став звездой в тринадцать лет, когда она сыграла проститутку в "Таксисте" Мартина Скорсезе, Джоди Фостер, даже повзрослевшая, остается все той же маленькой, испуганной девочкой, обманчиво самостоятельной. Пусть она — спецагент ФБР в "Молчании ягнят" Джонатана Демми, но ни чрезвычайные полномочия, ни револьвер не избавят ее от детских страхов. Даже страшному каннибалу доктору Лектеру хочется погладить ее по голове, утешить и успокоить.
|
|
Впрочем, ведь главное не то, что кинодивы соответствуют тому или иному столь эфемерному канону, а то, что они, как и звезды 1910-х годов, воплощают два неизменных женских типа: жертву и вамп. "И Бог создал женщину..." Когда заходит речь о кинематографе, название этого фильма Роже Вадима, открывшего в 1956 году миру "дикарку" Брижит Бардо, хочется переиначить. В мире грез богом становятся режиссеры, им, а не творцам топ-моделей и предстоит выбрать для нас новый тип красоты.