На сцене Самарского театра оперы и балета артисты академии Никиты Михалкова показали спектакль «Метаморфозы II. Жены артистов». Постановку представил основатель академии, актер и режиссер Никита Михалков. Перед показом он разъяснил СМИ, кто для него герой времени, для чего создавать свою академию, какое кино нужно народу, и почему он будет продолжать показывать передачу «Бесогон» на центральном телевидении.
Фото: Юрий Стрелец, Коммерсантъ
— У вас есть возможность влиять на то, каким будет наш кинематограф и театр. Как вы сейчас видите для себя задачу формирования искусства в российском обществе?
— Что значит влияние? Какое влияние? Я оказываю влияние на то, что я делаю. А то, что я делаю, я надеюсь, может быть интересным не только мне одному, но и еще какому-то количеству людей, которое приходит не только в кино смотреть мои фильмы, но и в театр смотреть наш спектакль. Для меня сегодня очень важно сделать так, чтобы замечательные дети все-таки воспринимали свою культуру, историю, страну через призму отечественной национальной культуры, литературы, искусства и истории. Поэтому все, что мы создаем у меня на студии «Тритэ» или здесь, в нашей Академии, мы стараемся делать, имея возможность быть свободными внутри. Но, как говорил Антон Павлович Чехов: «Ставьте „Гамлета“ как хотите, но делайте так, чтобы Шекспир не обижался». Поэтому для меня очень важной является попытка сохранить дух, которым пропитана вся наша культура — литература, театральное искусство, кинематограф.
— Вы являетесь примером для многих людей. В чем для вас заключается сложность быть лидером? Каких качеств не хватает современной молодежи?
— Образования и времени для того, чтобы думать, а не получать ответ из Google по поводу того, кто написал «Войну и мир». Это самое главное. Эти качества помогут стать лидером.
— Возможно ли возродить детский кинематограф?
— В моих фильмах снимаются деть и взрослые, но дети играют порой лучше. Судя по тому, что среди вас стоят дети с микрофонами и камерами, возрождение уже началось и началось именно с вас.
— Вы представляете много исторических личностей в ваших спектаклях и фильмах. Можете ли вы охарактеризовать личность нашего времени?
— Героя нашего времени? Откровенно? Путин — наш лидер!
— На днях вы стали наставником детского военно-патриотичесого движения. В чем для вас заключается роль наставника?
— «Наставничество» — сильно сказано. Это такая фигура речи. Понимаете, армия в России – не столько средство нападения или защиты, это образ жизни. Дело не в том, чтобы превратить человека в машину и заставить его ходить в строю. Дело в привитии понятия чести, отечества и бескорыстного служения ему, невероятные примеры которому мы видим сегодня: люди, которые не воевали, и отдают свои жизни, потому что считают это своим долгом. Я думаю, что для ребят, которые интересуются и хотят посвятить свою жизнь служению родине с погонами на плечах, самым главным является осознание того, что важны не карьера и внешний вид, а то внутреннее сосредоточение и понимание того, ради чего ты идешь в армию. Вспомните, как великие князья на Руси с пятилетнего возраста приписались к какому-нибудь полку: «Жизнь – отечеству, честь – никому». Поэтому пусть ребята хотя бы на уровне игры интересуются историей и понимают, почему мы такие и что за этим стоит.
— Вы также говорили, что вам стало сложно найти актеров мужчин. Получается, что сейчас дефицит артистов сильного пола?
— Дефицит, да. Это объективная мировая действительность. Женское лидерское движение очень мощное, и в кинорежиссуре много талантливейших женщин. Но моя субъективная точка зрения в том, что режиссура — жестокая профессия, и порой дамы, которые становятся большими режиссерами, многое утрачивают с точки зрения своей женственности, так сказать, своей принадлежности, богом данной. Мне легче: у нас огромный конкурс, было 216 человек, из которых мы взяли 19. То есть больше 11 человек на место. Девушек отбирать было легче, потому что там была большая палитра. С ребятами сейчас сложнее.
— Почему вы принимаете в свою Академию только актеров до 35 лет?
— Не только актеров до 35. Дело в том, что, как правило, актеры, которым за 35 лет, уже сформировались, и нет смысла «перековывать» их. И потом: мы принципиально берем актеров, а не абитуриентов, потому что у нас они повышают квалификацию и за год получают такое невероятное количество информации, которое бы никогда не получили за пять лет. Я не хочу сказать ничего плохого про образование в актерских училищах, я их очень люблю и ценю. Но у нас немножко другое. Вы можете поговорить с ребятами, которые у нас учатся. Та энергетическая атака, которую они получают в течение года, несравнима абсолютно ни с чем, потому что для них проводят мастер-классы художник Шемякин, владыка Тихон, композитор Артемьев — люди, на творческую встречу с которыми попасть невозможно, а в Академию они сами приходят к учащимся. Это очень важно.
— Свое учебное заведение обычно открывают люди, которые недовольны существующим образованием — актерским, режиссерским. Какая у вас была причина?
— Я недоволен режиссерским образованием больше, чем актерским. Вообще наша задача проста: мы хотим защитить артиста и вооружить его, чтобы он мог сопротивляться, когда режиссер не может ему помочь. На сегодняшний день режиссура, к сожалению, намного слабее, чем актерская школа, потому что за 20 лет во многом утрачена культура наших «святых золотых 90-х». Девальвировалась профессия. Некоторые думают: «Деньги есть, я хочу быть режиссером», «Мотор», «Стоп», «Снято» - вот тебе и кино». Но режиссура — это профессия и если ты ей не владеешь, все это будет носить характер в лучшем случае бесталанный, в худшем — вредный и бездарный.
— Как складывается дальнейшая судьба ваших воспитанников? Вы следите за ними?
— Это вопрос серьезный, потому что им попасть на учебу к нам трудно, но нам избавиться от них еще труднее, потому что когда мы набираем новый курс, те, кто уже принят, продолжают ходить на занятия, работают и не хотят отрываться от процесса. Поэтому, я думаю, по мере того, как будет строиться наш театр, у нас появится возможность организовать труппу. Также я хотел бы сделать так, чтобы артисты ездили от нас со спектаклями, которые они выпускают по окончании курса, зарабатывали и могли сохраниться как коллектив для того, чтобы работать вместе. В идеале логическим финалом должно стать создание крупного агентства с большой базой данных по учащимся и абитуриентам. Это позволило бы нам предлагать поступивших к нам артистов для съемок в фильмах или создания спектаклей.
— На каком этапе находится создание вашего фильма «Шоколадный револьвер»?
— Мы написали сценарий с братьями Пресняковыми и бог даст, я начну снимать с конца лета – с осени. Сниматься в нем я не буду. Я буду заниматься работой с другими артистами. Это большой международный проект, интересный мне и дорогой.
— Был ли для вас неожиданным успех фильма «Движение вверх»?
— Такой успех да, был, потому что на сегодняшний день не хватает нескольких копеек для перехода рубежа в 3 млрд рублей по сборам. Такого вообще не было в истории кино в нашей стране. Это востребованность зрителями человекообразного кино, где ты не уходишь обманутым, оскорбленным. Я не к тому говорю, что надо снимать только духоподъемное кино, но зритель довольно долго шел к тому, чтобы сказать, наконец, вслух: «Ребят, хватит нас мочить. Мы хотим видеть то кино, которое дает нам возможность, надежду, веру и силы жить!» Кино и искусство вообще должны помогать жить, а не выбивать у человека почву из-под ног. Дело не в том, что это должно быть идеологическое кино, а в том, что это вписывается в культурный код народа, как и все русские сказки. Мы народ фольклорный, мы хотим, чтобы нас, когда мы выходим из зала, прельщала надежда, а не безысходность. Это не госзаказ, а мое внутреннее ощущение.
— Каков эффект от вашего «Бесогона»?
— Эффект такой, что я мог не снимать своих картин и нигде не сниматься: меня теперь вообще знают только по «Бесогону». Начиналось это все довольно странно, легко. Но для меня абсолютно удивительно то, что мы находимся на очень высоком уровне с точки зрения внимания публики. Значит, такой разговор нужен людям. Что важно, мы не берем ни одной копейки ни с канала, ни с государства, ни с бюджета и делаем все за свой счет. Это дает мне полную свободу делать то, что я хочу. Мы говорим то, что думаем и что нам кажется. До тех пор, пока это будет востребовано людьми, и они будут хотеть такого разговора, мы будем стараться это делать. Для меня важно одно обстоятельство: я верю в то, что говорю, и может быть, это в какой-то степени привлекает людей. Я не лукавлю и не боюсь, хотя иногда слышу от окружающих: «Зачем это говорить? Сейчас такое поднимется!». Пусть поднимется: я предпочитаю говорить глаза в глаза, а не читать в Facebook анонимные оскорбления. Но этот разговор не все выдерживают.