 | ||
Ленивый сэр Коул и принцесса Ольденбургская
Обычай посылать на Рождество и другие праздники открытки появился совсем недавно — первую рождественскую открытку придумали в Англии в 40-е годы XIX века. До этого люди дарили друг другу гравюры и литографии на рождественские темы, обменивались визитными карточками, лично развозя их по важным адресам накануне праздников, писали поздравительные письма — иногда с рисунками.
Двигателем прогресса стала, как это часто бывает, лень. У английского чиновника сэра Генри Коула было слишком много родственников, которых приходилось каждый год поздравлять с Рождеством. По его просьбе художник Джон Хорсли в 1840 году изготовил 40 одинаковых литографий. На них была изображена семья сэра Генри, сидящая за рождественским столом, а по бокам располагались картинки на тему милосердия и сострадания — Коулы дают беднякам одежду и еду. Под изображением стояла подпись: "Веселого Рождества и счастливого Нового года!" Родственники остались очень довольны столь необычным поздравлением. Бешеный успех открытки натолкнул предприимчивого сэра Генри на мысль, что дело надо бы поставить на поток. В 1843 году с оригинала было отпечатано около тысячи экземпляров, продавали их по шиллингу за штуку — неплохие деньги по тем временам. Кстати, в прошлом году та самая первая открытка была куплена на аукционе за 22 тыс. фунтов (в четыре раза дороже первоначальной оценки): из тысячи открыток Коула сейчас сохранились всего 12.
 | ||
В Россию мода на рождественские открытки пришла в 1890-х. Сначала их присылали из-за рубежа. Потом за границей, в основном в Германии, стали издавать открытки специально для России. Самая первая русская открытка была выпущена в 1898 году общиной Святой Евгении. Ее попечительницей была принцесса Евгения Ольденбургская, председателем — фрейлина императрицы Евдокия Джунковская. Основные деньги, полученные от производства открыток, шли на благотворительность (например, строительство дома для престарелых сестер милосердия). В богоугодном деле принимали участие самые известные русские художники — Лев Бакст, Иван Билибин, Александр Бенуа, Константин Маковский, Николай Рерих. Обычный тираж открытки составлял 10 тыс. экземпляров. До конца 1917 года было издано более 6400 видов открыток, некоторые выдержали по три-четыре тиража. Стоили они дорого — 5 копеек, а то и больше (цена буханки хлеба тогда была полкопейки).
Несмотря на заимствование основной идеи, первые производители российских открыток любили использовать национальные сюжеты и тематику: вместо рождественских гусей у нас были снегири и синицы, вместо омелы и пальмы — елки, вместо лодок и мельниц — тройки и колядки. А вообще, Рождество и Новый год считались семейными праздниками, что отражалось и в открытках. На них часто рисовали довольных подарками детей, празднующих взрослых, влюбленные пары — короче говоря, жизнь в достатке и веселье. Кроме того, много открыток было на тему милосердия и сострадания. Например, дети заглядывают в окно богатого дома, а рядом стихи: "У богатых деток елка. / Что за сладости, игрушки! / А у нас с тобой, Николка, / Лишь мороз один в избушке".
 | ||
Поток новогодних открыток значительно обмелел после революции, потому что небольшой кусок картона с картинкой стал для большевиков делом государственной важности. С 1917 года вовсю развернулась борьба с "религиозным дурманом". Одной из первых ее жертв, естественно, стали церковные праздники, в том числе Рождество. Чем не угодил Новый год, не вполне понятно. Видимо, тем, что затмевал праздник первого дня новой жизни — 7 ноября.
Коммунисты и комсомольцы объявили крестовый поход против старых праздников и их атрибутов. В газетах того времени про Рождество писали, что это "сказка, состряпанная лапами мракобесов". У Нового года репутация не лучше — иначе как "пьяным, обжорным праздником" его не называли. Некоторые комсомольцы в запальчивости предлагали дать по шапке Деду Морозу, а ангелам — по зубам. Как писал поэт Александр Введенский: "Только тот, кто друг попов, / Елку праздновать готов". Праздник рекомендовалось проводить разумно — "на гуляньях, вечерах и спорте".
 | ||
В застойные времена Главлит и вовсе стал утверждать стандартные, идеологически правильные картинки, которые повторялись из года в год: Дед Мороз и Снегурочка, часто занимающиеся общественно-полезной деятельностью (строящие БАМ, работающие в сталепрокатных цехах), елки и снеговики, Кремль в снегу. Иногда позволялся юмор (в допустимых, конечно, пределах), иногда — чуть русской тематики: тройки, матрешки. Короче говоря, советские доперестроечные открытки были откровенно скучными.
Впрочем, в это же время расцвел новый вид открыток — самодельные. Их продавали нелегально, из-под полы. Среди них были и рождественские, и новогодние — с храмами и знаками зодиака. Выглядели они аляповато (обычно это были фотографии, причем неважного качества, иногда раскрашенные вручную), но тоску по искреннему, непоказному, личному худо-бедно удовлетворяли. Конечно, существовали и авторские открытки — те, что художники посылали друг другу к каждому Новому году. Но тираж таких самиздатовских писем редко превышал 100-200 экземпляров и предназначался только знакомым.
 | ||
По логике вещей очередной бум открыток с новогодней и рождественской тематикой можно было ожидать в новой России — особенно после реабилитации в 1991 году Рождества. Но ничего подобного не произошло. Во многом потому, что, не успев укорениться, традиция рождественской и новогодней открытки была утеряна. Как пишет в своей книге коллекционер Евгений Иванов, в дореволюционной России открытка была все же развлечением достаточно обеспеченных людей, "господ" — они посылали открыток в три-четыре раза больше, чем люди из низов.
На западе ситуация, естественно, иная: и выбор открыток в магазинах гораздо богаче, и посылают их больше. В США и Англии, например, рождественские открытки рассылаются пачками. Списки адресов составляются заранее, открытки закупаются не то что десятками — сотнями. Месяца за полтора до Рождества в автобусе Глазго--Лондон мне довелось наблюдать девушку, которая почти все проведенные в пути восемь часов подписывала гору громоздившихся перед ней на столике открыток, методично вычеркивая имена из огромного списка. Для таких людей крупнейшие английские магазины выставляют на продажу открытки комплектами — по 6, 12 и 24 штуки в упаковке: удобно, да и получается дешевле. Они даже могут быть одного дизайна. Часто эти открытки выпускают различные благотворительные организации: Рождество все-таки, как мы знаем по Диккенсу, праздник милосердия и сострадания. Полученные открытки во многих семьях принято демонстрировать гостям — их выставляют на журнальном столике, развешивают вокруг камина. В одном шотландском доме мне с гордостью сказали, что в этом году хозяева получили 105 открыток!
 | ||
Многие страны переняли англо-американские традиции. И, как с грустью говорят многие, в последнее время это приводит к все большей коммерциализации Рождества и Нового года. Правда, национальные обычаи и традиции все же сохраняются. Так, в католических странах, прежде всего в Испании и Италии, евангельские сюжеты (Рождество, дары волхвов, Мадонна с Младенцем) гораздо популярнее, чем изображение Санта-Клауса. Часто это репродукции известных картин — например, мадонн Рафаэля. В отличие от американцев испанцы не любят, когда внутри открытки напечатано стандартное поздравление. Считается, что поздравляющий должен затратить на его сочинение некоторые усилия и писать от души. В протестантских странах евангельские сюжеты пользуются меньшей популярностью. Сентиментальные немцы, например, любят изображения "конфетного" типа (зверушки, снеговики, елки с шарами и свечками, заиндевелые цветы), а также китч и слегка аляповатый модерн (аппликации, звезды из прессованного золота, геометрические мотивы). Стильным считается следующий скромный вариант: на белом фоне махонькая елочка и такое же небольшое поздравление — часто на английском языке.
 | ||
Существуют, конечно, и открытки авторские, дизайнерские, но они доступны небольшому количеству людей. И не только из-за цены. Как считает известный художник и дизайнер Анатолий Гусев, нестандартная открытка "позволяет сказать о собственной индивидуальности, смело заявить: 'Я жив, я не консерв'". А это у нас никогда не поощрялось.