Французский режиссер Брюно Монсенжон рассказал Алексею Мокроусову о том, каким главный герой фильма «Мстислав Ростропович. Неукротимый смычок» запомнился лично ему, и о том, как создавалась лента.
Фото: Александр Иванов / Транссибирский арт-фестиваль
— До сих пор нет полноценной биографии Ростроповича, создавшей бы разносторонний портрет. Почему?
— Может, слишком много материала? Во время работы я собрал множество связанных с Ростроповичем историй, просмотрел километры записей. Ощущение, что камера была с ним постоянно. В итоге — множество неинтересных, случайных вещей, порой откровенно халтурных; понятно, он никогда не занимался тем, чтобы готовить свой фильм-биографию. Но, очевидно, он хотел, чтобы я снял о нем фильм. Я этого не понимал. После премьеры фильма о Рихтере он позвал меня в гости. Начал с того, что фильма не видел, но все в нем неправда. Мы набухались как сумасшедшие, и в пять утра, когда прощались, я спросил — хотели бы, чтобы я сделал фильм о вас? Он ответил: «Не-не-не-не, после смерти, после смерти!» Я поверил. Только потом мне его дочери сказали, что он страшно обиделся из-за того, что я не сделал фильма.
Настоящая биография Ростроповича — огромная задача, важно не свести ее к описанию внешнего. Это намного более сложная фигура, чем привычный образ. Что он был величайшим виолончелистом, бесспорно. А человек? Очень непростой. Я старался найти в фильме настоящего Ростроповича, показать не только величайшего виолончелиста и исполинского человека, который мужественно помогал Солженицыну. Есть другая сторона Ростроповича. Это не биография, а драматический фильм. В конце концов, думаю, получилось, что он еще и трогательный, и способен вызывать волнение.
— И во Франции, и в Америке?
— На премьере в Америке публика была в основном русская.
— Американцам Ростропович уже не интересен?
— Америка – страна забвения, это может показаться странным, но так и есть. Самые великие музыканты исчезают, как и спортсмены,— одно время были богами, а через пять лет все забыты: и Сампрас, и Агасси…
— Искусство живет по законам спорта?
— Точно! Но Ростропович — все еще гигантское имя, это было заметно во время съемок в Вашингтоне. В Париже — прозвучит нескромно — был просто триумф. Очень жду показов во время Транссибирского фестиваля и в Москве. Но интереснее всего Тогучин, городок недалеко от Новосибирска, это как Бердск, где мы были вчера на концерте, я завидовал музыкантам, которые там играли, это феноменально, как публика воспринимает музыку. Надеюсь, она так же эмоционально воспримет и фильм, в нем и музыка, и история.
— Какую роль в карьере Ростроповича сыграло его увлечение политикой?
— Думаю, она сделала его популярным в мире. Кто из музыкантов достиг подобного? В ХХ веке, например, Менухин. Не только потому, что гениальный скрипач, вокруг него клубился миф. Для популярности недостаточно одного таланта, нужна еще какая-то история. Ростропович стал одним из самых известных музыкантов во многом из-за судьбы — его выслали, лишили гражданства, для газет это звучало невероятно.
— Главным дирижером Вашингтонского симфонического оркестра его все же назначили не из-за этого? Кстати, он был хорошим дирижером?
— Большой вопрос. В фильме я стремился всегда давать две точки зрения. Есть сцена, где Караян спрашивает Ростроповича: как вы можете и дирижировать, и играть на виолончели? Тот отвечает — когда я дирижирую, я обычно очень доволен, а публика нет, когда же играю на виолончели, то обычно довольна только публика. После этого идет разговор с Рождественским, к сожалению, в сокращении, но осталось главное — «короче, он был великим виолончелистом».
— Дочери Ростроповича помогали с материалом?
— Очень, я работал с их бесценным архивом в Петербурге, Ольга и Елена открыли для меня весь фонд. Масса материала, письма, фотографии (продюсеры потом долго разбирались с правами). Ростропович хранил даже все посадочные талоны, они занимают целый шкаф.
— Дочери видели фильм до премьеры?
— Да, и хотя у них нет юридического права влиять на содержание, я хотел учесть их точку зрения, я хорошо понимаю чувства детей. Я старался быть и деликатным, и объективным, показать настоящего Ростроповича.
— Появится ли версия на DVD?
— На DVD будут бонусы — 40-минутное интервью Наталии Солженицыной, впервые публикуемая запись бетховенского трио в исполнении Менухина, Ростроповича и Кемпфа, мои съемки Ростроповича, сделанные 30 лет назад, в том числе те, что не вошли в фильм об Ойстрахе. Там Менухин говорит об особой роли советских исполнителей — благодаря им публика нашла что-то чистое внутри коррумпированного мира. Так и Ростропович считал, музыка была как служба, как религия, это немного противоречит его более позднему поведению, когда он отдавал себя промоушену, наслаждался вниманием телевидения.
— Может, для пропаганды музыки это и неплохо?
— Да, но это большой вопрос, что выбирать. Как вел себя Солженицын? Молчал, работал. Посмотрите на Рихтера, он в молчании работал. Это не ответ, это вопрос.
— Занятия политикой мешали Ростроповичу-музыканту?
— Нет, но он любил контакты с президентами и королями. Он фантастическая фигура, и в этом тоже его шарм.
— Зависимость художника от сильных мира выглядит вечной.
— Во всех моих «русских» фильмах есть вопрос, какая система лучше для искусства, тоталитаризм или демократия. Ответа нет. При тоталитаризме артисты работают, а не тратят силы на промоушен. Бах творил под давлением церкви, и это было непросто для него, зато какое наследие!
— Если бы вы снимали фильм при жизни Ростроповича, получилось бы иначе?
— Получилось бы длиннее, но вообще-то в таком случае фильм вряд ли был возможен. Для такого фильма нужен постоянный контакт в течение многих лет. Все-таки не думаю, что он относился бы к такой работе серьезно. Гульд, Менухин, Рихтер, Рождественский — то была длительная работа, требовавшая много времени ради глубины, а этот фильм — как фейерверк.
— Как и сам Ростропович?
— Да, и в этом смысле он отражает его личность.