Фестиваль «Золотая маска» показал на разных сценах Москвы первые три спектакля, номинированные на главную национальную премию в категории «Современный танец». Татьяна Кузнецова уверенно выбрала фаворита.
Создатели «Зова начала» придумали телесный аналог арабской вязи: каждой букве — свою серию движений
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ / купить фото
Собственно, выбрать лидера нетрудно. Работы двух дуэтов — московского и екатеринбургского, показанные на Другой сцене «Современника»,— в общем-то домашние радости. В конкурс они попали либо по скудости сезонного урожая (что вскоре удастся проверить: предстоят показы еще четырех претендентов), либо из-за сердобольности экспертов, пожелавших поощрить энтузиазм артистов-сочинителей. В случае с екатеринбуржцами мягкосердечие специалистов и вовсе не знает удержу: Анна Щеклеина и Александр Фролов, составляющие компанию Zonk`а, номинированы и как хореографы, и как исполнители, несмотря на то что у танцовщика каменное тело спортсмена, а технический арсенал более гибкой танцовщицы скуден до полного аскетизма. Свою 21-минутную «Эссенцию» пара охарактеризовала как «синтез интеллектуальной телесности и эмоциональной выразительности». Под «интеллектуальностью», видимо, подразумевается свежая идея смены жизненных ролей-масок, которая реализована в спектакле с детским простодушием: артисты проводят рукой по лицу — и оскал улыбки сменяется гримасой горя. Что до «выразительной эмоциональности», то опус, композиционно состоящий из кратких акробатичных соло и синхронных, но малоосмысленных комбинаций, ею не отмечен: смена гримас-масок потребовала всех душевных сил артистов.
«Memoriae» москвичей Софьи Гайдуковой и Константина Матулевского поставлен интереснее и исполнен не в пример профессиональнее, хотя эти хореографы в «лучшие танцовщики» не попали. Их очерк о памяти вышел неровным: решив «перенести на сцену конкретные ситуации из нашей жизни, разделив их выдуманными историями», пара сделала это слишком топорно. Житейская часть состояла из почти неподвижных мизансцен с пафосными поддержками и мелодраматичными позами, выдумки, напротив, полны суеты и чрезмерного комикования. Однако ближе к финалу, после ностальгического прослушивания детского лепета «маленькой Сонечки», Софья Гайдукова обретает точную интонацию в отлично поставленном самозабвенном соло, которое продолжает столь же эмоциональный дуэт, сочетающий человеческую искренность с технической изобретательностью.
Но эта частная удача неровного танцдиалога не может идти в сравнение с монолитной цельностью казанского спектакля «Зов начала», представленного фондом культурных инициатив «Творческая среда» и театральным проектом «Камень. Облако. Птица». Это пластическая притча про вымирающий татарский язык: первая катастрофа случилась еще в 1927 году, когда древнюю арабскую вязь заменили латиницей. Потом внедрили не менее чужеродную кириллицу, а сейчас русский язык вытесняет татарский в резервацию факультатива. Актуальность темы подкреплена смелостью самой идеи хореографической семиотики. Однако событием этот спектакль делают его эстетические качества. Создатели «Зова начала» (режиссер Туфан Имамутдинов, номинант-хореограф Марсель Нуриев и танцовщик-номинант Нурбек Батулла) придумали телесный аналог арабской вязи, каждой букве — свою серию движений. Свой пластический алфавит они обернули в подходящий переплет — черное пространство сцены, засыпанной песком.
Размещенные на кромке песка три музыканта и три певицы задают эпический тон спектаклю (композитор Эльмир Низамов). Тихо-тихо рокочет старинный барабан «даф», едва слышно певица произносит «элиф» — первую букву древнего алфавита, и стоящий в центре сценической пустыни танцовщик медленно-медленно проводит вертикальную линию от пупка — через живот, грудину, лоб — к черному небу колосников. Каждой букве — свой телесный знак: есть сложносочиненные, есть совсем простые. Пируэты на пятках, взметающие тучи песка и горизонтальные прыжки-падения плашмя. Неустойчивый зигзаг на острие колена и мягкая «промокашка», когда тело — от горла до колена — проглаживает песок плавным полукругом. Покручивания голой стопой при полной неподвижности остальных частей тела и вращение головы, переходящее в дервишское кружение по сцене. Две дюжины комбинаций-знаков повторяются снова и снова — в разных сочетаниях, в разном темпе. Звуки слагаются в тревожную пронзительную песнь (композитор Эльмир Низамов создал музыку на стихи Габдуллы Тукая «Туган тел» — «Родной язык»), вокалистки выпевают ее истошно, как древние плакальщицы. Танцовщик, вслед за музыкой убыстряющий темп и увеличивающий амплитуду движений, впадает в шаманский транс, сохраняя при этом бесстрастность иероглифа, и суровый минимализм хореографического текста обретает мощь сакрального ритуала. В последней части спектакля Батулла неподвижно стоит под бессловесный вокализ и звуковую бурю, поднятую крошечным этнографическим оркестром, и каждая клетка его суховатого мускулистого тела исполнена такого нечеловеческого напряжения, что, когда он подрубленным деревом валится на песок, кажется — умер.
В этом патетическом, обращенном к корням и очень современном спектакле нет ничего спекулятивного: он аскетичен, строг и не выжимает слезу. Скорее ошеломляет — настолько он не похож на все, что происходит в отечественном современном танце. Подобные стильные вещи иногда можно обнаружить на европейских фестивалях, но «Зов начала» не похож и на западные аналоги: в нем нет и тени заимствований — ни в лексике, ни в композиции, ни в концепции. Его исключительность сродни чуду. Но в чудеса обычно не верят. Так что прогнозировать его победу на «Золотой маске» я бы не взялась.