Международные скандалы последнего времени наводят на мысль о том, что мир вступил в какую-то новую реальность, в которой еще недавно общепринятые нормы и устоявшиеся веками правила общения перестали действовать и больше никого не волнуют. Так ли это, "Огонек" выяснял у Петра Стегния, карьерного дипломата, чрезвычайного и полномочного посла с полувековым стажем
Фото: Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images
Фото: РИА Новости
— Петр Владимирович, традиционная дипломатия, по-вашему, скорее жива, чем мертва, или наоборот?
— Дискуссия об окончании эры классической дипломатии, как и о конце истории вообще, была запущена еще в начале 90-х. Позднее кто-то даже бросил яркую фразу, мол, дипломатию убьет мобильный телефон. К большому сожалению, это часть правды, в которую не очень хочется верить и даже осмысливать, но надо. Ведь дипломат, скажем, XVIII-XIX веков и даже в значительной части XX века был вынужден сам принимать решение в критической ситуации. Так, посол Российской Империи в Турции Алексей Михайлович Обрезков в момент объявления великим визирем русско-турецкой войны (1768-1774) оказался в тюрьме Семибашенного замка Стамбула со всем посольством. Тем не менее он смог отправить курьера в Санкт-Петербург с известием о начале войны. Посланцу потребовалось, однако, полтора месяца, чтобы достичь Санкт-Петербурга и столько же на дорогу обратно. Еще какое-то время понадобилось матушке-императрице на принятие решения. Считайте: почти четыре месяца Обрезков жил и действовал, исходя из собственного понимания государственных интересов. Как выяснилось позднее, он все делал правильно, сотворив настоящее "дипломатическое чудо": сеть осведомителей среди турок, как тогда выражались "приятелей", работала столь четко и слаженно, что посол в режиме реального времени отправлял Екатерине депеши о продвижении и перестроениях вражеских войск, не покидая каземата. А потом великий визирь взял его с собой на поля сражений. В конце концов при начале мирных переговоров его обменяли на турок, оказавшихся в российском плену. При этом с турецкой стороны, по крайней мере формально, проявлялось необходимое уважение к дипломатическому статусу посла.
— А сегодня тон в диалоге по "делу Скрипаля" далек от дипломатического. Почему?
— Действительно, англичане сегодня дают фору даже никогда, в общем-то, не стеснявшимся в выражениях американцам как по части небрежности и беспардонности метафор, так и подчеркнутого нарушения формальной логики, превращающего диалог в провокацию. Это печально, потому что именно англичане вместе с французами закладывали основы классической дипломатии и того широкого видения международных отношений, в котором не обойтись без Гарольда Никольсона (английский дипломат, политик, историк.— "О"), без Арнольда Тойнби (британский историк, философ, социолог.— "О") и его 12-томного "Постижения истории". Мы вообще с англичанами психологически совместимы, и отношения между нашими странами могли бы развиваться по-другому. И это не фантазия. Помню, как в конце 90-х, когда я занимался МИДовскими архивами, ко мне обратились коллеги из Foreign Office (МИД Великобритании.— "О") с просьбой помочь в получении доступа в наши архивы — МИД, ФСБ, ГАРФ и т.д. Выяснилось, что в британском парламенте решили вернуться к истории разрыва дипотношений между Лондоном и Москвой в 1927 году, вызванного "письмом Григория Зиновьева" (глава Исполкома Коминтерна 1919-1926). Для нас давно не было секретом, что это письмо — фальшивка, изготовленная белоэмигрантами при содействии спецслужб Польши. Английских архивистов допустили всюду, куда они просили, и в феврале 1999 года они представили парламенту в целом корректный объективный доклад, в котором уже не содержалось категорического неприятия нашей версии событий. Я мог бы вспомнить множество эпизодов из истории нашего сотрудничества, когда нашим дипломатам удавалось находить общий язык в критических ситуациях. К примеру, посол России в Лондоне Семен Романович Воронцов (1744-1832) смог предотвратить общеевропейскую войну накануне второго раздела Польши, благодаря активному взаимодействию с главой британской парламентской оппозиции Чарльзом Фоксом. Екатерина II даже поставила бронзовый бюст Фокса в Камероновой галерее в Царском Селе рядом с бюстом Цицерона. Но то, что мы слышим сегодня из Foreign Office в адрес Москвы, вызывает даже не удивление, а оторопь. Это логика и лексика не мира, а войны, хотя бы и гибридной. Подозреваю, что у всей этой истории есть глубокие, но пока не явные подтексты — британские элиты то ли ищут предлога, чтобы дать задний ход по "Брекситу", то ли пытаются повысить ставки во внутриполитической борьбе — положение у консерваторов незавидное.
— Прецеденты таких скандальных ситуаций в истории были?
— Не припомню что-то. Такие дилетантские, непродуманные ходы... Беспомощная какая-то грубость, переход на личности, прямые оскорбления...
Все это дурно пахнет и создает впечатление, что наши западные коллеги пошли ва-банк, а точнее вразнос. По мне, так они не очень представляют себе все последствия процесса, который сами же и запустили. Ведь отказ от морально-этических норм поведения на международной арене, которые действовали столетиями, не пройдет бесследно и аукнется шире, чем предполагают инициаторы этой провокации.
Кстати, я участвовал в прошлом году в обсуждении вопроса об этике в современном мире в Папской академии наук в Ватикане, и там много говорили о том, что построение нового миропорядка вне этических норм обречено на провал.
— Может, новому миру нужна новая этика?
— Другой этика быть не может: или она есть, или ее нет. Если ее нет, нужно срочно вернуться на шаг назад — в тот момент, когда она была, потому что в противном случае мир станет слишком опасным местом для жизни. А уж в дипломатии этика — одна из основ: самоограничение в словах и делах всегда помогало скорейшим образом найти выход из затруднительного положения.
— Еще помогает тишина. Но и кулуарности в дипломатии становится все меньше...
— Это правда лишь наполовину. С одной стороны, технология подготовки серьезных решений и поиска компромисса идет в тиши кабинетов, на переговорах за закрытыми дверьми. Права общественности тут не задеты никоим образом — результаты переговоров рано или поздно станут известны. С другой стороны, в переговорную зону, как показывает опыт, получает доступ большее, чем раньше, число экспертов. Иногда это на пользу делу. Помню, каким шоком для меня стали одни из первых переговоров в Израиле по, как принято говорить, "чувствительным проблемам" в сфере региональной и международной безопасности. Мы, российская сторона, огласили единую позицию от делегации, тогда как девять израильских экспертов оказались носителями пяти разных мнений. Мне поначалу это казалось пустой тратой времени, и только позднее стало очевидно, насколько такой открытый подход продуктивен: он проясняет картину. А ведь успех любых переговоров зависит от того, насколько партнер тебе понятен. Понятен, а не транспарентен, то есть не открывает свои позиции, как однокашник Пушкина князь Александр Горчаков на Берлинском конгрессе в 1878 году, отдавший по ошибке тогдашнему британскому премьеру лорду Биконсфилду карту возможных территориальных уступок России по Балканам, чем англичанин и воспользовался. Но князю простительно — Горчакову в ту пору было уже за восемьдесят.
— Что простительно князю, не простительно правнуку турецкоподданого?
— На самом деле Борис Джонсон (глава МИД Великобритании.— "О"), чей прадед со стороны отца возглавлял МВД Турции и даже отдал приказ об аресте Кемаля Ататюрка (1881-1838, лидер турецких реформ.— "О"), состоит в родстве с королевскими семьями северных стран и Бельгии. Хотя даже с учетом этого с Горчаковым я его не стал бы сравнивать. Но вы отчасти правы: в XVIII-XIX веках дипломатия была уделом элиты, поэтому консенсус рано или поздно находили — разговор шел между людьми с сопоставимым уровнем образования, знания языков, манер, этикета. Да и потом, к 1917 году в России было всего восемь полных посольств, а сейчас их больше 200. Демократизация и стремительное расширение числа участников международного общения в XX веке неизбежно должно было сказаться на дипломатической подготовке. Снижение уровня профессионализма — следствие глобализации. Карьерные дипломаты привыкли к тому, что общаются с такими же профессионалами из других стран, которые если говорят "да", то это значит "да", а если молчат, значит решения еще нет. Но политические назначенцы, коих у руля внешнеполитических ведомств чем дальше, тем больше, имеют отличные от карьерных дипломатов представления об этике. Есть и более глубокие, объективные причины. Думаю, что срывы, аналогичные тому, что мы видели по "делу Скрипаля", не закончатся, пока все участники международного общения не осознают необходимость проведения международной конференции по итогам холодной войны. Мир нуждается в новых правилах — вот уже три десятка лет игра идет без них: не удивительно, что "прекрасный новый мир" после 1991 года представляет собой набор двусмысленностей и недоговоренностей, а дипломатии приходится отстраивать не реальный миропорядок, а представления властей ведущих стран, каким он должен быть.
— И каким его видели и видят в России?
— В 90-е мы пребывали в иллюзии, что предсказанный Фукуямой конец истории приведет к сближению бывших противников, которые воспримут все позитивное, что было у оппонентов, и начнут совместное движение к сияющим вершинам. В начале XXI века выяснилось, однако, что реальность сильно отличается от идиллии. Поворот к конфронтации на Западе связывают с мюнхенской речью Путина в 2007 году. Но, на мой взгляд, надежды рухнули годом ранее — в январе 2006 года, когда госсекретарь США Кондолиза Райс презентовала в университете Джорджтауна (Вашингтон) концепцию так называемой "Трансформационной дипломатии". Вот она — точка бифуркации (качественной перестройки.— "О"), после которой наши пути с американцами разошлись.
— Что же такого было в этой точке?
— Райс провозгласила основной внешнеполитической задачей США продвижение демократии, а не поддержание межгосударственных отношений. При этом продвигать демократию можно и должно, по ее словам, было поверх Вестфальской модели государственного суверенитета. Кстати, накануне ее выступления в университете читались лекции профессоров о закате Вестфальской системы. А между тем современное международное право как раз и родилось в 1648 году в Вестфалии (северо-запад Германии.— "О"), что и дало впоследствии рождение европейскому сообществу как союзу демократических государств. Так вот, госсуверенитет — основа этой системы был признан глобалистами-неоконсерваторами вчерашним днем, а завтрашний принадлежал демократии как конечной точке развития человечества, потому что лучше ничего не придумали.
— Последствия "арабской весны" скорректировали эти планы?
— Напротив, при Хиллари Клинтон концепция Райс получила новое развитие: была разработана база гибридной войны — переход от "софт пауэр" к "смарт пауэр". То есть нажим на несогласных усилился по всем фронтам. Была перестроена работа американских дипмиссий: дипломатов обязали работать за пределами столиц и с преимущественно с оппозицией — чем несистемнее, тем лучше. Вспомните историю про "печеньки", несистемную оппозицию и экс-посла США в России Майкла Макфола. У нас долгое время считали, что позвать оппозиционеров в гости до вручения верительных грамот было частной инициативой Макфола. Отчасти это так, но действовал он при этом в рамках утвержденных Госдепом правил. Лично для меня зримый сигнал того, что в мире дипломатии происходят серьезные перемены, прозвучал в период моей командировки в Израиль (2007-2011). Помню, как пришла ко мне с визитом вежливости молодая женщина-посол одной из европейских стран. В конце беседы она обмолвилась, что ей надо посетить еще коллег из пяти-шести стран. Я изумился: мой "обход послов" по прибытии в Израиль занял чуть ли не три месяца — там около сотни посольств. "Обход" — вещь для классической дипломатии обязательная, он не столько для личного знакомства, сколько для демонстрации уважения к стране. Однако коллега пояснила мне, что выказывать оное всем не намерена: мол, в Дипакадемии их учили, что все страны мира поделены на три группы — важные, "средненькие" и те, к кому можно и не ходить с визитом вежливости. Причем никакого дискомфорта в этой связи она не ощущала.
— А в российской Дипакадемии как делят страны?
— У нас и сейчас посол обязан проявлять уважение ко всем государствам. В России до сих пор самая широкая база послов, которые говорят на местных языках. Во времена СССР в МГИМО обучали вообще 90 языкам, сейчас — 42-45, но это все равно разительный контраст по сравнению с Западом! Хотя в чем-то мы точно от него отстали: например, у нас сегодня куда большую роль играет протокол, ограничения по уровню беседы, ниже которого нельзя опускаться. На Западе в этой сфере царит куда большая либеральность. А вот владение неевропейскими языками у них встречается чем дальше, тем реже. Я свидетель: послов западных стран, говорящих на арабском и иврите, единицы. И вот такие "безъязыкие" едут на Ближний Восток, не ощущая мира вокруг себя. А ведь только знание языка позволяет дипломату почувствовать атмосферу, начать читать между строк местные газеты, извлекая ценную для своей страны информацию. В этом и ценность присылаемых послами донесений — в анализе информации из непубличной сферы, оценка ситуации с точки зрения государственных интересов страны, которая его направила.
— Этот жанр — записки, донесения послов еще жив в эпоху мобильных телефонов и интернета?
— Пусть не покажется странным, но да. Именно по причине специфики предоставляемой информации — ее не добыть в интернете. Что же до мобильного телефона, то он, конечно, ограничивает, но не подрезает на корню инициативу посла. Проблема нашего суетного времени — в избытке информации и в ее обновлении: подчас не хватает сил и времени на обработку постоянно прибывающих данных. Не удивительно, что в этой рутине здравый смысл подчас теряется. В какой-то мере Обрезкову в XVIII веке было проще: он не тратил времени на обработку фейк-новостей и многочисленных комментариев обывателей, которые формируют общественное мнение в соцсетях. Впрочем, очевидно: роль интернета год от года растет. И, по моему мнению, чем дальше, тем больше Всемирная паутина обретает вирусную форму — стоит забросить в нее какую-то информацию, и она может "выстрелить" в самом неожиданном месте и времени. Так, например, была инициирована "арабская весна" в Тунисе — самой благополучной стране региона.
— Какое будущее, по-вашему, у дипломатии?
— С одной стороны, она постоянно развивается, приспосабливаясь к меняющемуся миру. Это естественный процесс, учитывающий реалии информационно-технологической революции нового века. С другой стороны, на этом пути дипломатия становится публичной, порой, на мой взгляд, чересчур публичной. В том смысле, что нынешние телевизионные ток-шоу ей, на мой взгляд, противопоказаны. Великий Талейран, наставляя молодых дипломатов, говаривал: "В нашем деле, господа, главное — не суетиться".