В 2018-м заканчивается действие патентов нескольких десятков дорогостоящих лекарств. Речь о прорывных медикаментах для лечения рака, СПИДа, псориаза и других тяжелых заболеваний. Как изменит фармакологию «патентный обвал», выяснял «Огонек»
В среднем патент на фармрынке защищает препарат 20-25 лет
Фото: Artbox / DIOMEDIA
Препараты, о которых идет речь, можно назвать произведениями фармацевтического искусства. Чтобы они появились на свет, трудилось несколько поколений ученых разного профиля: от Нобелевских лауреатов начала XX века, создавших клеточную теорию, до лауреатов века XXI, разгадывавших тайны противоопухолевого иммунитета. Плодом совместных усилий стали биопрепараты — новый класс медикаментов, которые в отличие от привычных таблеток вырабатываются модифицированными живыми организмами: бактериями или колониями клеток.
К наиболее распространенным препаратам этого класса относятся инсулин, который сегодня создают модифицированные кишечные палочки (в их геном встроен ген человека, отвечающий за синтез инсулина), различные ферменты и вакцины (против полиомиелита, кори, ветрянки) и так далее. Последнее слово в этой области — вакцины для лечения птичьего гриппа (H5N1) с использованием клеточных культур; их сейчас разрабатывают в США.
Самые сложные биопрепараты из существующих относятся к моноклональным антителам (МАТ) — их молекулы в 120 раз больше молекулы углерода и почти в тысячу раз больше, чем молекула аспирина. Онкологи называют эти лекарства «волшебными пулями» за способность точечно опознавать и уничтожать раковые клетки, не задевая здоровые. За те работы, которые привели к созданию противораковых препаратов на базе МАТ, вручено целых восемь Нобелевских премий.
— Моноклональные антитела используют для лечения заболеваний, большинство из которых считалось неизлечимыми еще несколько десятков лет назад,— объясняет завлабораторией фармакоэкономических исследований Первого МГМУ им. Сеченова Роза Ягудина.— С середины 1990-х на мировом фармрынке одобрено свыше 30 таких лекарственных средств. А на этапе разработки в мире около 300 новых лекарств с моноклональными антителами.
Значительную часть подобных лекарств создали в середине 1990-х — начале 2000-х. Учитывая, что в среднем на фармрынке патент защищает новый препарат 20-25 лет, время «Ч» на подходе. С 2018 по 2020 год закончатся патенты фактически у половины самых дорогих лекарств на фармрынке (их основные правообладатели — США, ФРГ, Швейцария, Франция). Стоимость лечения новейшим препаратом от рака может составлять порядка 10 тысяч долларов (свыше 500 тысяч рублей). Стоимость аналога — на 10-30 процентов ниже.
В последние годы дальновидные компании начали готовиться к «патентному обвалу», перестраивая свои мощности под выпуск биосимиляров — аналогов оригинальных препаратов «живых» лекарств (наподобие дженериков у химических медикаментов).
Аналитики предсказывают: эта перестройка может вызвать биотехнологическую революцию, которая изменит мир едва ли не больше, чем нынешняя информационная революция.
Один из заводов, построенных под выпуск этой новой продукции, недавно открыт в Венгрии, в городе Дебрецен. Место выбрано не случайно, как и имя, которое носит предприятие,— венгерский фармацевт Гедеон Рихтер считается одним из основателей современной биотехнологии. Еще в начале XX века он увлекался модной тогда органотерапией и первым выпустил на рынок адреналин, изолированный, как выражаются медики, из надпочечников лабораторных животных.
Чтобы попасть на завод сегодня, нужно пройти несколько стадий «дезинфекции» и облачиться в защитный костюм, который исключает риск занесения на производство мельчайшей пыли, бактерий и вирусов. Все помещения разделены шлюзами с электронной системой фиксации перемещения сотрудников. А само сердце завода — там, где клетки производят лекарства,— автоматизировано, чтобы окончательно свести на нет возможности заражения. Такие меры неудивительны: на то, будет ли работать живое лекарство, влияет все — качество и стерильность сырья, состав воды и даже воздух на предприятии, где идет производство.
— Мы имеем дело с клетками млекопитающих,— рассказывает «Огоньку» директор биотехнологического завода «Гедеон Рихтер» (ГР) в Дебрецене Балаж Кишш.— Чтобы они росли и размножались, нужен особый питательный «бульон», состоящий из десятков компонентов — витаминов, ферментов, солей, сахаров, аминокислот, а также смесь газов для дыхания. Каждая компания разрабатывает этот рецепт сама и хранит в секрете.
При этом, отмечает директор, естественно, что раз в такой среде растут клетки, то будет бурно расти и все, что в нее попадет случайно — грибы, дрожжи, бактерии. Хуже того, эти «добавки» размножаются много быстрее, чем клетки млекопитающих. Поэтому они в считаные часы могут уничтожить дорогостоящую продукцию и остановить работу завода.
Здесь, в Дебрецене, в огромном 5000-литровом баке из нержавеющей стали размножают модифицированные клетки хомячков. Эта линия клеток была получена еще в 1980-е; с тех пор специальные биотехнологические компании клонируют их для исследований и производства препаратов по всему миру. Компании закупают их в особых библиотеках-хранилищах (самое большое в США), где в жидком азоте при температуре –196°C хранится множество линий клеток — как здоровых, так и несущих какое-то заболевание.
На биотехнологических производствах других фармкомпаний могут использоваться и человеческие клетки, но их применение таит слишком много неопределенностей. Во-первых, они хуже растут «в неволе», во-вторых, возникают этические коллизии: так, в 1990-е пациент Джон Мур подал иск к Калифорнийскому университету за то, что медики использовали для коммерческих целей линию его клеток (Мур болел раком). Суд рассмотрел «проблему прав собственности в собственных частях тела» и иск отклонил. С тех пор считается, что человек не имеет права на собственные клетки, которые были получены из органов, удаленных с его согласия. Тем не менее лишний раз сталкиваться с претензиями фармацевтам не хочется. Именно поэтому 60 процентов производимых сегодня МАТ создается именно в клетках безвестного хомячка, которые позволяют получать белки, максимально идентичные человеческим.
— После того как клетки прошли ферментацию, они попадают в сепаратор, где нужные белки отделяются от биомассы,— продолжает директор Балаж Кишш.— Затем они проходят через особый нанофильтр для очистки от вирусов и вирусных частиц, лишь после этого продукция упаковывается. Весь процесс производства занимает порядка 4-6 недель, работа идет круглосуточно.
За неполные пять лет после открытия завод ГР выпустил несколько партий лекарственного вещества. Но пока все это препараты для клинических испытаний: на рынок они попадут лишь когда случится «патентный обвал». Но ставки понятны: если в Венгрии готовы вкладывать миллионы в будущее биосимиляров, можно себе представить, сколько вкладывают в них в США (сегодня порядка 40 процентов объема мирового рынка биопрепаратов) и прочих лидерах биопроизводства — Франции, ФРГ, Швейцарии, Дании. Спешат все: ясно ведь, что в случае революции биотехнологий рынок может пересдать карты.