В мартовском послании президента Федеральному собранию призыв к форсированному технологическому развитию России был сформулирован директивно жестко: стране, чтобы не оказаться на обочине в мировой инновационной гонке, нужен прорыв. Сомнений нет, действительно нужен. Но возникают логичные вопросы: возможен ли такой прорыв, и если да, то на каких направлениях; что мешает формированию рынка высоких технологий и наращиванию потенциала инновационных предприятий, которые должны обеспечить нашу конкурентоспособность? Ведь сама тема для государства не нова — разного рода «дорожные карты» и программы, призванные придать экономике «инновационный импульс», циркулируют в обороте официальных бумаг уже лет 10. За это время число созданных на бюджетные деньги структур — государственных, полугосударственных и околокорпоративных фондов — с трудом поддается счету. Но рынка технологий как не было, так и нет. «Огонек» попытался понять: почему?
Разговоры о перспективах, которые откроют перед страной новые технологии, ведутся в Отечестве уже добрый десяток лет. В реальные достижения, правда, слова переходят с трудом
Фото: Science Source / Mike Agliolo/DIOMEDIA
Менеджеры широкого профиля со знанием английского, наполнившие так называемые институты развития, проводят красочные презентации и пишут «дорожные карты», но с реальной практикой знакомы мало. Российским клонам Силиконовой долины не откажешь в помпезности, но преуспели они прежде всего по части эффективности освоения бюджетных средств. Достаточно сравнить пропорции затрат на аппараты таких структур и масштабы финансовой помощи разработчикам и производственникам.
В результате многие создатели инновационных решений не доходят до финишной черты — коммерческой реализации идеи. Вот и создается впечатление, что денег на «технологический прорыв» государство тратит немало, а отдачи нет, значит, все инновации по-русски — очередной способ «распила бюджета».
Проблема в том, что замаранными оказываются все — и те, кто «пилит», и те, кто действительно создает инновационный продукт. А такие компании существуют! Но вот сфера инноваций и научно-технического творчества чем дальше, тем больше становится токсичной для ее участников.
Более того, чей-либо успех на этом поприще нередко вызывает раздражение, желание уничтожить конкурента и его репутацию, чтобы не выделялся на общем фоне «потемкинских деревень».
Наглядной иллюстрацией сказанному может служить «хайп» вокруг инцидента с беспилотным летательным аппаратом (БПЛА) в Улан-Удэ 2 апреля 2018 года во время демонстрации его возможностей по доставке груза Почты России. Дрон, как известно, разбился. В появившихся в СМИ сообщениях и комментариях правда была лишь в том, что это случилось. Начать с того, что демонстрация состоялась не по инициативе компании — разработчика дрона, а по приглашению главы Республики Бурятия Алексея Цыденова. Ни одной копейки бюджетных средств на создание аппарата не пошло. Предметом обсуждения в СМИ стала цена дрона в 1,2 млн рублей. Цена чего и для кого? Если оценить затраты на создание промышленных образцов дрона, включающие в себя конструкторские решения, аэродинамические продувки, создание собственного программного обеспечения и плат, разработку технологического процесса и конструирование для него специального оборудования, оплату экспертиз и т.д., то цена в 1,2 млн рублей покажется смехотворной.
Впрочем, продавать дроны компания-разработчик и не собиралась. Да и говорить о технических просчетах, которые привели к падению дрона, пока не приходится: результаты проводимого расследования указывают на то, что причиной отказа в управлении могли стать внешние факторы — поблизости от маршрута дрона расположены радиолокационные системы авиационного завода и воинской части. Точка старта была изменена заказчиками демонстрации за час до взлета, из-за чего разработчику пришлось «в спешке» перенастраивать программу полета, хотя за день до этого была тестирована другая площадка с успешным выполнением задания. Весь материальный ущерб от потери БПЛА понесла компания, не говоря уже об ущербе репутационном.
Поэтому вопрос в связи с произошедшим событием возникает не к компании «Магнетар» (разработчик дрона), а к тем, кто создает в обществе определенную атмосферу вокруг частных инициатив инженерно-производственных предприятий по пропагандистскому правилу: принцип выше факта, а ответ раньше вопроса. Даже представители «институтов развития» вставили свое «лыко в строку». В том смысле, что компания на инновационных тусовках не светилась и статусным инноваторам не известна. А значит, и солидным организациям с такими коллективами связываться нельзя.
Хорошо, однако, что производственные предприятия привыкли при принятии решений опираться на качество конструкторско-технологической документации разработчика, соответствие их образцов госстандартам, наличие необходимых экспертиз, сертификатов, протоколов испытаний и других рутинных бумаг и процедур, а не на советы спикеров из инновационных тусовок. Это обнадеживает.
Сегодня в мире нет проблем с производственными возможностями — их хоть отбавляй. Дефицит — инновационные технические решения и технологии. За них и идет борьба. И санкции Запада в первую очередь включили в себя ограничения по продажам России именно технологий. Но этот удар можно смягчить, если учесть, что активно генерируют разного рода новые технологии как раз малые предприятия. Такие как тот же «Магнетар», по поводу малого размера уставного капитала которого прозвучали уничижительные намеки в СМИ. А зачем большой «уставник», если компания занимается не производством, а готовит комплекты документации для серийного производства разработанных ею образцов продукции? Один из возможных покупателей — Производственное приборостроительное объединение (Улан-Удэ). Его интересует лицензия на производство дронов для решения широкого круга задач: мониторинга, разведки местности и перевозки грузов в различных климатических зонах и атмосферных условиях. Это целая линейка БПЛА с различными конструктивными схемами, габаритно-весовыми характеристиками и функциональными возможностями. Максимальный из них рассчитан на перевозку контейнеров с 200 килограммами груза для крупной логистической компании. Дополнительным бонусом является и то, что это полностью отечественные разработки, не зависящие от внешних поставок, и даже с собственным технологическим оборудованием.
В современном мире все чаще продаются не готовые изделия, а услуги с комплексом технологий по использованию изделия. Вряд ли кто назовет сегодня мирового лидера по производству дронов, зато у многих на слуху глобальный лидер интернет-торговли Amazon как драйвер формирования и развития рынка перевозок с помощью БПЛА.
Без платежеспособного спроса конечного потребителя даже самая совершенная техника не имеет сегодня экономического смысла. В России нет компаний, подобных Amazon. Однако есть крупные логистические компании, которые готовы покупать услуги по грузовым перевозкам, если они будут конкурентоспособны по отношению к автомобильным и авиационным, а также будут совместимы с мультимодальными транспортными системами. Поэтому споры о том, какой или чей дрон лучше, пока преждевременны. Речь может идти лишь о технических решениях, технологиях и компетенциях разработчиков. А лучше всего из разработчиков сегодня тот, кто имеет в своем арсенале их полный набор с возможностями быстрого и гибкого реагирования на требования конечного пользователя и потребителя услуг. И все это без участия государства. Но полностью обойтись без него не получится: государство создает нормативно-правовую базу эксплуатации БПЛА, без которой никаких полетов дронов «в промышленных масштабах» не будет.
Почему я уделил такое внимание случаю с дроном? Потому что структуры, подобные упомянутой «Магнетар», ценны еще и тем, что осуществляют коммуникации перспективных творческих идей с миром финансов, готовым в такие идеи инвестировать. Именно такие структуры и могут стать эффективно действующими акторами рынка технологий. Ведь технологическое предпринимательство — это сетевая структура, деятельность которой вряд ли можно оценивать по меркам традиционного промышленного или торгового предприятия. Конечный продукт такой компании — инновационные проекты «под ключ». Для их создания требуются особые умения и навыки, а также технологии и компетенции. Об успешности таких компаний на ранних стадиях можно судить по составу и числу патентов и других нематериальных активов, подготовленных к коммерческому обороту.
Ведь цифровая экономика, о которой сегодня столько говорят, это алгоритмизация бизнес-процессов и их перемещение в мир цифровой реальности. Иными словами, как раз создание цифровой платформы взаимодействия между разработчиками, производственниками, экспертами и продавцами готового продукта и услуг может способствовать формированию рынка технологий в России. И это не просто информационное взаимодействие, а своего рода осуществляемая в цифровом формате кооперация участников с собственной системой учета, проведения транзакций и взаиморасчетов с использованием электронных денег, обеспеченных оцененными цифровыми активами и материальными ресурсами участников цифровой платформы. Это должна быть открытая «экосистема», в которой работают по единым правилам, а лишние посредники и транзакции исключаются.
Представляется, что самим инновационным компаниям, фондам и лицам, заинтересованным в создании рынка технологий, пора создавать общими усилиями такие «экосистемы» вместо ожидания чудес от институтов якобы развития.
Технологии государственной важности
Досье
«Огонек» выяснил, как власти стимулировали технологические компании в России
В 2008 и 2009 годах IT-компании получили сразу несколько возможностей сократить налог на прибыль. Бизнесмены смогли и учитывать расходы на научные исследования и разработки в полуторном размере (15 тысяч вместо 10 тысяч рублей), и списывать амортизацию техники в один год (обычно дробится на несколько лет).
В 2010 году по инициативе президента РФ Дмитрия Медведева был принят пакет законов о создании инновационного центра «Сколково». Резиденты проекта получили таможенные льготы, нулевую ставку налога на прибыль и были освобождены от налога на имущество.
В 2011 году Дмитрий Медведев подписал указ, в котором отнес информационные технологии к приоритетным направлениям развития науки, технологий и техники в России и включил их в перечень критических технологий страны.
В 2013 году правительство России приняло «Стратегию развития отрасли информационных технологий в РФ на 2014-2020 годы и на перспективу до 2025 года». В ней власти пообещали повысить технологическую грамотность населения, стимулировать производство путем госзаказа, развивать электронный документооборот и государственные базы данных.
В том же году по инициативе президента РФ Владимира Путина был создан Фонд развития интернет-инициатив — венчурный фонд, инвестирующий в технологические компании на ранней стадии их развития. Сейчас в его портфеле 338 компаний, а объем инвестиций доходит до 324 млн рублей.
В 2014 году Минобрнауки и Минкомсвязи России увеличили число бюджетных мест по IT-специальностям на 34 процента. Прием в магистратуру по специальности «Информационные системы и технологии» на следующий учебный год вырос на 208 процентов, а на «Прикладную информатику» — на 191. К 2018 году вузы должны были подготовить 350 тысяч новых специалистов, фактически удвоив штаты IT-компаний.
В том же году Владимир Путин внес изменения в закон «О правовом положении иностранных граждан в РФ», упростив для работодателей из IT-сферы наем зарубежных специалистов. Так, минимальный порог зарплаты для высококвалифицированных иностранцев был снижен вдвое — до 1 млн рублей в год. Тогда же в России была введена должность интернет-омбудсмена, в обязанности которого входит поддержка интернет-предпринимателей и индустрии в целом. Уполномоченным по делам интернета стал гендиректор «Радиус Груп» Дмитрий Мариничев.
В 2015 году Владимир Путин подписал закон, предоставляющий преференции разработчикам российского программного обеспечения при госзакупках. С 2016 года в силу вступило постановление правительства РФ, согласно которому органы власти не могут закупать импортное программное обеспечение при наличии российского аналога (позже запрет был расширен на аренду ПО и услуги по его разработке, модификации и модернизации).
На данный момент в Минкомсвязи аккредитованы более 8,38 тысячи компаний, которые продают, разрабатывают или сопровождают компьютерные программы и базы данных. Согласно уточнению ФНС, с 2017 года они могут платить страховые взносы по пониженным тарифам: 14 процентов вместо 30 (8 процентов — в ПФР, 2 процента — в ФСС и 4 процента — в ФОМС). Впервые льготный режим для IT-компаний был введен в 2007 году, а в 2016-м Владимир Путин продлил его до 2023 года.
Кроме того, в 2017 году Владимир Путин утвердил Стратегию развития информационного общества в РФ на 2017-2030 годы. Главной целью в ней было названо формирование в России «общества знаний», а одним из приоритетов — создание благоприятных условий для развития отечественных разработок в сфере IT.
О будущем с умом
Прямая речь
Евразии нужно вести умную геополитику и делать ставку на малый и средний бизнес
Фото: Валерий Шарифулин /ТАСС
Компании и страны могут, конечно, модернизироваться, используя технологии, созданные за границей. Но это не те амбиции, которые у нас должны быть. Нашими амбициями должно быть создание самых новейших технологий внутри Евразийской зоны.
Хорошо, что в Евразии более низкая цена на нефть. Но она не решает всех проблем и не отменяет необходимость диверсификации. Рецепты достижения такой диверсификации известны: руководство закона, защита прав собственности, независимость судебных органов, доступ к капиталу. И, очевидно, доступ к квалифицированному труду. Также существенную роль играют инвестиции в инфраструктуру, хорошие дороги, аэропорты, индустриальные зоны. Я много путешествую по СНГ и видел лучшие передовые практики, такие как Экономическая зона «Алабуга» в Татарстане, успешный путь Астаны к превращению в финансовый хаб для Центральной Азии, успех ИТ-кластера в Минске и т.д. Это все правильные шаги.
Но есть и еще одно, что дается евразийской зоне сложнее: задача поддержки среднего и малого бизнеса. Сила немецкой индустрии заключается в тысячах маленьких и средних инновационных компаниях, а не в гигантах «Фольксваген» или «Сименс». То же самое справедливо в отношении Бельгии или Франции. В России или Казахстане мы слишком сильно зависим от огромных компаний, принадлежащих государству. У стран поменьше, таких как Армения, еще не выражена мотивация стимулировать средний и мелкий бизнес, хотя это может быть огромным конкурентным преимуществом внутри Евразийского пространства.
Последнее, с чем мы вынуждены считаться, говоря об инновационном развитии Евразии,— это геополитические реалии. К сожалению, мы живем в очень тяжелое время: санкции, контрсанкции, высылка дипломатов и т.д. Это новая реальность, которую не может игнорировать бизнес.
Впрочем, она также создает некие возможности для развития, в частности стимулирует локальное производство. Имея 10 тысяч сотрудников и 5 заводов в России, компания Schneider Electric считает себя вполне русской. Нет ничего плохого в расширении покупок у локальных производителей, если при этом выдерживается баланс «цена/качество» и требования к «локальному контенту» остаются реалистичными. Например, последнее поколение выключателей MTZ Masterpact, которые мы производим в Гренобле во Франции, на 20 процентов состоят из локальных деталей, а остальные компоненты закупаются в Азии и в Индии. Мы сейчас производим те же самые Masterpact MTZ на нашем заводе в Санкт-Петербурге и не собираемся «локализовывать» все, так как в настоящий момент нет похожих компонентов на рынке. Но если появятся — будем рассматривать возможности.
Важным конкурентным преимуществом в геополитическом раскладе является, на мой взгляд, еще и Евразийская экономическая зона. Известно, что экономики стран бывшего СССР тесно переплетались друг с другом, поэтому стимулирование свободной торговли внутри зоны — это надежный драйвер экономического роста. Скажем, на Армению можно посмотреть как на отличное место начать ваше локальное производство и затем использовать его в качестве экспортной базы для окружающих стран, не только евразийских, но и того же Ирана. Или возьмем случай Киргизии: здесь мы имеем изобилие дешевой гидроэнергии, находящейся рядом с Китаем, соответственно Киргизия могла бы играть роль хаба для дата-центров и поставок энергии в Центральную Азию и Западный Китай. Фактически такую же роль, какую Исландия играет для Западной Европы. Наконец, Узбекистан открывается по-новому с приходом новой администрации. Мы в Schneider решили вернуться в Узбекистан, хотя 5 лет назад закрыли там свою деятельность в связи с репрессивным бизнес-климатом, сложившимся при старом режиме. Страна с большим населением и огромным потенциалом снова открывается бизнесу — это хорошие новости для нас всех.
Так что при соблюдении умной геополитики, стимулировании технологических инноваций, поддержке среднего и малого бизнеса «умное будущее Евразии» представляется вполне достижимым.
Поезд прошлого и будущего
В 1928 году «Огонек» опубликовал статью Константина Циолковского «Путешественник в мировые пространства». В ней ученый рассказывал о своих изобретениях и о том, что сегодня назвали бы «перспективами инноваций»