Вчера в Риме на 89-м году жизни умерли кинорежиссер Витторио Тавиани и вместе с ним уникальный дуэт, который он в жизни и на съемочной площадке составлял со своим младшим братом Паоло.
Фото: Stefania D'Alessandro / Getty Images
Пресловутый вопрос: «Как вы работаете?» — братьев Тавиани никогда не выводил из себя. Они отвечали на буддистский манер: «Мы как кофе с молоком: попробуйте понять, где кончается кофе и начинается молоко». И искренне радовались тому, как отвисают челюсти у братьев Коэн, которым с невиннейшим видом сами задавали этот вечный и бессмысленный вопрос. Впрочем, их перещеголял Мастроянни, разыгравший перед журналистами ошеломленное изумление: «А что, разве их двое?»
Они всегда были вместе. Когда создавали киноклубы в Пизе и Риме и ставили ангажированные спектакли в красном театре в Ливорно. Когда навеки отравились магией кино, случайно попав на съемки шедевра Роберто Росселлини «Пайза», и когда покупали на блошином рынке свою первую камеру. Когда снимали первую документальную короткометражку «Сан-Миньято, июль 1944-го» (1954) о подвиге своего отца, нотариуса, коммуниста и партизана, убедившего часть односельчан уйти из церкви, казавшейся надежным убежищем, в неизвестность военной ночи и тем самым спасшего их от бомбежки и расправы чернорубашечников. И когда провели четыре месяца на смертоносной Сицилии, работая над документальным фильмом об убитом мафией коммунисте-синдикалисте, этот замысел перерос в их игровой дебют «Человек, которого надо сжечь» (1962).
Режиссеры поколения, преодолевшего неореализм, они, как и большинство своих ровесников, прославились политическими фильмами, но, и в отличие от того самого большинства, начисто избежали искуса квазидокументальности. К политическим и социальным проблемам они подступались как поэты: в их кинопритчах воображение героев воистину материальная сила. Воображение спасает анархиста («У святого Михаила был петух», 1973) от безумия, неизбежного в десятилетнем одиночном заключении, а тяжело раненную актрису — от смерти («Луг», 1979). Помогает незатейливым сицилийским иммигрантам построить гигантских бутафорских слонов, воплотив вавилонские фантазии Гриффита на съемках «Нетерпимости» («Доброе утро, Вавилон!», 1987). Преображает заключенных тюрьмы строгого режима «Ребиббия», репетирующих «Юлия Цезаря» в ослепительной документальной галлюцинации «Цезарь должен умереть» (2012), в бандитов, играющих бандитов, которые играют Шекспира, а древних римлян — просто в бандитов.
Но воображение — это и источник страданий. Братья — коммунисты, как и весь цвет итальянской интеллигенции,— прозревали режиссерским взглядом движение истории на годы вперед и не видели впереди ничего хорошего. Похороны Тольятти, которые запечатлели на пленке («Италия с Тольятти», 1964) совместно с Пазолини, Дзурлини и прочими гениями, означали для них не шанс на модернизацию левого движения, а конец его великой эпохи. Бертолуччи еще многозначительно называл свой фильм «Перед революцией», а у Тавиани в «Подрывных элементах» (1967) коммунисты мучились вполне буржуазными комплексами, словно уже накатило постреволюционное похмелье.
В Италии только занималась уличная гражданская война «свинцовых» 1970-х, а братья уже снимали один за другим горькие шедевры о неминуемом поражении: «Под знаком Скорпиона» (1969), «У святого Михаила был петух» (1972), «Аллонзанфан» (1976). Проблема любой революции сводилась для них к проблеме коммуникации. Раз за разом их герои не просто не находили общего языка ни со своей молодой сменой, ни с широкими народными массами, но были этими массами затоптаны, поруганы, подняты на вилы. И вечным немым судией столь же вечных человеческих иллюзий казалась обрамлявшая трагедии революций и войн природа, которую братья умели снимать как никто другой.
А теперь вот случилось нечто, противное всем законам, что физики, что искусства. Кофе с молоком распалось на кофе и молоко. Братьев, вопреки Мастроянни, оказалось действительно двое, мир это понял только тогда, когда в царстве живых остался лишь одинокий Паоло.