Имя Ивана Леонова вписано в книгу рекордов Гиннесса: он единственный летчик Второй мировой, летавший на боевом самолете с протезом вместо руки. Всего на его счету 110 боевых вылетов и 8 сбитых вражеских самолетов, еще больше полусотни вылетов он сделал с одной рукой. "Огонек" поговорил с уникальным летчиком.
Его именем названы улицы в Орле и в Пекине, но живет он в Туле. На кителе награды теснятся в несколько рядов. Надевает его Иван Антонович нечасто — все-таки годы (недавно отметил 95-летие), но стоит начать рассказывать о войне, и он преображается на глазах. Казалось — минуту назад ворчал про давление и погоду, а тут и глаза горят, и голос тверже.
— Из всех фашистских машин, что я сбил, главная победа для меня — это, конечно, "Юнкерс-88". Не потому что первый, просто намучался с ним,— вспоминает ветеран.— Это ведь очень быстрая машина, хоть и бомбардировщик. К тому же хорошо вооруженная: пушки и турель с пулеметами защищают его со всех сторон. Хрена с два к нему подберешься. Но мне повезло — набрал свечу, а потом через боевой разворот резко выскочил ему прямо под пузо. Со всех гашеток стреляю — вижу, что попал, точно попал, а этому "юнкерсу" хоть бы хны — как шел, так и идет. Я еще очередь. Смотрю, задымился. Сначала небольшой такой черный дымок, потом сильнее, и вдруг весь правый борт охватило пламя. Парашютисты один за другим попрыгали, а самолет загудел и рухнул.
За тот бой Леонов получил орден Красного Знамени сразу же после приземления — комполка снял свой и вручил, не дожидаясь, пока представление к награде утвердят в инстанциях. В дни ожесточенных боев далеко не все летчики успевали получить медали и ордена: когда награды приходили в полк, зачастую самих героев уже в живых не было.
"Повезло"
Иван Леонов, выходец из крестьянской семьи, начавший путь в небо в аэроклубе Осоавиахима, на фронте оказался не сразу. 22 июня 1941-го он вместе с однокурсниками Армавирского летного военного училища написал рапорт о переводе в действующую армию. Однако вместо передовой их отправили в глубокий тыл — на границу с Маньчжурией, где готовили еще несколько месяцев.
— Повезло,— сегодня говорит ветеран.— Те, кто обучался по ускоренной программе "взлет-посадка", долго не летали: для немецких асов они были легкой добычей — из тех, кто начинал воевать в 41-м, через год в живых остались единицы. Нас же учили инструкторы с боевым опытом, прошедшие Испанию и финскую войну. Поэтому и подготовка была серьезная: отрабатывали сложные маневры, умение работать в группе, стреляли по конусам и по щитам.
Всего за год боевых действий Иван Леонов освоил несколько типов самолетов и мог судить о летных качествах и нашей авиатехники, и американской, поступающей по ленд-лизу.
— Вначале я летал на ЛаГГ-3, их приняли на вооружение перед самой войной. Хороший и мощный истребитель, но с большим радиусом виража — больше 16 секунд надо было, чтобы развернуться на 360 градусов. К тому же тяжелый: металла не хватало, обшивку делали из древесины — сосны, нескольких слоев березового шпона и фанеры. А вот осенью 42-го к нам в полк поступили американские "аэрокобры", у них мотор необычно был расположен — сзади кабины летчика. Я буквально ошалел от того, какое легкое управление: этих "американцев" пальчиком можно пилотировать, представляете?
А самым массовым советским истребителем в начале войны был И-16 (летчики между собой называли его "ишачок" за невысокую скорость) с максимальной высотой полета всего 4 тысячи метров — бомбардировщики люфтваффе уже летали выше 5 километров и были, по сути, недосягаемы для нашей истребительной авиации. Ситуация поменялась, когда Красная армия получила новые Ла-5, которые могли подниматься на 5 и даже на 6 километров. Одна из таких машин досталась лейтенанту Леонову.
— Переучиваться было непросто, но в бою огневую мощь и маневренность этой машины мы оценили. По тем временам Ла-5 еще не довели до ума, но по скоростному режиму он уже превосходил "фоккеры": стало возможным сражаться на равных. Так скажу: если бы на эту машину тогда поставили мотор с непосредственным впрыском топлива, то Ла-5 стал бы лучшим самолетом Второй мировой. Скажем, я потом на "дугласах" летал, их у нас еще называли "бостоны", так вот они уступают Ла-5.
За новыми Ла-5 летчики отправлялись на авиазавод под Горьким. Прилетали, получали, обкатывали. Иван Антонович признается: когда первый раз садился за штурвал самолета, только вышедшего из цеха, сразу чувствовал характер машины. Такой контакт с "аппаратом" как-то раз не сложился, и тогда Леонов даже попросил командира эскадрильи поменяться самолетом с другим летчиком. А уже под конец войны в одной такой командировке за новыми самолетами случилась трагедия из тех, о которых было не принято рассказывать в сводках Совинформбюро.
— У нас целая эскадрилья погибла в одно мгновенье. 12 летчиков вылетели за новыми самолетами, а борт, который их перевозил, разбился — врезался в церковь возле Чернигова,— Леонов замолкает ненадолго, задумывается.— Не знаю, стоит ли об этом говорить сейчас, перед праздником, но правда есть правда: человеческий фактор. Летчик прошляпил. Он ведь до этого летал на "булочке", как мы называли небольшие самолеты. А тут ему доверили управление большой машиной, с другой массой и габаритами. Я бы поостерегся пилотировать без подготовки, а тот повел себя самонадеянно. В результате угробил и себя, и ребят.
В полушаге от смерти
В середине лета 1943-го авиаполк, где служил Леонов, воевал в районе Курской дуги. На земле сошлись тысячи танков, в небе шли дуэли немецких и советских асов. Из 2 тысяч наших самолетов за месяц боев в строю осталось всего 400. Правда, и люфтваффе досталось — немцы не могли уже безнаказанно, как в начале войны, расстреливать наши самолеты, будто мишени в тире.
Под конец дня летчики буквально вываливались из самолетов, засыпая от усталости прямо у шасси,— четыре-пять боевых вылетов в сутки считалось нормой.
Только за месяц битвы под Курском на аэродром не вернулся каждый третий летчик, а всего за время войны личный состав 192-го авиаполка полностью сменился пять раз. 5 июля 1943-го в числе погибших мог оказаться и лейтенант Леонов.
В тот день в составе авиазвена он вылетел на воздушную разведку на участке Орел — Поныри. Произведя фотосъемку, четверка Ла-5 взяла курс на свой аэродром. Внезапно старший группы Иван Шестак заметил несколько немецких бомбардировщиков без прикрытия истребителей.
— Это был Ваня Шестак, тезка мой. Он родом с Украины, летал со мной в паре постоянно,— Иван Антонович заметно нервничает.— Он начал меня подговаривать — давай, мол, их атакнем. Я ему: "Ну у нас же приказ — в бой не вступать". А тот кричит: "Да они как на ладошке ведь, давай атакнем!" Ну что тут сказать — он старший. Правда, я и сам виноват: молодая кровь вскипела, в азарт вошел. Нам ведь тогда было по 20 лет всего, вот и кинулись в омут не глядя.
Леонов сокрушенно качает головой. Сколько раз он потом жалел, что ввязался в ту авантюру.
— Вот кого бы с удовольствием придушил после того, как руку потерял, так это Ваньку. Да только Шестака и самого вскоре сбили: сгорел он в самолете, не смог выпрыгнуть.
Группа "фокке-вульфов" вынырнула из облаков, как гром среди ясного неба, поливая свинцом легкомысленных охотников за легкой добычей.
— Глаза полезли на лоб от страха, у них же преимущество полное. Закрутили карусель, мы начали хитрить и выискивать слабые места.
Бой шел всего несколько минут. Самолет Леонова прошила очередь малокалиберных разрывных снарядов из "эрликона", несколько снарядов попало в кабину.
— Чувствую, левую руку обожгло, а потом она как онемела. Я ею ни пошевелить не могу, ничего. На какое-то мгновенье потерял сознание.
Из-под приборной доски показались языки пламени. Раненному в руку и ногу летчику удалось вывалиться из падающего Ла-5 и дернуть за кольцо парашюта.
— Подобрали меня наши артиллеристы рядом со станцией Змеевка. Руки уже практически не было. На рукаве болталась как тряпка. Жжет так, что сил нет. Хирург только головой покачал и говорит: "Спасать тут нечего: ни сухожилий, ни суставов — ничего целого не осталось". В общем, отчекрыжили по самое плечо.
После операции очнулся, а в голове одна мысль: "Неужели отвоевался, неужели вот так по глупости расстался с небом?". В те дни Иван Леонов был в полушаге от смерти. Он не подозревал о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Впрочем, через несколько дней на соответствующем приказе появилась резолюция: "Награда не вручена в связи со смертью в госпитале". Кто-то сообщил в штаб, что Леонова уже нет в живых. Сразу это не перепроверили, а затем наградной лист затерялся, отыскали его только через полвека.
Притяжение неба
В госпитале Иван Антонович провел несколько месяцев до начала марта 44-го. Как выписался, начал ходить по инстанциям с просьбой допустить до полетов, но на медкомиссиях только крутили пальцем у виска, глядя на безрукого, хромающего летчика. Помог случай: удалось пробиться к командующему 1-й воздушной армией. Собравшись с духом, лейтенант Иван Леонов обратился к генерал-лейтенанту Михаилу Громову, участнику легендарного перелета Москва — Северный полюс — Калифорния 1937 года.
— Я ему говорю: товарищ командующий, мне без неба кранты. Тот удивился: как же ты в таком виде собираешься летать и бить фашистов? Я в ответ бодро рапортую: вы только дайте добро на пробные и тренировочные полеты, а мы уж что-нибудь придумаем!
Понимающий, что значит небо для настоящего летчика, командарм Громов под свою ответственность Леонову эксперимент разрешил. Первый протез сделали в родном полку, в полевой авиаремонтной мастерской, но летчик был той "рукой" недоволен: грубо, топорно. И сам придумал другой механизм: на культю, оставшуюся от руки, сделал наплечник из алюминиевой пластины, а к нему прикрепил шарнир с тягой на дроссельную заслонку.
— Только тогда у меня и стало что-то потихонечку получаться,— с мальчишеским задором говорит ветеран.— Вот этой своей левой "рукой" я движением плеча тянул или толкал рычаг газа для уменьшения или увеличения мощности оборотов двигателя. Все остальное управление, как и прежде, ногами. Ну и правая рука на штурвале. На удивление, довольно быстро приноровился.
Через пару недель начал вылетать на задания.
Когда командующий Громов меня увидел, то подошел, обнял и говорит: "Как немцы рассчитывали нас победить, когда у нас такие парни — ему хоть руку, хоть голову оторви, а он все равно летать будет!"
Правда, из отряда истребителей Леонову пришлось уйти: со скоростными и маневренными машинами было тяжело справиться. Перешел в эскадрилью связи — перевозил между штабами секретные донесения и военно-полевую почту на многоцелевом биплане По-2, о котором в 1945-м снимут фильм "Небесный тихоход". Поблажек командование Леонову не давало. Да тот и сам постоянно просил задания — только бы в небо. Не раз летал за линию фронта, доставляя боеприпасы в партизанские отряды. В одном из рейсов был ранен в ногу. Однополчане, надо сказать, понимали такое рвение не всегда.
— Иной раз за глаза, а то и в лицо спрашивали: "Чего ты добиваешься? Смерти ищешь на этой "этажерке"? Там даже пулемета нет! Или орден очередной прикрутить хочешь?" Люди разные, всем не объяснишь,— рассуждает Иван Антонович.— А вот к шуткам в свой адрес я всегда относился с юмором: какие только мне прозвища не давали! Даже одноруким пиратом называли...
С протезом вместо руки Иван Леонов совершил 52 боевых вылета. Летал бы и до Победы, но штабное начальство решило подстраховаться: а что, если Леонов разобьет самолет при посадке? Или попадет в плен? Это же будет сенсация для гитлеровской пропаганды — у Советов не осталось летчиков, воюют однорукие инвалиды!
Его перевели в наземную аэродромную службу за несколько месяцев до Победы. 9 мая 1945-го он встретил под Кенигсбергом в звании старшего лейтенанта и с тремя орденами Красного Знамени на груди. Эйфория не отпускала несколько дней. А вскоре он получил еще одну радостную весть: нашелся родной брат, который в самом начале войны оказался в немецком плену, прошел ужасы трех концлагерей и чудом дожил до освобождения американцами. Казалось, теперь впереди будет мирная счастливая жизнь. Но настоящее испытание началось, когда отгремели последние залпы войны.
Протянуть руку
Судьба так распорядилась, что Леонов потерял левую руку в те самые дни над Курской дугой, когда там же начинал первые боевые вылеты с протезами вместо ног Алексей Маресьев, герой "Повести о настоящем человеке" Бориса Полевого. На фронте летчики не пересекались, но уже после войны человек-легенда Маресьев сыграл в жизни Леонова решающую роль.
— Честно говоря, когда в апреле 1946-го вышел в отставку, то спустя где-то полгода от безысходности подумывал о петле, чтобы дальше не мучиться,— признается ветеран.
Тот период жизни оставил неизгладимый след в памяти.
— Это морально очень тяжко, когда осознаешь свою ненужность и беспомощность. Вроде, и силы есть, и желание трудиться, а перед тобой будто глухая стена. Не нужен ты никому ровным счетом! Получается, пока ты на фронте воевал, ты герой, а вернулся — калека и обуза. Сколько ребят, вернувшихся с войны изувеченными, без рук, без ног, так и не нашли себя в мирной жизни. Побирались на своих убогих тележках по вокзалам, спивались. Потом таких бездомных калек собрали и отправили на Валаам в дом инвалидов, а оттуда уже мало кто вернулся.
В тот критический момент судьба вновь улыбнулась Леонову. Кто-то из знакомых сказал: "Езжай к Маресьеву, он принимает летунов без очереди". Легендарный летчик работал в то время инструктором в спецшколе ВВС. Он выслушал Леонова, пообещал походатайствовать о трудоустройстве и сдержал свое слово: вскоре Иван Антонович преподавал в "Трудовых резервах" в Брянской области.
Затем была учеба в Минском педагогическом институте и следом долгие годы работы директором детского дома. Сирот-беспризорников, "подранков" в те годы хватало. Помимо двух родных детей Иван Антонович с женой Ниной Васильевной воспитал и поднял на ноги еще пятерых приемных, чьи родители погибли на войне. На вопросы окружающих, мол, зачем ему это, Леонов отмалчивался. Сам пройдя через отчаяние одиночества, он лучше других знал, как ценится протянутая вовремя рука помощи.
В феврале 1995-го Ивану Антоновичу Леонову было присвоено звание Героя Российской Федерации — спустя полвека после Победы высокая награда все же нашла уникального летчика. По счастью, вовремя. Впрочем, Иван Антонович возраста не боится, хотя из дома выходит все реже. Лучшее лекарство от хандры, любимый баян, по-прежнему рядом — играть на нем одной рукой Леонов научился еще на фронте.
— А в 60-х, когда дочкам купили фортепьяно, я навострился и на нем играть. На фортепьяно "Лунную сонату" так исполню, что ты с двумя руками не сможешь,— смеется ветеран.— Эх, жаль, что до бильярдного стола трудно добраться, а то бы я тебе показал, как шары в лузы закатываю. Что я, старый, что ли? Мне жена все время твердит: "Ты слон. У тебя энергии на пятерых хватит". А я так думаю — это у меня железный организм, потому что война закалила.
Всем смертям назло.