До 15 августа правительство должно изыскать 25 трлн рублей на исполнение нового майского указа. Возможно ли в принципе найти такую сумму в нынешней экономике, которой выйти на траекторию устойчивого роста пока не удается? «Огонек» поговорил об этом с руководителем направления «Макроэкономика» Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Дмитрием Белоусовым.
Бедность из страшного призрака за последние годы стала суровой реальностью
Фото: Дмитрий Коротаев, Коммерсантъ
— Дмитрий Рэмович, худшие прогнозы последних лет, предрекавшие обвал отечественной экономики, к счастью, не сбылись, но жизнь большинства россиян так и не стала лучше, а страна не задышала. Почему?
— Потому что правительство проводило не просто осторожную, а архиосторожную экономическую политику. Да, масштабы банковского кризиса удалось ограничить (другое дело, что стабилизационные меры, в том масштабе, в котором они были реализованы, сами стали фактором кризиса для банков), сохранился контроль над обменным курсом, но заплатили за это немало. Жесткая бюджетная политика и еще более жесткая процентная (ключевая ставка Центробанка длительное время была запредельно высока) привели к тому, что экономический рост почти на нуле. Соответственно возможности динамичного подъема, а с ним и решения социальных проблем сейчас очень ограничены.
— Но финансовый сектор выжил?
— Ну, с одной стороны, выжил, конечно. Поляну зачистили так, что слабых на ней не осталось. Центробанк вел себя предельно жестко, но при этом политика дорогих денег сама создавала проблему устойчивости. Начались поиски столь же высокодоходных сфер приложения кредитов — либо высокорискованный бизнес, либо потребительское кредитование. При этом из-за повышения процентных ставок стала падать стоимость ценных бумаг, а это важнейший инструмент залога при том же кредитовании. Как итог: риски кредитования выросли, да еще и на фоне ужесточения надзорной политики ЦБ России, что привело к тому, что корпоративное кредитование резко затормозилось. Так что плата за стабильность оказалась высока: 1,5–1,8 процента роста ВВП, которые прогнозируются в текущем году, в 2–3 раза ниже необходимых для выполнения задач, поставленных президентом. На горизонте теоретически замаячили риски «японской болезни», когда укрепление валюты и дефляция приводят экономику к стагнации. Так что вопрос следовало бы ставить иначе: не «почему так мало удалось сделать», а «каким чудом ушли в плюс, остановив распространение бедности».
— Точно остановили? Вроде как бедных стало больше...
— Да, их стало больше — в 2 раза, но в 2015–2017 годах! В 2014 году тех, кому денег не хватало на еду или хватало только на еду, было 19 процентов, а уже через год их число выросло до 38 (мы пользуемся результатами опросов ВЦИОМа). Но в прошлом году число бедных стабилизировалось. Кстати, одновременно выросло число квазибогатых (это часто случается при курсовых подвижках, на которых зарабатывают получающие доход в валюте). В целом же сейчас ситуация заморозилась, но на достаточно плохой отметке.
— Два года назад (см. «Огонек» № 6 от 15 февраля 2016 года) вы говорили, что если цена на нефть будет выше 40 долларов за баррель, то станет возможным развивать экономику и создавать Стабфонд-2. Отметка взята не вчера, результата нет. Почему?
— Закрома, к слову, Минфин пополняет, хотя и поменялись правила накопления бюджетных резервов. Другое дело, что настоящего роста в экономике, по большому счету, как не было, так и нет.
Мы в замкнутом круге. Для роста нужны деньги, а кредиты по-прежнему дороги из-за высокой ключевой ставки Центробанка. Такая ставка в свое время привлекла миллиарды долларов из-за рубежа: западные инвесторы активно вкладывались в российские ценные бумаги (ОФЗ и некоторые акции). Пришла пора ключевую ставку снизить, а боязно: может начаться массовый выход инвесторов из ОФЗ, и неясно, насколько такой исход может оказаться массовым и резким. Есть, правда, надежда, что какая-то часть спекулятивных капиталов на самом деле российского происхождения — деньги, выводившиеся с Запада под угрозой ужесточения санкций, но насколько эта часть велика, неизвестно. Решатся ли в такой ситуации власти на дальнейшее снижение ключевой ставки, непонятно.
— Но ставку после скачка потом снижали, а роста экономики как не было, так и нет...
— Есть нормальный уровень доходности бизнеса, в котором учитывается определенная процентная ставка по кредитам. В 2014 году ЦБ завысил ключевую ставку так, что она стала заградительным барьером не только для финансирования развития, но даже во многих отраслях и для операционной деятельности. Снижения до уровня рентабельности активов не произошло (он примерно одинаков для стран мира, по обрабатывающим отраслям в ряде случаев — 3–5 процентов). Экономический рост начнется, если ставка окажется хотя бы соразмерной этому уровню (до 17 июня она зафиксирована у нас на уровне 7,25 процента). Но рискнет ли Центробанк пойти на это?
— Зато различные ведомства активно предлагают менять методики расчета — тогда рост экономики становится легко достижим. На бумаге, правда...
— В стране не первый месяц наблюдается проблема со статистикой. И тому есть объективные причины. С одной стороны, по мере снижения благосостояния население все больше откочевывает в тень, точнее, в гаражную экономику, и все транзакции, происходящие там, статистика не видит. С другой — обеспеченные граждане, в свою очередь, активно уходят в интернет-торговлю, которая тоже наблюдается плохо. К тому же впрямую сведения о реальных доходах населения собирают раз в год, на основе — выборочного — опроса. А основным является обратный счет — от цифры товарооборота и сбережений. И если цифра товарооборота неверна, то не точны (и, возможно, занижены) оказываются цифры по доходам и экономическому росту. С учетом того, что по производству товаров, которые статистически отслеживаются, ситуация выглядит лучше, чем по данным о товарообороте, можно говорить о том, что в экономике страны наблюдается стагнация со знаком плюс. Хотим большего, придется отойти от догматичной стабилизации...
— И за чей счет пойдет рост? Судя по заявлениям нового правительства, ключевой источник все тот же — карманы россиян. Но осталось ли у них что-то в чулках?
— Формально ресурсы у населения есть, но объемы неясны. К тому же население экономически и социально нецелостно. То, что статистика отметила рост потребления (что и стало главным фактором экономического роста в прошлом году), на самом деле отражает реакцию на повышение зарплат бюджетников в рамках выполнения майских указов – 2012. Но кризис еще больше обострил диспропорцию между бедными и богатыми. Есть, конечно, идея поправить дела за счет сбора дополнительных средств с богатых, с одной стороны, повысив налоги на их имущество и потребление, с другой — сделав так, чтобы они активнее инвестировали, например, в облигации. Может, оно и неплохо. Но вот попытка повысить НДФЛ сомнительна: даже если сделать подоходный налог прогрессивным, можно не сомневаться, что расходы вырастут только для низших слоев общества (причем работающие по совместительству еще и набегаются за справками о доходах со всех мест работы, а потом еще и с декларациями помучаются), а богатые найдут лазейки, как увести доход из-под возросшего налога, например выводя часть своих потоков из российской юрисдикции, прибегая к страховым и иным схемам, и т.д.
Собрать больше с богатых можно путем повышения имущественных налогов и акцизов. Главное — не переборщить: у России-нефтеэкспортера скоро будет самая высокая доля налогов в цене бензина в мире. Пора бы и остановиться. К тому же никто не знает, сколько еще цена на черное золото будет находиться в пределах 80 долларов за баррель. Говорят о высокой вероятности конфликта на Ближнем Востоке, но сбудутся ли опасения? Да и Венесуэла в любой момент может вернуться на рынок. К тому же не следует забывать, что при высокой цене на нефть активно идет расконсервация американских сланцевых проектов. И в такой ситуации ставка на доходы не от нефтегазового сектора понятна.
— Так каковы резервы роста? Они есть?
— Есть. Тактически — это процентная ставка, стратегически — рост производительности труда. Потому что мы можем повышать зарплату, стимулируя потребление населения, только при росте производительности труда. Только повышение зарплаты эффекта не даст: кто купит, например, изделие российского автопрома, если оно станет дороже из-за трудовых издержек при том же качестве? Но если количество и качество продукции изменятся, тогда другое дело! Сегодня же толчок для роста могут дать только снижение процентной ставки и твердый обменный курс. Пока цены на нефть высокие, можно попробовать поэкспериментировать с налоговыми каникулами для нового бизнеса.
— По-вашему, нужны структурные реформы?
— Перемены, конечно, нужны и их необходимость диктуется ситуацией в мире, где наблюдается технологический рывок: требуется повышение конкурентоспособности вне сырьевого комплекса. Для чего нужно провести как минимум два преобразования — социальное и технологическое. В рамках первого ликвидировать избыточную занятость, решить вопрос с трудоустройством и переобучением освобождающихся людей, реформировать рынок жилья (отсюда — президентская цель в 100–120 млн квадратных метров вводов жилья в год; сейчас — 80–85 млн), чтобы они могли переезжать вслед за рынком труда. Что касается технологий, то начать следует с освоения мирового стандарта цифровизации. Бизнес и торговля сегодня еще худо-бедно может вестись в офлайне, но завтра это уже может стать невозможным.
Дмитрий Белоусов, экономист
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ
— Ваши прогнозы?
— Если исходить из нынешней ситуации в отсутствие действительно кардинальных изменений, то все будет зависеть от двух факторов — усиления санкций и цены на нефть. Если ужесточения санкционного давления не будет, можно ожидать сохранения нынешнего уровня инфляции, роста экономики на 1,5–1,8 процента в этом году и 2,2–2,5 процента ВВП к 2020 году вкупе с ростом инвестиций в основной капитал (до 4,8–5,2 процента к 2020 году) и зарплаты (на 2,5–3 процента), равно как и замедления оттока капитала (до 17 млрд долларов в текущем году и до 25–30 млрд долларов в последующие). Если санкции усилятся, ключевая ставка остановится на отметке 6,75 процента, экономика в нынешнем году подрастет на 1,1–1,4, а зарплаты — на 1,8–2,1 процента, отток капитала останется высоким — 22 млрд в 2018 году и 40–45 млрд долларов в 2019–2021 годах. Впрочем, не так уж важно, до какой отметки роста ВВП мы сможем разогнаться в этом или следующем году: если результат будет ниже 4 процентов, не будет развития промышленности и повышения качества жизни.
— В чем вы видите основную угрозу на сегодня?
— Как раз в этом — во втягивании в стагнацию. Пора перестать искать объяснения и осознать, что стагнация вчера — еще терпимо, сегодня — нет, потому что это наращивание технологического отставания. Низкие темпы роста — это не норма, а ЧП. Как говорил один политик начала века: «Потеря темпов равнозначна потере курса». Если же к этому относиться как к «новой норме», Россия рискует потерять возможность вписаться в общемировой тренд развития.