В прокат вышел фильм Сергея Мокрицкого «Черновик». Экранизация романа Сергея Лукьяненко обезоружила Михаила Трофименкова, с трудом подбирающего слова, чтобы описать неведомый прежде феномен: фильм как торжество энтропии.
В фантазийной Москве Златоглавой и зло выдержано в общем колорите — например, летающие матрешки-убийцы
Фото: WDSSPR
Сами Лукьяненко с Мокрицким мелькают в роли мужиков, подсобляющих главному герою Кириллу (Никита Волков), на глазах у шокированных пассажиров метро теряющему человеческий облик. Что ж они своему фильму не подсобили: плечо не подставили рассыпающейся истории, не напомнили персонажам об их функциях, водички не поднесли. Что ж оборвали на полуслове, на полувзрыве, не дав зрителям шанса даже проникнуться истиной «любовь побеждает смерть». Нет, это как раз понятно: оборвали в расчете на сиквел, но право на сиквел еще надо заслужить.
Суммировать сюжет трудно не в силу его сложности, а в силу его отсутствия. Сначала фильм кажется тенью «Дозоров». Только выпадает в параллельную реальность здесь не бедняга Городецкий, а разработчик компьютерных игр Кирилл, обнаруживающий, что стерт изо всех баз данных и памяти родных и близких. Вместо Иных — функционалы, таможенники, охраняющие границу между многочисленными мирами. Но Кирилл зря штудирует таблицы пошлин на трансфер жареной рыбы, березовых веников и сухого керосина. Оказывается, функционалы не охраняют врата в иные миры, а создают эти миры сами. О`кей, фэнтези — новая мифология. Но миф только тогда миф, когда объясняет, как устроен мир. Как устроен мир «Черновика», прежде всего какова иерархия миров и их происхождение, решительно непонятно.
В какой-то момент рождается надежда, что «Черновик» — социально-политическая сатира, притворившаяся фэнтези. Ведь в центре каждого из миров — Кремль, ну, или то место, на котором Кремль стоит в «реальности». Каждый из миров можно интерпретировать как материализацию одного из пошлых мифов массового сознания.
Вот вам Рай как в представлении «офисного планктона»: пальмы и песчаный пляж. Вот «Россия, которую мы потеряли», «самая добрая и мирная из империй»: Москва Златоглавая, Сахарный Кремль, ни тебе ни нефти, ни газа, ни войн, ни революций, одни только расстегайчики в сметане. Вот кошмарный мир тоталитаризма: жертвы ГУЛАГа, надышавшись пропагандистской пыльцой борщевиков, клепают что-то железное и благодарят партию и правительство за свое счастливое детство.
Несколько смущает лишь то, что в ГУЛАГ отправляют на перевоспитание диссидентов из вселенной расстегайчиков. Ага, соображаешь, авторы, как Фриц Ланг или Герберт Уэллс, хотели сказать, что капиталистический рай существует за счет чудовищной эксплуатации и репрессий морлоков. Но тогда почему он осенен красными флагами? И как совместить эти кажущиеся пародии на сисадминские и либеральные клише с картиной, открывшейся глазам Кирилла в Аркане — в мире, по взаимоисключающим версиям, то ли служащим черновиком для других миров, то ли, напротив, использующем их в качестве черновиков. Что это за мир, в который некогда захаживали Сталин и Берия, но вход в который завалил термоядерным зарядом Хрущев после запрета в 1954-м арканской компартии. Почему он тотально китаизирован? Почему сейчас на его календаре 1941-й: он, что, живет вспять? И если доступ туда давным-давно заблокирован, как из него проникают в Москву Златоглавую летающие матрешки-убийцы?
Актерские работы адекватны сюжету. Юлия Пересильд в роли функционалки Розы Давидовны играет одесскую бандершу. Северия Янушаускайте — функционалка Рената — притворяется Эльзой Кох. Ирина Демидкина — надзирательницей ГУЛАГа из трехкопеечного сериала. Ирина Хакамада — Ириной Хакамадой. Дебютантка Ольга Боровская в роли Ани, возлюбленной Кирилла, скорбно смотрит на миры, словно твердя в душе: «Господа, вы звери». Никита Волков делает страшное лицо и шевелит пальчиками, швыряя в Ренату бетонные глыбы и увертываясь от летящих в него шпал. Все бы ничего, если бы герои при этом молчали. Но они перебрасываются не только балками и вагонетками, но еще и репликами типа: «Давай договоримся по-человечески». — «А я не человек».
Идеальная рецензия на «Черновик» должна состоять из пары-тройки фраз. Беда фильма в том, что он нарушает принцип «бритвы Оккама», сформулированный философом XIV века: «Не стоит умножать сущности сверх необходимого». Умножив сверх необходимого количество фантазийных миров, авторы обрекли фильм на бешенство энтропии.