Призрак на родине
Ольга Федянина о 1968 годе в Германии
спецпроект
Призрак на родине
Ольга Федянина о 1968 годе в Германии
Протест — главное слово 1968 года на всей планете. Но ни в самом 1968-м, ни сейчас, когда мир отмечает юбилей этого протеста, картины уличных боев из Берлина или Мюнхена не привлекают такого внимания, как парижские баррикады, вашингтонские марши и танки в Праге. А между тем именно в Германии у конфликта поколений — самая длинная предыстория и самые радикальные последствия
Три выстрела и одно заседание парламента: в Западной Германии главные коллизии протестного 1968 года уложились в полтора месяца — между 11 апреля и 30 мая. Лето страна встречала уже с новехонькими законами о чрезвычайном положении — и в преддверии чрезвычайных положений, которые эти законы не помогли ни предотвратить, ни победить.
В декабре 1967 года в одной из главных информационно-аналитических программ центрального немецкого телевидения кто-то из социологов произнес успокаивающие слова: «Немецкая молодежь порядочна. И она мыслит трезво. От немецкой молодежи образца 1967 года можно не ждать революции».
Это были вполне достоверные данные — молодые люди эпохи зрелого экономического чуда на бумаге выглядели абсолютно благонадежно. Они зарабатывали немного, но стабильно — и заработки их стабильно росли, они тратили деньги на семейные покупки, приобретали радиоприемники за наличные и автомобили в кредит, дарили друг другу на дни рождения синглы, и каждый являлся обладателем в среднем 10 долгоиграющих пластинок.
В ФРГ к тому моменту на 60 млн человек приходилось всего 300 тыс. студентов — учеба в университете была дорогим удовольствием и довольно надежно гарантировала последующую карьеру. В декабре 1967 года студентов считали в Германии завтрашней элитой.
К концу 1968-го их называли преимущественно длинноволосыми бездельниками. Такой вот переломный год.
«Мы-то знаем, что мы здесь делали»
Послевоенная Западная Германия — это экономическое чудо, разумеется. Но это еще и политическое белое пятно Европы. И дело не во всевластии Союзнического контрольного совета, состоявшего из представителей стран-победительниц, с которым по-прежнему нужно было согласовывать все серьезные политические шаги, внутренние и внешние.
Страна продолжала опасаться самой себя — взаимное недоверие, высказанное и невысказанное, было тотальным. «Простые люди» не доверяли политикам, зная по недавнему опыту, как легко те готовы бросить их на произвол судьбы. Верхи опасались любой хоть сколько-нибудь массовой активности «простых людей», той же ближней памятью помня, что все это потенциальные (и в значительном числе своем — реальные) штурмовики, погромщики, факелоносцы. Вернувшиеся из эмиграции не доверяли тем, кто в 1933–1945-м оставался в рейхе. Остававшиеся считали эмигрантов предателями, «отсидевшимися» — в 1961 году прозвучали легендарные своим бесстыдством слова бывшего офицера вермахта Франца Йозефа Штрауса в адрес бывшего политэмигранта, бойца Сопротивления Вилли Брандта: «Позвольте спросить, что господин Брандт делал все эти 12 лет, там, за границей. Мы-то знаем, что мы здесь делали» (в случае Штрауса «что мы здесь делали» включало в себя как минимум участие в операциях вермахта на Украине и во Франции).
От послевоенной комы государственная власть начала отходить к середине 1950-х — но почти любой ее шаг выглядел одновременно и новостью, и попыткой реванша, потому что слишком легко было найти отталкивающий аналог в «проклятом двенадцатилетии» 1933–1945-го.
Политическое бездействие казалось предпочтительнее действия — и первые гражданские протесты требовали от государства именно бездействия. Так что к 1968 году ФРГ подходила с богатой, но своеобразной предысторией.
Первая волна послевоенного политического протеста в Германии — это протест середины 1950-х против ремилитаризации, против появления бундесвера: воскрешение немецкой армии у значительного числа людей вызвало панику. Следующая волна покатилась в 1962-м после первой серьезной попытки ограничить свободу прессы — дело журнала «Шпигель» — и закончилась развалом кабинета министров. Третья волна, совсем уже на подступах к общемировым протестам, началась после убийства студента Бенно Онезорга 2 июня 1967 года — первого полицейского убийства, в котором очевидны были политические мотивы.
Ремилитаризация
Условия капитуляции Германии в 1945 году предусматривают полную демилитаризацию всех частей страны, однако с началом Холодной войны эта часть договора постепенно теряет силу. В 1950 году начинаются секретные переговоры Аденауэра с военной администрацией США о вооруженных силах Западной Германии. Официально бундесвер появляется в ноябре 1955 года (до этого появляются вооруженная полиция и пограничные войска) — одновременно с вступлением ФРГ в НАТО. Рядовые в новой армии служат по призыву, но офицерский корпус почти целиком состоит из военных прежней эпохи: из 14 900 офицеров бундесвера, которые были на армейской службе в 1959 году, 12 360 получили офицерские титулы еще в Третьем рейхе и во времена Веймарской республики. 300 из них служили в «Ваффен СС». С 1950 по 1955 год на территории ФРГ действует секретная вооруженная «Группа Шнеца», состоящая из 2000 бывших офицеров вермахта и СС — после основания бундесвера создатель группы, генерал-полковник Альберт Шнец, получает назначение в Генеральном штабе Министерства обороны ФРГ.
Западный Берлин остается вплоть до воссоединения Германии демилитаризованным городом — и городом, из которого не призывают на военную службу. Поэтому именно Западный Берлин становится главным городом молодежных протестов — сюда массово переезжают молодые люди, которые не хотят служить в новой армии.
Дело журнала «Шпигель»
10 октября 1962 года «Шпигель» публикует многостраничную титульную статью «Относительно боеспособны», посвященную результатам совместных учебных маневров бундесвера и войск НАТО. Авторы констатируют плохую подготовку немецкой армии и публикуют подтверждающие это данные. Критика напрямую обращена к министру обороны в правительстве Конрада Аденауэра — Францу Йозефу Штраусу, материал для статьи предоставлен полковником Генерального штаба Альбертом Мартином. По негласному настоянию Штрауса против авторов, редакции и самого Мартина возбуждают дело о государственной измене, несколько человек арестованы. Редакцию «Шпигеля» обыскивают на протяжении месяца, сотрудники журнала работают в помещениях, предоставленных им другими газетами из солидарности. Главный редактор «Шпигеля» Рудольф Аугштайн также на три месяца оказывается под арестом. После многочисленных протестов журналисты выходят на свободу, следствие продолжается до 1965 года — и заканчивается отказом в возбуждении уголовного дела. Парламентский скандал вынуждает Штрауса покинуть пост министра обороны, после чего кабинет Аденауэра распадается.
Дело журнала «Шпигель» вызывает — неожиданно для всех — протест людей, в принципе аполитичных. В центре Гамбурга на демонстрацию выходят 4000 человек. Рудольф Аугштайн за три месяца тюрьмы превращается в самого известного журналиста ФРГ — и остается им до своей смерти в 2002 году. С этого же момента «Шпигель» становится еженедельником, не имеющим конкурентов ни по тиражу, ни по доходам.
2 июня 1967 года
Официальный визит в Западный Берлин иранского шаха Мохаммеда Резы Пехлеви сопровождается студенческими демонстрациями — шах считается реакционером и тираном, в Берлине есть небольшая община иранских политических беженцев. Демонстрацию разгоняет не только большой наряд полиции, но и сотрудники иранских спецслужб из сопровождения шаха, вооруженные деревянными палками. Часть демонстрантов разбегается по соседним дворам, несколько полицейских догоняют в одном из таких дворов двоих студентов. Один из них получает несколько ударов по голове, но остается жив. Второй, 26-летний Бенно Онезорг, застрелен с близкого расстояния в затылок, стреляет в него полицейский Карл-Хайнц Куррас. Онезорг — не участник демонстрации, он просто «вышел посмотреть», дома у него остается беременная жена. В последовавшем процессе полицейских оправдывают, так как они ссылаются на то, что им показалось, что студенты вооружены. С 1971 по 1980 год в Западном Берлине действует левоэкстремистская группировка под названием «Движение 2 июня» — на ее счету несколько ограблений банка и похищений.
В мае 2009 года в архивах обнаруживаются документы, которые подтверждают, что застреливший Онезорга полицейский Карл-Хайнц Куррас с 1955 года был информатором и неофициальным сотрудником Министерства госбезопасности ГДР. Новое дело не возбуждается. Куррас, продолживший службу в полиции до своего выхода на пенсию в 1986 году, умирает в декабре 2014-го.
«Не верь никому, кто старше 30»
Власть шаг за шагом отвоевывала свободу рук, которая позволяла ей вооружаться, ограничивать в правах неудобных журналистов, менять конституцию и даже, как в случае с Онезоргом, стрелять в прохожих — но оставалась одна запретная зона, туда хода не было даже на уровне парламентских дебатов. В середине 1950-х впервые всплыло словосочетание «закон о чрезвычайном положении» — и дискуссия вокруг него затянулась на годы. Коллективная память подсказывала здесь совсем уж беспросветно-ужасное: аналогичный закон в марте 1933 года позволил рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру сделать из какой-никакой, но все же парламентской республики террористическую диктатуру.
Передача высшей власти от законодательной к исполнительной ветви, ограничение личных прав и свобод, цензура, бесконтрольное прослушивание телефонов, перлюстрация частной переписки, возможность задержания по простому подозрению и так далее — разные версии закона появлялись в парламентских дебатах, и силами разных партий его отклоняли в 1956-м, 1958-м, 1960-м, 1963-м, 1965-м и, наконец, в 1967 году. Разумеется, в качестве предположительных оснований для введения чрезвычайного положения авторы законопроекта предпочитали приводить политически нейтральные землетрясения, пожары и наводнения — ничего не помогало.
Между тем в университетах уже училось поколение, которое никакой войны и диктатуры не помнило вовсе,— и оно оказалось ничуть не более сговорчивым и доверчивым. Студенты образца 1967 года, о которых так позитивно высказывалась телевизионная социология, воспринимали государственную власть не как «меньшее зло», а как глобальную помеху — а окружавшее их общество, консервативное и аполитичное, как прямое наследство старой диктатуры.
«Не верь никому, кто старше 30» — лозунг всего немецкого молодежного движения 1960-х.
Главный герой протестного 1968 года был почти на грани этого возрастного ценза. Руди Дучке родился весной 1940 года — в той части Германии, которая после капитуляции станет социалистической. К 1961 году он перебрался в демилитаризованный Западный Берлин, потому что был убежденным пацифистом и марксистом — оставаться убежденным марксистом в то время в Западной Европе было вообще гораздо проще, чем в Восточной. Кроме того, он был выдающимся оратором — и очевидным лидером. Ко второй половине 1960-х у Дучке было место ассистента на одной из кафедр Свободного университета — главного центра всей политизированной молодежи ФРГ, которую к этому времени повсеместно называли внепарламентской оппозицией (APO — Ausserparlamentarische Opposition), признавая политической силой, пусть и уличной. Формы ее деятельности были разнообразны — от академических студенческих клубов, фундаментально изучающих историю рабочего движения и революционных маоистских кружков до, на первый взгляд вообще аполитичной, «веселой герильи». Но в любом случае их требования уже выходили за пределы внутриполитических реформ — это были требования общественного переустройства.
Внепарламентская оппозиция
Ausserparlamentarische Opposition (APO)
Внепарламентская оппозиция — в 1960-е годы в Германии практически синоним всего протестного движения. Окончательно формируется после прихода к власти большой коалиции СДПГ/ХДС/ХСС в 1966 году — в связи с фактическим отсутствием оппозиции внутри парламента. Основные формы деятельности — дискуссии, демонстрации, конгрессы; основные темы — протест против закона о чрезвычайном положении, против Вьетнамской войны, поддержка освободительных движений в странах третьего мира, критика империализма. В отличие от французской студенческой оппозиции, которую поддерживают профсоюзы и молодые рабочие, APO в Германии фактически остается университетским и околоуниверситетским политическим явлением. После 1968 года APO перестает действовать как единая сила и распадается на многочисленные кружки, клубы и группировки.
Одна из целей внепарламентской оппозиции — заявить свои права на общественные пространства, в первую очередь на университеты. Три главные формы такого «присвоения» — go in (студенты превращают лекцию в диспут), teach in (коллективное, публичное изучение важной общественной темы, своего рода политинформация) и seat in (сидячая забастовка). Все это далекие предки современного «оккупай». Самый известный go in состоится в 1968 году во время лекции Теодора В. Адорно, недавно вернувшегося во Франкфурт из эмиграции: полтора десятка студенток, считающих, что профессор недостаточно внимания уделяет теме равноправия полов, поднимаются со своих мест и частично раздеваются, оставаясь стоять перед лектором топлес. Адорно, чьи труды для протестующих студентов являются своего рода основополагающими, очень удивляется, поняв, что с ним обращаются как с академическим реакционером.
«Веселая герилья»
В протестном движении немало участников, которых не привлекает слишком серьезная политическая повестка. Они считают, что подрыв консервативных буржуазных устоев происходит эффективнее, если эти устои высмеивать, провоцировать и публично ставить под сомнение. Такие группы существуют во многих городах — часть из них называет себя Sponti — от слова «спонтанный», часть — Spassguerilla, веселая герилья. Среди них много будущих выдающихся деятелей искусства — так, в рядах франкфуртских «спонтанных» начинал выдающийся режиссер и композитор Хайнер Гёббельс. Спонтанные акции и шутки часто действительно оказываются очень эффективными — и совсем не безопасными, их репертуар достаточно широк: от забрасывания политиков тортами до пародии на демонстрацию, в которой на одного демонстрирующего приходится 50 «стражей порядка». «Веселые герильеро» становятся фигурантами уголовных дел ничуть не реже, чем вполне серьезные террористы.
Одну из самых запоминающихся акций «веселой герильи», известную под названием «А-либи и бе-либи», проводит политический акционист Фриц Тойфель. В 1975 году его арестовывают по подозрению в соучастии в похищении политика Петера Лоренца. В камере предварительного заключения Тойфель проводит пять лет. На процессе Тойфель выслушивает собранные следствием доказательства — после чего предъявляет неопровержимое алиби, которое он скрывал все пять лет, чтобы продемонстрировать правосудию его беспомощность и предвзятость. После этого Тойфеля освобождают.
«Остановить красного Руди!»
К началу 1968-го молодежные протесты перестали быть внутриполитическим делом какой-либо отдельной страны, а немецкая студенческая оппозиция во главе с Дучке уже вела затяжную войну с прессой и общественным мнением. Фотографии темноволосого человека с яркими глазами и ассиметричным низколобым лицом гуляли по первым полосам газет в сопровождении устрашающих цитат.
Общество пугало само себя одними и теми же призраками: пока оппозиция кричала об опасности нового фашизма, респектабельные газеты и телеканалы стращали аудиторию образом нового бесноватого фюрера, за которым стоят неуправляемые толпы. Только вести их он собирался на этот раз в коммунизм.
Справедливости ради: бесноватым Дучке не был вовсе — он был темпераментным идеалистом и хорошо образованным теоретиком-марксистом с довольно прагматичным взглядом на действительность. В отличие от многих своих коллег по протесту, он не рассчитывал одним прекрасным утром проснуться в другой стране. Ему принадлежит знаменитая формулировка о «долгом марше» в новую политическую реальность — из этой формулировки родилась довольно большая и важная часть современной немецкой политики. Но в 1968-м обывателя — «читателя газет» прагматизм Дучке пугал едва ли не больше, чем его идеализм.
Тем более что газеты не стеснялись в выражениях — и, в общем-то, говорили открытым текстом. «Мы не можем всю грязную работу оставить полиции» — написала 7 февраля 1968 года газета «Бильд», главный враг оппозиции. В этой же статье под фотографией Дучке стояла подпись: «Остановим террор новых красных». Это была, разумеется, не единственная газета и не единственная фотография — и не единственный призыв.
11 апреля разнорабочий Йозеф Бахман подкараулил Руди Дучке рядом со студенческим клубом на Курфюрстендамм и с криком «коммунистическая свинья!» трижды выстрелил в него из револьвера. Две пули попали в голову, одна в плечо. Дучке выжил, но пули, попавшие в голову, повредили жизненно важные центры, восстановиться полностью ему не удалось. Дучке вывезли из Германии, он прожил еще 11 лет в Англии и Дании и скончался от последствий ранения в 1979 году. В кармане у Бахмана, которого арестовали в тот же день, лежала еще одна газета с пятью фотографиями Дучке и подписью: «Остановить красного Руди!»
«Долгий марш»
«Долгий марш» — одна из самых известных стратегических инициатив «новых левых», провозглашенная в 1967 году Руди Дучке. Дучке призывает протестующих отказаться от чистой конфронтации с обществом и парламентской демократией, а вместо этого использовать в своих интересах существующие институции и механизмы. Это обращение пользуется большой популярностью у значительной части студенческого движения, которая не видит перспектив в радикальных, насильственных формах протеста, понимая, что они ведут к изоляции. В трактовке «долгого марша» существует важное противоречие. Дучке понимает его скорее как своего рода постепенный рейдерский захват буржуазных институтов с целью их трансформации. А большая часть его последователей, как выясняется позже, считает, что продвижение внутри сложившейся общественной иерархии является самоцелью — «то, что нельзя изменить, нужно возглавить». Очень многие лидеры 1968 года позже действительно оказываются влиятельными политиками, интеллектуалами, в значительной степени определяющими содержание и тон общественных дискуссий в ФРГ и сегодня. Вопрос о том, что в процессе такого «долгого марша» изменяется больше — институции или сам человек,— остается открытым.
Подрывной потенциал «долгого марша» пугает политиков всерьез. В ответ на него в 1972 году появляется «Указ о радикалах», который призван предотвратить нашествие скрытых революционеров на добропорядочные государственные институции, в первую очередь — на школу, университеты и полицию. Указ предписывает выявление радикалов с помощью разнообразных проверок, в том числе с помощью обязательного запроса в службы госбезопасности. За 13 лет, с 1972 по 1985 год, по этому указу проверена благонадежность 3,5 миллионов потенциальных чиновников — 1250 из них отказано в приеме на государственную службу, еще 260 — уволены.
«Bild тоже стреляет»
Дело было в предпасхальную неделю — и все дальнейшее вошло в историю как «пасхальные беспорядки». Через два часа после покушения на Дучке в университетской аудитории сидели 2000 человек, которые собрались только для того, чтобы решить, куда им идти — к резиденции бургомистра или к концерну Шпрингера. Пошли к Шпрингеру. Демонстранты несли плакаты «Bild schiesst mit» — «Bild тоже стреляет». Вокруг редакционного здания уже стояли 350 полицейских; журналисты, не успевшие покинуть здание, баррикадировали двери столами. Студенты жгли машины, развозившие тираж шпрингеровских газет по киоскам,— это было начало. Через день массовый молодежный бунт начался в 27 немецких городах — выступлений такого размаха в Германии не было после революционного 1918-го. Включившие телевизор мирные граждане получили ту самую устрашающую картину мятежа под красными знаменами, которой им грозили в последние месяцы. Призрак коммунизма добрел до своей исторической родины. Все это смешивалось с аналогичными картинами из Парижа, Вашингтона и других мировых столиц.
21 000 полицейских после почти двухнедельных беспрерывных боев справились с самой острой фазой мятежа, но за это время страна изменилась радикально: конфликт поколений оказался гражданской войной, в которой на ближайшие десять лет все средства были хороши.
Сразу же после пасхальных каникул парламент вернул в повестку дня проект законов о чрезвычайном положении. 30 мая они были приняты. Союзнический контрольный совет отказался по такому случаю от своего права вето. Против голосовала вся фракция либерально-демократической партии и примерно одна пятая фракции социал-демократов. Позже с резко осуждающим комментарием выступили трое судей Конституционного суда ФРГ, один из которых был участником покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Закон вносил изменения в 28 из 145 статей конституции ФРГ — на случай войны, государственного переворота или природной катастрофы.
Зловещей тени 1933 года были сделаны две — очень существенные — уступки. Во-первых, органы исполнительной власти, получавшие по новым законам огромные полномочия в случае ЧП, не имели права вносить изменения в Конституцию. Во-вторых, гражданину гарантировали право на сопротивление органам власти — если тот пришел к обоснованному выводу, что эти самые органы поставили своей целью изменение государственного строя.
Принятие новых законов на много лет сделало немецкое молодежное движение самым радикальным и самым массовым в Западной Европе. С уходом Дучке, впрочем, оно потеряло всякое единство, превратившись в постоянно растущий набор самых разных — и претерпевающих делающие их подчас неузнаваемыми трансформации — идеологий и группировок. Борьба со всеми видами и формами протеста почти полностью поглотила немецкую внутреннюю политику на следующие десять лет — и закончилась самой мрачной ее страницей под названием «немецкая осень». Но ни в это десятилетие, еще называемое «свинцовым временем», ни позже законы о чрезвычайном положении так ни разу и не были применены.
Ради полноты картины, вероятно, стоит сказать: задним числом стало известно, что первые «коктейли Молотова» — бутылки с зажигательной смесью — к редакции Шпрингера принес агент-провокатор западногерманских спецслужб.
Немецкая осень
Один из самых известных продуктов обострения конфликта силовых ведомств и протестующей молодежи — компактная террористическая группировка «Фракция Красной армии» (RAF), которая делает ставку на вооруженное насилие. Пик конфронтации приходится на осень 1977 года. Четверо террористов, основатели RAF, сидят в тюрьме строгого режима в Штаммхайме, оставшиеся на свободе сообщники пытаются освободить их путем двойного шантажа: 5 сентября они похищают президента Союза предпринимателей Ганса-Мартина Шляйера, 13 октября захватывают пассажирский самолет «Люфтганзы», следующий с Мальорки во Франкфурт. 18 октября немецкие спецслужбы штурмуют самолет в аэропорту Могадишо. Ночью этого же дня трое из четверых террористов RAF погибают в тюрьме Штаммхайм, по официальной версии речь идет о коллективном самоубийстве. 19 октября похищенного Ганса-Мартина Шляйера обнаруживают мертвым. Канцлер — социал-демократ Гельмут Шмидт — почти соглашается ввести в стране чрезвычайное положение, но ограничивается созывом кризисного штаба. В следующие годы «немецкая осень» превращается в затяжную борьбу с «симпатизантами» — каждый человек с левыми убеждениями может попасть под подозрение в пособничестве террору.
Самый известный пример борьбы академической среды за свободу слова в условиях перманентной антитеррористической кампании — «Письмо Мескалеро». Письмо, подписанное этим псевдонимом, публикуется после организованного RAF в апреле 1977 года убийства генерального прокурора Зигфрида Бубака. Мескалеро осуждает убийство, но при этом употребляет слова «подспудная радость», потому что покойник — один из самых агрессивных реакционеров во власти. Полиция запрещает перепечатку текста, в качестве протеста 48 профессоров нескольких немецких университетов публикуют его уже со своими подписями. Против подписавших возбуждают в общей сложности почти 150 уголовных дел — но все они вскоре прекращаются. Слова «подспудная радость» (klammheimliche Freude) до сих пор остаются в немецком языке мемом.
Трансформации
С постепенным ослаблением конфронтации левая повестка становится частью государственной политики, и активные участники протестов оказываются важной частью политической жизни ФРГ. В следующие 20 лет активисты внепарламентской оппозиции становятся популярными фигурами в коммунальной и земельной политике, участниками процесса воссоединения Германии и создания единой Европы. Радикально левые движения практически исчезают из политической жизни ФРГ, но активизируются радикально правые — иногда в их рядах оказываются бывшие студенческие активисты.
Лидер внепарламентской оппозиции Руди Дучке, выжив после покушения, фактически оказывается политическим эмигрантом — следующие 11 лет он проводит в Дании и Англии. Часть расходов по его «эвакуации» из Германии оплачивает из собственного кармана федеральный канцлер Курт Георг Кизингер, один из самых ненавистных оппозиции политиков.
Разнорабочий Йозеф Бахман, несостоявшийся убийца Дучке, совершает в тюрьме несколько попыток самоубийства и в конце концов достигает своей цели. По поручению Дучке на гроб возлагают цветы и траурную ленту с надписью «Жертва классового общества».
Сооснователь RAF адвокат Хорст Малер после многолетнего тюремного заключения возвращается в адвокатуру. С 1998 года он становится спикером радикальных неонацистских партий и за радикальные антисемитские высказывания снова оказывается в тюрьме. В 2009 году окончательно теряет адвокатскую лицензию.
Социолог и философ Бернд Рабель, вторая по популярности фигура APO после Дучке, продолжает академическую карьеру в Свободном университете. К концу 1990-х он превращается в праворадикального интеллектуала: «Я — правый, потому что левых больше нет». До выхода на пенсию остается профессором Свободного университета.
Адвокат и политик Герхард Шрёдер, близкий к Социалистическому студенческому союзу и представлявший в судах, в частности, Хорста Малера, в 1998 году после выигранных выборов создает первое в ФРГ правительство социал-демократов и зеленых. Ключевые посты в нем занимают политики, либо бывшие активными участниками студенческого протеста (министр иностранных дел Йозеф Фишер), либо тесно связанные с его протагонистами (министр обороны Рудольф Шарпинг). Член кабинета Шрёдера Отто Шили — когда-то адвокат протестующих студентов и террористки Гудрун Энслин — оказывается одним из самых консервативных министров внутренних дел в новейшей истории Германии.