Экономика протеста: борьба с глобализацией

Глобализация вывела из нищеты массы бедняков в развивающихся государствах, однако ухудшила положение среднего класса в развитых странах. Борьба «синих воротничков» с владельцами капитала, которые переносят производства в регионы с дешевой рабочей силой, не всегда заканчивается поражением.

АЛЕКСАНДР ЗОТИН, старший научный сотрудник ВАВТ

Американский экономист Бранко Миланович в книге «Глобальное неравенство. Новый подход для эпохи глобализации» отмечает, что за последние 30 лет в целом больше всего выиграли две группы населения.

Прежде всего, на 70–80% вырос реальный доход вышедшего из бедности среднего класса Китая и некоторых других развивающихся экономик (включая отчасти и Россию, из-за роста цен на сырье). Второй выигравшей от глобализации группой оказались богатые и сверхбогатые — доходы 1% самых богатых в глобальном распределении (3–6% богатейших жителей США и ЕС, 1% богатейших граждан развивающихся экономик) выросли на 50%.

Зато реальные доходы среднего класса в развитых странах за 30 лет упали на 5%. Средний класс оказался в невыгодном положении. «Синие» и отчасти «белые воротнички» в развитых странах столкнулись с новой конкуренцией: ее составила рабочая сила в менее развитых государствах.

Хотя свободная торговля в соответствии с классической экономической теорией взаимовыгодна, говорить о том, что в выигрыше из-за нее оказываются все, было бы неверно. Важны распределительные эффекты.

Если кто-то получит от какого-либо действия прибыль в $1 млн, а при этом 99 человек потеряют по $10 тыс., экономика при прочих равных вырастет, но вряд ли нижние 99% останутся довольны.

Увы, грубые показатели типа роста ВВП редко учитывают распределительные особенности и то, что «инклюзивный», то есть распространяющийся на все имущественные группы, экономический рост должен быть, используя жаргон математической теории игр, как минимум «парето-оптимальным» (то есть положение, при котором улучшение позиции одного игрока не должно ухудшать позиции любого другого).

В реальности глобализация в основном усиливает позиции одних групп (владельцев капитала плюс иногда — отдельные группы рабочих из бедных стран) и ухудшает позиции других (рабочих из развитых государств). Сильные становятся сильнее, слабые — по-разному.

Как это было в Maytag

После вступления в силу в 1994 году соглашения NAFTA о свободной торговле между США, Мексикой и Канадой начался процесс массового аутсорсинга американских компаний в промышленные кластеры на севере Мексики из-за огромной разницы в оплате труда в двух странах и удобной логистики.

С 1998 по 2005 год некоторые штаты США из «ржавого пояса» (Мичиган, Огайо, Пенсильвания) потеряли более 20% рабочих мест в промышленности.

Удар по отдельным штатам вне деиндустриализированного «ржавого пояса» оказался не менее сильным.

Микросоциологическая механика внезапного ослабления рабочих по отношению к собственникам капитала в конце ХХ века хорошо отражена во многих исследованиях. Например, в книге Чеда Броутона «Boom, Bust, Exodus: the Rust Belt, the Maquilas, and a Tale of Two Cities». Броутон рассказывает о судьбе рабочих американской компании—производителя бытовой техники Maytag.

Экономика протеста: рутинное сопротивление

Основатель компании Фред Мэйтаг в начале ХХ века придерживался принципа баланса интересов клиентов, рабочих, акционеров и общества в целом. К началу века нынешнего интересы рабочих из этого баланса начали выпадать.

В апреле 2002 года рабочие завода Maytag в Гейлсберге (штат Иллинойс) собрались для очередного подписания трехлетнего контракта с менеджментом предприятия. В отличие от всех предыдущих контрактов предложения работодателей в 2002-м демонстративно не удовлетворяли ни одной просьбы рабочих. Наоборот, существенно ухудшали ситуацию. Как отмечает Броутон, это была намеренная провокация владельцев предприятия: они рассчитывали на то, что профсоюз не подпишет контракт и объявит забастовку. Предприятие в этом случае можно было бы закрыть, рабочих уволить, а производство перенести в Мексику.

Однако для объявления забастовки (впервые с 1969 года) было необходимо набрать две трети голосов рабочих, а за нее проголосовало только 65%, на 11 человек меньше необходимого. В итоге контракт был автоматически принят. По традиции у рабочих спросили, какого цвета должна быть обложка буклета с новым контрактом. Предложение черного было отвергнуто, и сошлись на коричневом.

Выигрыш во времени, впрочем, оказался недолгим: в 2004 году завод Maytag закрыли, а производство перевели в Мексику.

Профсоюзные тупики

Пример Maytag показывает, что само по себе объединение рабочих в профсоюз становится дополнительным козырем в классовой борьбе, только если баланс сил изначально на их стороне. Алгоритмизация труда и замена квалифицированного труда на неквалифицированный, аутсорсинг, а позже автоматизация девальвируют преимущества объединения в профсоюзы.

Слабость профсоюза в случае с Maytag очевидна, но и чрезмерная сила профсоюзов иногда приводила к плачевным результатам. Например, в послевоенной Великобритании были чрезвычайно сильны профсоюзы в судостроительной отрасли (впрочем, не только в ней). Желание сохранить рабочие места шло вразрез с техническим прогрессом. Например, профсоюзы настаивали на сохранении старой технологии соединения швов заклепками вместо сварки. В итоге Великобритания попросту лишилась судостроительной отрасли как таковой (ее доля в мировом судостроении упала с послевоенных 23% до 2,6% в середине 1980-х), а первенство перешло к новичкам-протекционистам вроде Южной Кореи, Японии и позже к Китаю, где профсоюзного движения во второй половине ХХ века фактически не существовало (см. подробнее Alastair Reid «The Tide of Democracy. Shipyard Workers and Social Relations in Britain, 1870 to 1950»).

Иногда усиление профсоюзов приводило к их автономизации и фактическому формированию парагосударственных образований со своей иерархией, частными армиями и чрезвычайной политической и экономической мощью, подчас подрывающей экономическое развитие. Изначальный смысл создания профсоюзов вырождался.

Так часто происходило во многих странах Латинской Америки и, в частности, в Мексике, куда перевели производство владельцы Maytag.

До последнего времени никто не проверял знания мексиканских учителей. Это была защищенная профессия, и она наследовалась.

Наследовалась по закону, так было прописано в контракте с профсоюзом учителей. Профсоюз учителей Sindicato Nacional de Trabajadores de la Educacion, которым руководила Эльба Эстер Гордийо (сколотившая на этом нелегком поприще многомиллионное состояние),— страшная сила. Профсоюз был частью истеблишмента. Гордийо в какой-то мере контролировала сферу здравоохранения, национальную лотерею, имела клиентелу в парламенте, даже создала свою карманную политическую партию.

Четыре года назад на права наследственной профессии покусились власти, и члены профсоюза (1,4 млн человек) начали применять силу — блокировать дороги, аэропорты, общественные учреждения, даже сжигать автобусы. «Война» продолжалась три года и в некоторых штатах на юге не окончена до сих пор.

Но владельцев Maytag и других корпораций это не волновало — на их предприятиях на границе Мексики и США профсоюзы карманные и абсолютно бесправные. Гиперзащищенность одних и абсолютное бесправие других (в основном в секторах, ориентированных на экспорт) и колоссальное неравенство — вполне глобализационная картина.

После аутсорсинга

Результаты трудоустройства бывших рабочих Maytag в США можно назвать смешанными. Около половины уволенных воспользовались федеральной программой Trade Adjustment Assistance (ТАА). В рамках ТАА государство до двух лет покрывало все расходы на переобучение, от транспорта до карандашей, плюс выплачивало денежные пособия. 53% из прошедших программу сумели устроиться по новой специальности. Немногие благодаря ТАА смогли получить высшее образование. Вообще, без работы мало кто остался даже из не прошедших ТАА (в основном устраивались социальными, младшими медицинскими работниками). Однако многие в новой реальности сильно потеряли в зарплате (в Maytag работники без образования получали $12–15 в час) и стабильности трудоустройства.

Экономика протеста: угольная демократия

Кейс Maytag — один из сотен подобных случаев переноса производства в развивающиеся страны. Всего, по данным профсоюза American Federation of Labor and Congress of Industrial Organizations, в результате NAFTA Америка лишилась около 700 тыс. рабочих мест в промышленности и смежных отраслях (еще больше рабочих мест ушло в Китай после его вступления в ВТО в 2001 году). При этом даже вполне мейнстримные экономисты отмечают, что позитивный эффект для общего благосостояния (welfare gain) от заключения NAFTA для США находится на грани погрешности (0,08%, см., например, Estimates of the Trade and Welfare Effects of NAFTA. Lorenzo Caliendo, Fernando Parro. NBER Working Paper No. 18508. December 2014). Но зато резко повысилось благосостояние элит.

Подобные распределительные эффекты, в результате которых непропорционально большая доля роста ВВП доставалась владельцам капитала, а средний класс в лучшем случае стагнировал, не волновали глобалистские элиты США и многих других развитых стран, ведь формальные цели экономоцентрической политики — рост ВВП или даже рост рабочих мест (при невнимании к качеству и жесткой поляризации этих рабочих мест по доходу и социальному статусу) — зачастую выполнялись.

Результаты глобализации в странах, принимающих аутсорсинг, тоже нельзя назвать однозначными. Той же Мексике глобализация помогла создать островки эффективности, вписанные в экономику США, и цепочки создания добавленной стоимости глобальными корпорациями. Но фактически это анклавы транснационального капитала в Мексике с дешевой и бесправной рабочей силой.

Импульса для развития экономики в целом глобализация тоже не дала.

Несмотря на впечатляющие успехи в создании экспортного производства, темпы роста и ВВП, и производительности труда упали относительно уровней до вступления в NAFTA.

Аграрный сектор Мексики был практически полностью уничтожен. До глобализации мексиканские фермеры (в основном эхидатарио — что-то вроде дореволюционных российских общинников) были защищены от США тарифными барьерами. Основной их продукцией была кукуруза. После вступления в NAFTA крупные и американские производители практически полностью оккупировали внутренний рынок кукурузы и многих других продуктов (например, мяса) в Мексике. Разумеется, за счет демпинга и субсидий правительства США (Мексика, наоборот, урезала все субсидии своим агропроизводителям).

Миллионы разорившихся мелких фермеров вынуждены были либо пополнять ряды дешевой рабочей силы в промышленных кластерах на севере и становиться неквалифицированными рабочими — обреро, либо уезжать трудовыми мигрантами в США. При этом оплата труда первых в течение 20 лет после создания NAFTA толком не росла ($2–3 в час).

Экономика протеста: жертвы автоматизации

Чед Броутон рисует смешанную картину судеб мексиканцев, подавшихся на заработки в приграничную Рейносу (туда перевел свое производство Maytag). Переселение разорившихся эхидатарио на север и устройство на предприятия GM, Ford, Chrysler, Delphi, Kia, LG, Toyota, Nissan, Audi, Whirlpool (поглотивший Maytag) и десятки других транснациональных грандов не сильно повысило их доходы относительно размеренного аграрного прошлого (а иногда даже снизило). Произошло разрушение их социального и семейного уклада. Новые работодатели не дали им практически никакого социального, страхового и пенсионного обеспечения.

Но альтернатив мало — например, можно выращивать авокадо для американского рынка под контролем владеющих этим бизнесом наркокартелей (наркобизнес давно диверсифицировал сферу своей деятельности).

Обходной маневр

Экономист Дани Родрик отмечает, что глобализация дала владельцам капитала уникальную возможность обойти усиление «слабых» в развитых странах. Там в период «углеродной демократии» и страха перед пролетарскими революциями (вроде 1917-го в России) рабочие добились определенных прав и вынудили власть и владельцев капитала эти условия соблюдать (то же ТАА или его аналоги, медицинское страхование, минимальная зарплата, ограниченный трудовой рабочий день, пенсионное обеспечение, формальный письменный контракт, выходное пособие, социальный пакет и т. п.).

Будучи политически не в силах «откатить» свои обязательства по отношению к рабочим в демократической развитой стране, капитал нашел глобализационное решение этой проблемы. Перенос производства в развивающиеся страны дал ему возможность арбитража между наиболее подходящими для его нужд трудовыми ресурсами и законодательствами разных стран.

Впрочем, не стоит тотально демонизировать капитал. Отчасти это непреднамеренные последствия процесса глобализации.

Глобализация во многом вынудила владельцев капитала к аутсорсингу.

Те компании, которые не выводили производство в более дешевые юрисдикции, оказывались в уязвимом положении из-за конкуренции со стороны тех, кто выводил.

В свою очередь, конкуренция за иностранный капитал породила так называемую гонку ко дну (race to the bottom): развивающиеся экономики наперегонки создавали для этого капитала самые благоприятные условия, включая снижение требований к условиям труда.

Недавние налоговые реформы президента Трампа в США во многом аргументировались логикой «race to the bottom», а именно тем, что в других странах корпоративный налог меньше и его снижение в США просто выравнивает конкурентные условия. Аналогичный процесс был запущен и аутсорсингом: хочешь оставаться конкурентоспособным — аутсорсь (такая же бизнес-модель характерна и для офшоров, и для круизной индустрии, где национальные ограничения обходятся за счет выбора «удобного флага» приписки кораблей). Проблема, однако, в том, что круг бенефициаров этого процесса не так уж широк.