Бомбить Ярославль!

Сто лет назад, 6 июля 1918 года, в Ярославле была свергнута советская власть. Восставшим во главе с полковником царской армии Александром Перхуровым удалось продержаться 16 дней. Ярославское восстание было жестоко подавлено большевиками. В результате многодневной бомбардировки города были разрушены и сгорели четверть жилых домов, многие предприятия, учреждения, церкви. Без крова остались десятки тысяч ярославцев. Сотни повстанцев и жителей города погибли во время восстания и были расстреляны после его подавления по приговорам ВЧК.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВ

Тени Леонтьевского кладбища

В Ярославле нет видимых примет того, что столетняя годовщина восстания будет каким-либо образом отмечаться. Законопроект об объявлении 6 июля Днем памяти погибших в Ярославском восстании пылится в областной думе, отправленный «на доработку».

В древнем городе много туристов. Но турагентства не предлагают поездки-походы по местам, связанным с восстанием (подобно тому, как в Чикаго водят по местам, связанным с Аль Капоне и чикагской мафией, а в Ливерпуле — по битловским местам).

Так что мне пришлось самому устраивать себе индивидуальный тур в прошлое. В прогулке по мятежному Ярославлю июля 1918-го меня сопровождал историк Евгений Соловьев, автор только что вышедшей в свет книги «Расстрелянный Ярославль. Историческая панорама трагедии города на Волге. Июль 1918».

Наше путешествие в прошлое началось на Леонтьевском кладбище. Там же начиналось и там же закончилось Ярославское восстание, которое в советское время принято было называть мятежом, прибавляя к этому определение «белогвардейский» или «левоэсеровский».

В 2018 году Леонтьевское кладбище располагается в центре Ярославля, в 1918 году оно находилось за городом.

В июле в Ярославле светает рано. Заговорщики собирались на кладбище на рассвете.

Рядом с кладбищенской церковью легко найти старинное надгробие с надписью «Под сим камнем покоится прах потомственного гражданина Николая Александровича Пастухова».

«Вот здесь они собирались в ночь с 5 на 6 июля,— рассказывает Евгений Соловьев.— Добирались сюда со всего города пешком. Ведь никакого общественного транспорта не было. Кто-то из-за Волги, с Толгского монастыря добирался, на переправе через реку, потом сюда пешком. Рядом с монастырем была гостиница для странников. Вначале прятались в канавах. Потом поднялись и построились. По одной из версий, построились здесь, рядом с захоронениями почетных граждан города».

Полковнику Александру Петровичу Перхурову в то лето было 42 года. Участник Русско-японской и Первой мировой, георгиевский кавалер. Осенью 1917 года он был представлен к званию генерал-майора, но не успел его получить из-за большевистского переворота. Рослый, подтянутый. Глубоко религиозный. Настоящий белый офицер.

Он стал исполнителем, непосредственным руководителем восстания, а главным идеологом и организатором был бывший эсер-террорист, руководитель Союза защиты Родины и Свободы Борис Савинков.

По плану союза восстания против большевиков должны были произойти одновременно в 23 городах Поволжья и Центральной России.

При поддержке войск Чехословацкого корпуса и англо-французского десанта восставшие должны были взять Москву и ликвидировать большевистский режим.

Но события развивались не по плану. Вместо 23 городов восстали только три: Ярославль, Рыбинск и Муром. В последнем восставшие были у власти около суток, в Рыбинске бои продолжались несколько часов. Лишь в Ярославле повстанцам удалось продержаться более двух недель.

Перхуров считал, что для победы ему нужно хотя бы 200 бойцов. Казалось бы, в городе с населением более 100 тыс. человек, значительную часть которого составляли демобилизованные солдаты, не так уж трудно найти 200 человек, недовольных властью большевиков и готовых взять в руки оружие. Но нашлось только 100 с небольшим.

Рядом с кладбищем находился артиллерийский склад. Повстанцы захватили его без единого выстрела. Взяли оружие, две пушки калибра 76 мм и два ящика снарядов.

Собравшимся раздали георгиевские ленточки — чтобы отличать своих в городе. Полковник Перхуров обратился к воинам с вопросом, чего они хотят — захватить Ярославль или уйти в Рыбинск, где у Союза защиты Родины и Свободы больше сил. Повстанцы заявили: «Пойдем брать Ярославль».

Последнее чаепитие Нахимсона и Закгейма

Слухи о готовящемся перевороте ходили по Ярославлю с июня. Большевики усилили охрану оружейных складов, создали секретный штаб по борьбе с контрреволюцией. За подозрительными личностями была установлена слежка. Обсуждалась возможность ареста самых подозрительных, в том числе полковника Перхурова, но решили подождать, когда в Ярославль приедет Савинков, чтобы разом схватить всех заговорщиков.

Борьбе с контрреволюцией мешали разногласия среди тех, кто правил в городе. Председатель губисполкома Николай Доброхотов и председатель горисполкома Давид Закгейм боролись за власть. Представители двух группировок арестовывали противников, писали доносы в центр, обвиняя противников в пьянстве, контрреволюционности, злоупотреблении служебным положением. Закгейму вменили в вину то, что он на несколько дней брал золотые часы, реквизированные у местного ювелира. Видный коммунист Семен Нахимсон писал в ЦК РКП(б): «Необходимо послать туда агента ЦК с широкими полномочиями… Ярославские дела требуют немедленного вмешательства».

Нахимсон просил руководство партии направить его в крупный фабричный центр, лучше в Нижний Новгород: «В худшем случае — в Ярославль». Слова «в худшем случае» оказались пророческими. В июне 1918 года комиссар Нахимсон был направлен в Ярославль в качестве того самого агента с широкими полномочиями, чтобы урегулировать конфликт в органах власти. Он поселился вместе с женой в номере люкс на втором этаже бывшей гостиницы «Бристоль», ставшей при новой власти первым Домом Советов.

Семен Нахимсон, сын купца-еврея из Либавы, увлекся социал-демократическими идеями еще в подростковом возрасте. В 17 лет вступил в Бунд, еврейскую социалистическую партию. В 22 года стал делегатом V (Лондонского) съезда РСДРП(б). В эмиграции окончил философский факультет Бернского университета. Сотрудничал в газете «Правда». В феврале 1917-го был арестован по ложному обвинению в шпионаже, освобожден в результате революции. Делегат VI нелегального съезда РСДРП(б) в Петрограде. Входил в редакцию большевистской газеты «Окопная правда», агитировал за сдачу Риги немецким войскам. Брат Нахимсона Вениамин по просьбе Ленина отключил электроэнергию в Петрограде во время Октябрьского переворота 1917 года. Делегат II Всероссийского съезда Советов, на котором была провозглашена советская власть, член ВЦИК.

Ярославский художественный музей расположен на Волжской набережной в доме, который до революции служил резиденцией ярославских генерал-губернаторов. В 1917-м здание стало называться Домом народа.

«Здесь размещалась часть помещений Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Ярославля. Возможно, здесь кто-то даже жил из депутатов Совета,— рассказывает Евгений Соловьев.— И здесь накануне восстания заседали горком РКП(б) и секретный штаб по борьбе с контрреволюцией. Несколько часов обсуждался вопрос, стоит ли в связи с ходившими по городу слухами о восстании вызвать подкрепление из Рыбинска, 200 латышских стрелков. От вызова стрелков большевики решили отказаться, чтобы не обострять отношения с левыми эсерами. Заседание закончилось далеко за полночь. Нахимсон уехал в гостиницу "Бристоль", а Закгейм и остальные участники заседания выпили по стакану чая и спели "Интернационал". У Закгейма был неплохой голос. После этого все разъехались по домам».

И Закгейму, и Нахимсону оставалось жить несколько часов.

«Власть большевиков свергнута»

На рассвете 6 июля 1918 года повстанцы без особого труда, почти без стрельбы и почти без жертв, захватили центральную часть Ярославля. Разоружили милицию, губернскую ЧК, штаб второго Советского полка. Из пушки пришлось стрелять один раз — по гостинице Кокуева, в которой жили советские и партийные работники. Те сдались, не дожидаясь второго выстрела.

Перейти через реку Которосль, чтобы взять под контроль рабочие районы в южной части города, восставшим не удалось. Расквартированный там первый Советский полк поддержал красных.

Восставшие расклеили в центре города воззвания о том, что власть теперь принадлежит им. Создали новые органы городского самоуправления.

Был объявлен призыв добровольцев в ряды повстанцев. В добровольцы записалось около 6 тыс. человек, но в боях с красными участвовало не больше четверти из них.

Кроме двух пушек в распоряжении повстанцев был броневик «Добрыня», а на всех высоких точках в городе — колокольнях церквей, пожарных каланчах, водонапорных башнях, крышах каменных зданий — были установлены пулеметы. Это позволяло обстреливать позиции красных, часто находившихся в низинах или на более низком противоположном берегу реки Которосль.

Для красных самой выигрышной тактикой стал артиллерийский обстрел пулеметных гнезд и вообще всей занятой повстанцами части города.

Председатель горисполкома Закгейм жил в доме жестянщика Блеха на Большой Рождественской улице (дом не сохранился). В утро восстания начальник контрразведки штаба повстанцев Перлин в сопровождении нескольких бойцов явился в этот дом. Закгейма вытащили во двор, расстреляли, труп бросили в придорожную канаву, откуда он был извлечен лишь через несколько дней после окончания восстания.

Главного ярославского большевика Семена Нахимсона на рассвете того же дня восставшие выволокли из гостиничного номера и доставили в здание полицейской части на Ильинской площади (сейчас на этом месте находится здание правительства Ярославской области). Спустя несколько часов Нахимсона вывели во двор и расстреляли.

Во время восстания было убито еще несколько партийных работников. Полковник Перхуров позднее заявлял, что был категорическим противником самосудов и не отдавал приказов расстреливать кого-либо из большевиков.

Арестовав представителей советской власти и большевиков, повстанцы поняли, что нет безопасных мест для их содержания под стражей. Тогда арестантов отправили на дровяную баржу. Белые называли эту баржу плавучей тюрьмой, красные — баржей смерти. По «красной» версии пленных на барже хотели уморить голодом, по «белой» — их до какого-то момента кормили, но потом повстанцы прекратили подвоз продовольствия, так как красные стали обстреливать баржу. Кончилось тем, что арестанты сумели перерезать веревки, баржу отнесло течением и прибило к берегу в безопасном месте.

«Не останется камня на камне»

Сенная площадь (сейчас это площадь Труда) была популярным местом отдыха горожан. На ней находились базар, трактир, электротеатр «Модерн». В дни восстания площадь стала местом кровопролитных боев, несколько раз переходила из рук в руки. Красные отряды вели наступление со стороны станции Всполье.

Артиллерия вела огонь по пулеметам повстанцев. Направлял огонь комендант станции Всполье Громов. После одного из выстрелов загорелся дом на Пошехонской улице, где жила его семья. В момент обстрела у беременной жены Громова начались роды.

Позднее Громов вспоминал: «Загорелась моя первая квартира, и после выяснилось: жену перенесли в другой дом через дорогу…

родился сын… горит и этот дом… потолок валится… акушерка бежит, оставляя жену и ребенка, а также и мать жены уходит. Жена без памяти выползает, и сын, лежа на столе, горит».

Кроме зданий, поврежденных беспрерывным артобстрелом, большой ущерб Ярославлю нанесли пожары. Стрельба велась зажигательными снарядами, а за пределами центра города большинство домов были деревянными. Уже на третий день восстания пылал весь город. Район рядом с Сенной площадью позже стали называть Гари — в нем остались только печки, больше ничего. Выгорали целые улицы.

Перхуров в ночь с 8 на 9 июля предъявил красным ультиматум — прекратить обстрел города зажигательными снарядами, угрожая в противном случае расстрелом советских пленных. Начальник Новгородского отряда А. Поляков в воспоминаниях писал, что в ответном ультиматуме от белых потребовали немедленно сложить оружие: «Если сдачи не будет, то город будет обстрелян, зажжен, и от такового не останется камня на камне и что вся ответственность ляжет на руководителей восстания».

Повстанцы не сдались. Обстрелы города и попытки взять его штурмом продолжались.

«Придется срыть город до основания»

С первого же дня восстания в Ярославль на помощь красным стало прибывать подкрепление. Двести латышских стрелков и группа артиллеристов прибыли из Рыбинска. 8 июля подтянулся Варшавский советский революционный полк, основу которого составляли поляки и китайско-корейская рота. На станцию Всполье, оставшуюся под контролем красных, приходили эшелон за эшелоном с новыми бойцами. Город был взят в кольцо, которое стало медленно сжиматься.

Красные, имевшие огромное преимущество в артиллерии, начали обстрел города уже 6 июля. Самой удачной позицией для стрельбы была Тугова гора, с которой открывался вид на весь центр города. У храма Параскевы Пятницы, стоящего на вершине горы, были установлены орудия.

«Привезли пушки — одну, вторую, потом третью,— рассказывает Евгений Соловьев.— Начался непрекращающийся обстрел. Здесь весь центр как на ладони. Успенский собор на Стрелке, колокольня Спасо-Преображенского монастыря, гимназия Корсунской, где был первый штаб Перхурова, церковь Михаила Архангела, Спаса на Городу, Николы Рубленого, мукомольный завод, где тоже стояли пулеметы, духовная семинария. Отсюда был обстрелян Демидовский юридический лицей, он сгорел, здание разобрали в 1924 году».

Настоятель церкви Параскевы Пятницы Николай Брянцев пытался помешать красноармейцам. Его заставили рыть себе могилу. Священнику выстрелили в грудь, сбросили еще живого в яму и закопали. Отец Николай все это время молился. Красноармейцы на могилу бросили сверху дохлую собаку и помочились. Позднее Брянцев был перезахоронен, но сейчас его могилу невозможно найти. Из старых могильных плит с церковного кладбища изготавливали гранитные полы на вокзале Ярославль-Московский.

Обстрел города велся также с двух бронепоездов.

Положение повстанцев и жителей Ярославля особенно осложнилось, когда в результате обстрела сгорела городская водокачка. Воду пришлось качать насосами, выдавая населению по литру в одни руки. Или можно было попытаться дойти с ведром до берега реки — под артиллерийским и пулеметным огнем. Из-за антисанитарии и отсутствия нормальной медицинской помощи начались эпидемии. Больницы не справлялись с потоком раненых, на улицах лежали трупы.

С продуктами было плохо и у белых, и у красных.

13 июля командующим Ярославским фронтом был назначен Юрий Гузарский. В Ярославль были направлены новые бронепоезда, новые военные части. Для бомбардировок города использовалась авиация. 16 и 17 июля самолет «Фарман-30» сбросил на город 12 пудов динамитных бомб. Повстанцы продолжали оказывать отчаянное сопротивление.

Гузарский требовал от Москвы помощи — 500 человек «стойкой» пехоты, несколько броневиков взамен подбитых при штурме, 20 пулеметов, одну тяжелую артиллерийскую батарею, «десять тысяч снарядов 3-дюймовых, половина шрапнель, половина гранат, а также пятьсот зажигательных и пятьсот химических снарядов».

Гузарский просил передать Троцкому и Аралову (заведующий оперативным отделом Наркомата по военным делам): «Если не удастся ликвидировать дело иначе, придется срыть город до основания».

Химическое оружие Гузарскому в Ярославле применить не удалось: снарядов и баллонов с удушливыми газами не оказалось в наличии.

Что касается обычных снарядов, то их за 16 дней восстания по Ярославлю было выпущено 75 тыс. штук.

Ближе к концу восстания Перхуров предложил план выхода из окружения. Отряд повстанцев должен был проскочить по реке через позиции красных, соединиться с крестьянами Толгобольской волости, которые, согласно донесениям, готовы были поддержать мятежников, ударить красным в тыл и обеспечить возможность прорыва для остальных повстанцев. И опять все пошло не по плану, хотя Перхурову во главе отряда из 50 человек удалось уйти из Ярославля по Волге в сторону Казани.

Новым командующим повстанцев стал ярославский уроженец генерал Карпов, заявивший, что будет сражаться «до последней капли крови». Однако 19 июля он скрылся из города в неизвестном направлении, получив перед этим из Госбанка 2 млн руб.

Немецкий город Ярославль

Штаб повстанцев был перенесен из гимназии Корсунской уже на третий день восстания в новое место — здание отделения Госбанка на Варваринской улице (в настоящее время — улица Трефолева, здесь располагается Межрайонная инспекция федеральной налоговой службы №5 по Ярославской области).

В последние дни восстания штабисты, по воспоминаниям красных, привезли большую бочку спирта, установили во дворе и постоянно к ней прикладывались.

В ночь с 19 на 20 июля в штабе обсуждался вопрос о дальнейших действиях. Что делать? Сдать город большевикам или попробовать пойти на прорыв? Было выдвинуто необычное предложение — сдаться в плен немецким военнопленным.

Рассказывает Евгений Соловьев: «В Ярославле находилось около двух тысяч немецких и австрийских военнопленных, которые ждали отправки домой. Вначале их держали в казармах на Сенной площади, после начала восстания под конвоем перевели в Городской театр (сейчас — театр им. Ф. Волкова).

Сохранился рапорт лейтенанта Балка, главы комиссии военнопленных, жаловавшегося на плохие условия содержания — нехватку воды, плохую кормежку. Для повстанцев и Перхурова это было принципиально важно: они, взяв власть, объявили войну Германии, снова взяв под стражу военнопленных и вернувшись к ситуации до подписания Брестского мира».

В ночь с 20 на 21 июля штаб восстания, не информируя позиции, принимает решение сдаться. Члены штаба и их приближенные под конвоем немецких солдат пошли строем в Городской театр. Они считали, что таким образом попадают в плен Германии, на них будут распространяться международные конвенции. Это спасет им жизнь, когда войска красных войдут в город.

Немцы приняли капитуляцию. Лейтенант Балк на полном серьезе выпустил воззвания к населению Ярославля и к советским властям о том, что 21 июля власть в городе перешла к нему, хотя еще утром в город вошли красные войска.

Днем Балк поехал на переговоры с Гузарским, который потребовал выдать ему штаб повстанцев: «Белогвардейцы, как государственные преступники, должны перейти в мое ведение». Балк отказался. Ближе к ночи 300 бойцов и четыре пулеметные команды окружили театр. Во избежание кровопролития Балк согласился выдать повстанцев.

На братских могилах не ставят ничего

Кладбище, с которого началось Ярославское восстание, стало последним приютом для многих его жертв. Если зайти на кладбище со стороны железнодорожной станции Ярославль-Главный (до 1952 года — Всполье), то в конце аллеи, на которой находится мемори1ал погибшим в авиакатастрофе игрокам «Локомотива», можно обнаружить малоприметный камень. Надпись на нем гласит: «Вечная слава бойцам, павшим по время подавления белогвардейского мятежа в Ярославле. Июль 1918 года». С памятника сбита звезда, но перед ним лежит венок.

«Вот единственное место, где покоятся не погибшие руководители советской власти, а рядовые люди,— рассказывает Евгений Соловьев.— Вообще же на кладбище похоронена большая часть погибших мирных жителей или людей, оказавшихся в Ярославле во время восстания. Непонятно, на чьей стороне они были, но лежат они здесь, в братских могилах. Мы даже не знаем, где эти могилы. Сто лет назад здесь была просто канава. Многие современники вспоминали, что трупы сваливали в канаву вдоль кладбища. Но, судя по метрическим книгам кладбищенской церкви, многих отпевали. Где эти могилы? Собирали ли погибших в те дни в одно место? Неизвестно. Даже знака нет. Около 114 трупов было собрано обгоревших настолько, что нельзя было опознать. Их захоронили то ли здесь, то ли вдоль железнодорожных путей. Здесь хоронили мирных жителей. Что касается белых, то их — непонятно где. Никто не хотел, не собирался оставлять память о второй стороне конфликта. Цена человеческой жизни была совершенно другой.

Здесь просто шла война. В городе была проведена тотальная зачистка в той части, которая была под властью повстанцев. Во всех домах, во всех подвалах искали мужчин, смотрели на руки — есть ли следы пороха, мозоли.

Потом привозили сюда, к железнодорожной станции. Здесь приехавшие из Москвы чекисты всех допрашивали: кто такой, где был во время мятежа. Особая следственная комиссия только из этих людей отобрала 350 человек и расстреляла в течение первых трех дней. Это только официально. Но все документы на этот счет, даже если они сохранились, никто не собирается обнародовать. Сюда же доставили и штаб восставших, который сдался немцам. Провели под конвоем по Угличской улице (современная улица Свободы)».

По воспоминаниям одной из арестованных, после двух с половиной часов допроса из 73 человек было расстреляно 55. Куда потом дели трупы — неизвестно.

Возможно, где-то на Леонтьевском кладбище покоятся останки и полковника Перхурова. О его судьбе после ухода из Ярославля рассказывает Евгений Соловьев: «Он воевал в Казани с советской властью, потом в Сибири. Участвовал в Великом сибирском ледяном походе с Каппелем. Обессиленный, был взят в плен. Сидел в лагерях, после призыва военспецов согласился служить советской власти. Был инструктором учебных курсов в Екатеринбурге, где его арестовали по обвинению в подготовке восстания. Во время следствия стало известно, что он являлся организатором Ярославского восстания. Перед судом в тюремной камере он написал воспоминания (они были изданы в 1930 и в 1990 годах). Показательный процесс над Перхуровым прошел в театре имени Волкова. Подсудимый сидел под конвоем на сцене. Зрители приходили на суд по пригласительным билетам».

На суде история Ярославского восстания, ставшего уже мятежом, рассказывалась в версии, которая потом закрепится на все советское время. Белые мятежники оказались главными виновниками разрушения города красной артиллерией.

Полковник Перхуров был расстрелян в ночь с 20 на 21 июля 1922 года.

Фамилией красноармейца Ильи Тутаева, застреленного повстанцами, был назван город Романов-Борисоглебск, имя Закгейма получила одна из улиц Ярославля. По всей России, а затем по всему Советскому Союзу появились улицы Нахимсона. Красные увековечивали красных, предавали забвению белых, а о сотнях мирных жителей просто не вспоминали. Только в 2003 году на территории Казанского монастыря был установлен крест примирения — памятный знак, посвященный «жертвам кровавых событий в Ярославле в лето 1918 года». Жертвами в братоубийственной гражданской войне были все.