В России в домах престарелых и инвалидов, ветеранов труда, психоневрологических интернатах, геронтологических центрах живут почти 250 тыс. человек. Такие данные представил в июне Минтруд РФ. Корреспондент “Ъ” с волонтерами фонда «Старость в радость» побывала в доме-интернате для престарелых и инвалидов в Скопине Рязанской области, где проживают 240 человек, и узнала, как разные люди уживаются друг с другом, в чем находят радость и в каких условиях хотят умереть.
Александр Морозов делит свой быт в комнате дома престарелых с попугаем Яшей
Фото: Нина Любинарская, Коммерсантъ
«Вам надо рассказывать, что меня все бросили?» — спрашивает пожилая женщина волонтеров на входе в дом престарелых. Она поспешно здоровается и, не представляясь, начинает быстро говорить: муж уехал работать в Хабаровск, на добычу золота, там его посадили в тюрьму, за ним она ехать не решилась и осталась дома. Дети уехали из Рязани в Хабаровск, а она оказалась в доме престарелых. На вопрос, навещают ли родственники, женщина отвечает, что созванивается с детьми и ждет, когда они за ней приедут: «Сказали, заберут меня скоро, через два года. Пока деньги на билет копят, он ведь дорогой какой».
У другой жительницы дома престарелых, Анны Михайловны, детей нет. В дом престарелых она решила переехать сама. «Вот мне уже 82 года, девчонки, 82. Недавно у меня сестра умерла, другая в Москве живет, ей 91 год. И ведь больше никого у меня нет,— говорит Анна Михайловна, плача.— А я ведь в молодости такая хорошенькая была». Она показывает фотографию, на которой ей 23 года: черно-белая красавица на фото сидит на стуле и улыбается.
Скопинский дом престарелых — трехэтажный кирпичный корпус брежневской постройки, расположенный в частном секторе на окраине райцентра с населением чуть больше 26 тыс. человек. У входа на территорию КПП со шлагбаумом, но просторный сад учреждения, в котором разбиты огороды подопечных, по-дачному огорожен сеткой-рабицей. Корпус местами производит впечатление ветхого, но пандус входа сверкает никелированным поручнем, в окнах стеклопакеты, внутри — все признаки свежего ремонта.
При этом трудно отделаться от ощущения тоски, против которой не помогают свежеокрашенные стены. «Среда бесполезности», — замечает кто-то из волонтеров.
Из одной из комнат доносится музыка — поет Юра Шатунов. В этой комнате живет пожилой мужчина. Он представляется Яшей и показывает на детские рисунки, которые висят у его кровати: «А это мне ваши детки московские нарисовали, вот храню и берегу их». Яков Кирюхин из Скопина работал строителем, строил мосты, дома и дороги. Какое-то время проработал судмедэкспертом в Гагарине. В доме престарелых он с 2013 года: «Мне скоро 70 лет, и никому я не нужен. А родственников у меня пол-России. Нас в семье 12 детей было, я четвертый. И у каждого по пять-шесть детей еще. Мои родственники живут по всему Союзу».
Яков Кирюхин ухаживает за растениями не только в саду дома престарелых, но и в своей комнате
Фото: Нина Любинарская, Коммерсантъ
«Попали сюда, так как не в состоянии жить дома»
Согласно докладу Минтруда, опубликованному в начале июня 2018 года, в России действует более 1,5 тыс. стационарных организаций социального обслуживания: 584 дома-интерната для престарелых и инвалидов, ветеранов войны и труда, в которых проживают свыше 79 тыс. человек; 525 психоневрологических интернатов (там живут более 160 тыс. человек) и 30 геронтологических центров (7 тыс. человек). Кроме домов престарелых есть еще несколько разновидностей госучреждений для пожилых людей. Например, комплексные центры социального обслуживания населения (КЦСОН), при которых находятся небольшие стационарные отделения на 20–50 мест. Пожилые люди живут также в психоневрологических интернатах: обычно это большие комплексы с множеством корпусов и отделений, где могут жить по 400–500 человек. «В больших интернатах не хватает персонала, например, на 30–50 лежачих может быть одна нянечка, а в маленьком интернате, где всего 30–50 человек, одной санитарке легче. Но и там, и там есть лежачие больные, за которыми нужен постоянный уход»,— отмечает координатор фонда «Старость в радость» Александра Кузмичева.
«Старость в радость» — благотворительный фонд помощи пожилым и инвалидам. Фонд сотрудничает с 25 регионами России и осуществляет пять программ поддержки пожилых людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации: «Праздник общения», «Ежедневный уход», «Уютный дом», «Медицина» и «Досуг».
«Некоторые пенсионеры попали сюда, так как не в состоянии жить дома из-за деменции: например, бабушка может включить газ и не зажечь плиту, или выйдет из дома и забудет куда шла,— продолжает Александра Кузмичева.— Родственники не могут оставить ее дома одну, а денег на сиделку нет. В таких случаях государство предлагает оформить человека жить в доме престарелых».
«Чтобы попасть в дом престарелых, нужен определенный порядок действий,— рассказывает директор благотворительного фонда "Старость в радость" Елизавета Олескина.— Вы пишете заявление, органы соцзащиты приходят к вам домой, оценивают ситуацию и делают заключение. Возможно, предложат поселение в дом-интернат или какую-то помощь на дому. В любом случае для того, чтобы попасть в социальное учреждение, человеку необходимо еще будет пройти медкомиссию, всех врачей, получить заключение, что у него нет опасных заболеваний, которые являются противопоказанием. И конечно, очень важно понимать, что насильно никто не может забрать человека в дом престарелых».
На вопрос об условиях жизни в разных домах престарелых директор фонда «Старость в радость» отвечает аккуратно: «Условия в домах престарелых разные, многое зависит от региона, от руководителей. Есть примеры домов престарелых, где условия не самые лучшие, и где здорово, все очень разные. Мы сейчас как фонд занимаемся тем, чтобы внедрять единые стандарты и подходы к качеству жизни пожилых людей».
«Пока еще работают социальные институты и сохраняется пенсионное обеспечение, для тех, кто проживает в одиночестве, потерявших физическую возможность себя обслуживать, дом престарелых, конечно, выход,— полагает профессор, врач-гериатр Юрий Конев.— Вот возьмите наши вымирающие деревни, они ведь частенько состоят из таких пожилых и очень пожилых людей, у которых нет сил за собой ухаживать, особенно в зимнее время».
Стариков поздравляют с праздниками сотрудники, волонтеры, президент и правительство, но порой кажется, что эти знаки внимания только подчеркивают одиночество каждого из подопечных дома
Фото: Нина Любинарская, Коммерсантъ
Нина Васильевна Грачева попала в скопинский дом престарелых как раз из «вымершей» деревни. До больницы и магазина идти 12 км, медпункта в поселке нет, автобус ходит один раз в неделю. Жилых домов осталось немного. «В прошлый раз прихватило меня, приступ сердечный был. А скорая ехала три часа. Ладно, соседка прибежала, а если бы не было ее? Поэтому уж лучше здесь»,— рассказывает Нина Васильевна. Про родственников она не говорит, лишь тяжело вздыхает и отворачивается.
Обычно в дома престарелых попадают, как говорят в фонде «Старость в радость», люди «серебряного» возраста» — от 60 лет, но иногда бывает, что и молодежь из домов-интернатов соцзащита отправляет в такие учреждения. Например, в скопинском интернате живет молодой человек с инвалидностью. На его столе стоит компьютер, на мониторе висят наушники, а рядом стоит кружка с чаем.
«Ему 40 лет всего»,— говорит его сосед. Услышав эти слова, лежащий на кровати мужчина натягивает на себя одеяло и закрывает лицо.
«Вдруг жених найдется, а вы расскажете, сколько мне лет, а он и убежит»
«Девочки, не закрываемся, я просила вас быть в комнатах, к вам гости идут. Таня, будь в комнате!» — требовательным тоном говорит подопечным Люба, проходя по длинному коридору. Ей на вид около 60, она председатель культурно-бытовой комиссии (КБК). Она заходит в комнату к Любови Ивановне Платоновой — улыбчивой женщине с прической и в красивом платье. Та рассказывает, что в апреле у нее был юбилей, ей пришла открытка от президента. В мае ее поздравили с Днем Победы и пригласили на парад в Москву, но, к сожалению, поехать она не смогла, так как ехать четыре часа, да и везти некому. У Любови Ивановны из села Никольское Липецкой области есть внуки и правнуки, которые иногда ее навещают. Любовь Ивановна жалуется, что плохо получается на фотографиях: «Раньше была молодой и красивой, а сейчас весь блеск куда-то ушел, я стала маленькой, появились морщины, чаще стали болеть ноги. А как вы думаете, сколько мне лет? Что ты, какие 70! Мне раньше больше 60 не давали. А ведь еще чуть-чуть осталось, и до двух кружочков доживу. Сама не верю, что столько прожила,— говорит Любовь Ивановна.— Мне уж 90 лет. Вдруг жених найдется, а вы расскажете, сколько мне лет, а он и убежит».
Когда началась война, ей было 14 лет, и они с подругой пришли в сельсовет и попросились на фронт, чтобы ухаживать за ранеными. Сначала долго отказывали, но потом взяли. Она не хочет отпускать гостей, переживает, что не напоила волонтеров чаем, дает шоколадку, просит съесть по дороге и приезжать к ней в гости почаще. Если волонтеры находятся слишком долго в комнате у кого-то из жителей дома, другие его обитатели начинают нервничать — в коридорах ругаются, а персонал стучится в комнату с просьбой поторопиться и уделить внимание остальным: «Они же как дети, все пообщаться хотят, а вы по 20 минут в одной комнате сидите!»
Списки дней рождения составляют как в школе или детском лагере, только годы рождения не такие недавние — хотя среди жителей дома есть и сравнительно молодые
Фото: Нина Любинарская, Коммерсантъ
В коридоре висит огромный постер с изображением Иисуса Христа и стоят два кожаных дивана. Диваны разделяет мужскую и женскую половины интерната. И как раз здесь встречаются и обсуждают новости все жильцы дома престарелых. Бывает и так, что в интернате образуются семейные пары. В скопинском интернате в отдельной комнате живут муж с женой, которые здесь же и познакомились. Таким здесь всегда дают отдельную комнату.
«Берите что дают!»
«Ей вот 90 лет, а мне 70. И о чем нам с ней разговаривать? — возмущенно говорит тетя Аня.— Вы видели, у нее на двери «ветеран» написано? Значит, она человек знатный. А я не ветеран, я работала на крахмальном заводе, мешки таскала. Мне с ней не о чем разговаривать».
Волонтеры рассказывают, что люди, приехавшие из сел и деревень и проработавшие в колхозе больше 30 лет, общаются друг с другом охотнее, чем те, кто имеет высшее образование. Координатор благотворительного фонда помощи пожилым «Старость в радость» Александра Кузьмичева говорит, что «вопрос недобровольного соседства становится все болезненнее со временем»: «Десять лет назад, когда мы начинали ездить в дома престарелых, мы встречали там "классических" сельских бабушек в платочках, которые на вопрос о работе отвечали "на свекле" или "на телятах", реже "на заводе". Для них коллективизм, даже принудительный, был привычен. Сейчас, через десять лет, тех бабушек остается все меньше, а городских людей, получивших образование и привыкших к определенному личному пространству, все больше, и для многих принудительное соседство мучительно — это также сказывается на здоровье».
«Действительно, у наших постсоветских стариков есть серьезные проблемы в общении,— считает научный сотрудник Центра независимых социологических исследований, директор социологического бюро "Экспертиза" Сергей Дамберг.— А у советских были еще большие. Есть такой миф о добрых, мудрых стариках, просветленных, открытых. Почему же мы сталкиваемся с озлобленными, мелочными людьми? Почему мы, раздражаясь из-за них, сами становимся такими же прямо сейчас, незаметно для себя? Потому что мы хотим сделать чью-то — не свою — жизнь лучше. Хотим изменить соседей и друзей, а беспощаднее всего — детей, над которыми у нас есть власть. Я назвал бы это временными диспропорциями между моралью и нравственностью. Они вызваны катастрофическим отставанием уровня социального развития».
У жителей дома есть где поговорить, но не у всех есть о чем
Фото: Нина Любинарская, Коммерсантъ
Жильцы дома престарелых могут гулять, выходить в город, ходить в магазин, ездить домой. У тети Ани 24 года назад погиб сын, потом не стало мужа. Она каждый день плачет.
Тетя Аня не любить выходить из комнаты, не общается со своими соседками по этажу, но иногда ходит в храм или на рынок. «В храме есть умные люди, и на рынке, не то что те, что здесь сидят и заглядывают,— говорит она.— Ух, как я не люблю их! А на рынке один продавец очень меня любит, юмористкой называет. Вот картошку мне за 20 рублей продает, а остальным по 30».
Нина Васильевна Грачева тоже предпочитает не общаться с другими жильцами, даже со своей соседкой по комнате: «Уж лучше книги почитаю, все лучше, чем с этими общаться. Здесь все только "я" да "я". У всех такое мнение, что они самые лучшие и самые хорошие. Но мы забываем о том, что все мы сюда попали. И хорошие, и плохие». Когда в коридоре волонтеры раздавали конфеты, кому-то не понравилось то, что ему дали. Нина Васильевна возмутилась: «Да что вы все выбираете! Берите что дают. Как вы себя некрасиво ведете». И она уходит к себе в комнату.
«Вы правильно беспокоитесь, но жизнь там есть»
На первом этаже дома-интерната живут инвалиды — те, за кем нужен постоянный уход. В одной из комнат — два пожилых мужчины, один из них незрячий. У второго жильца огромный синяк на лице. На вопрос волонтеров, кто его так, первый отвечает с готовностью: «Я! А то чего он тут ползает. За что дал? Да он немец. А меня вообще здесь насильно держат. И паспорт забрали».
Если случаются такие инциденты, то зовут участкового или охрану, но охрана — это один человек, который сидит у входа в здание. «Два санитара на крыло, на десять комнат — один санитар,— рассказывает директор Скопинского дома престарелых Юрий Мохов.— А контингент у нас очень разнообразный. Кто-то по своей судьбе попавший, а кто-то пьет постоянно, ну что греха таить». «Мы работаем в контакте с участковым и собираем штрафы с тех, кто нарушает внутренний распорядок,— продолжает директор интерната.— Например, распитие спиртных напитков у нас запрещено. Штраф 500 руб. Плюс 30% комиссия, итого 530 руб. Возрастные люди — это как дети в песочнице. Кто-то не понимает и все равно продолжает пить, тогда мы звоним участковому и составляем протокол».
Каждый пенсионер платит за пребывание в интернате 75% своей пенсии: в эту сумму входит проживание в комнате, питание, постельное белье, верхняя и нижняя одежда, тапочки. Остальные 25% пенсии люди получают на руки или на банковскую карту.
«Приезжает почтальон и в присутствии КБК и бухгалтера жильцы получают квиточки, расписываются и получают на руки,— объясняет Юрий Мохов.— Когда кто-то совсем без сил и не может подписать квитанцию, персонал кладет деньги на депозитный счет этого человека. Предположим, это расчетный счет бабушки. Если ей нужны будут лекарства или продукты, то она просит об этом персонал, и они купят все необходимое».
В одной из комнат, очень чисто убранной, живет Александр Юдин. В доме престарелых он знаменитый спортсмен — ездит по области на соревнования по армрестлингу и шашкам, которые проводятся среди домов престарелых. На стене в его комнате висят дипломы и грамоты, на холодильнике стоят золотые кубки. Он гордится своими заслугами, подчеркивая, что добился этого, несмотря на отсутствие трех пальцев на правой руке — получил травму на заводе в 16 лет. Сам Александр из города Сасово недалеко от Рязани. В молодости он поработал и киномехаником на севере в Магаданской области в небольшом поселке около Охотского моря, а затем вернулся в Сасово. Сейчас там живут его дочь и внуки, каждые выходные он ездит домой. «Занятий тут хватает — можно и в магазин сходить, если есть деньги. Вы же знаете, как у нас: 75% нашей пенсии переходит из ПФР на счет дома-интерната. Вот я, например, 17 тыс. руб. получаю, а на карту мне 4 тыс. приходит. Хватит или нет, одному богу известно»,— делится Александр Юдин. Ему скоро 70 лет.
Письма, идущие иногда неделями,— часто единственное, что связывает жителей дома с их родственниками, если родственники есть и если они согласны хотя бы так поддерживать общение
Фото: Нина Любинарская, Коммерсантъ
Живет в скопинском интернате орнитолог и бывший преподаватель МГУ Александр Морозов, которому скоро 70 лет. Он читает книги по биологии, сажает цветы. У него есть попугай по имени Яша. Александр не помнит, как он здесь оказался, на вопрос, есть ли родня, не отвечает.
«У нас люди разные, с разными историями, у кого-то два высших образования, у нас и учителя здесь есть, и те, кто всю жизнь на заводе проработал,— рассказывает директор интерната Юрий Мохов. — И книги пишут, как Олег Колтунаев, ветеран войны, он написал роман в трех частях "Тихий омут, или Печали и радости сержанта Синебрюхова" о войне в Афганистане».
На границе с Афганистаном в 1979 году служила и Любовь Чюфтаева. Там она получила ранение. Любовь рассказывает, как жила в Туркмении, как потом объездила весь Северный Кавказ. Во время Чеченской войны она возила из Грозного «груз 200». Про жизнь в доме престарелых она говорит: «Да нормально живем, нормально».
В одно из посещений волонтеры фонда «Старость в радость» видели смерть женщины в доме престарелых. «Бабушке стало плохо. Наши ребята все разбежались и начали искать помощь: звали персонал, пошли в храм за священником. С нами был юноша из Бразилии, он остался с ней, обнял ее и держал за руку, разговаривал ласково на своем языке. Когда подоспел батюшка, бабушка уже ушла. Мы все были восхищены тем, что сделал бразильский парень, но еще больше поражены тем, как реагировали ее соседи,— рассказывает координатор фонда Александра Кузьмичева.— Они начали спрашивать, что сделать, как организовать и кому заплатить, чтобы в момент, когда с ними будет происходить то же самое, кто-то был рядом». Госпожа Кузьмичева говорит, что жители дома престарелых часто оказываются свидетелями смерти своих соседей по комнате, поэтому часто думают о смерти: «Думаю, всем нам хочется, чтобы в момент умирания рядом был человек, который преодолел естественный человеческий страх и держал нас за руку».
Девяностолетняя Любовь Ивановна думает о смерти часто: «Боюсь, конечно, что там дальше будет. И батюшка приходил, и просил не переживать, говорил: "Вы правильно беспокоитесь, но жизнь там есть". Однако ведь кто знает».