Герой своего романа

Умер Владимир Войнович

В Москве на 86-ом году жизни умер писатель Владимир Войнович, один из последних питомцев «Нового мира» эпохи Твардовского. Статус антисоветского классика утвердился за автором «Жизни и необыкновенных приключений солдата Ивана Чонкина» столь прочно, что повторное открытие Войновича как одного из лучших советских писателей 1960-х годов еще только предстоит.

Писатель Владимир Войнович
Фото: Павел Смертин, Коммерсантъ / купить фото

«Хочу быть честным» (1963): в самом названии нашумевшей повести Войновича казалось, был сформулирован наивный кодекс шестидесятников. Именно за простодушную «правду жизни» полюбил ее Твардовский, литературный крестный Войновича, опубликовавший его дебютную деревенскую прозу «Мы здесь живем» (1961). Да, жизнь героя-прораба состоит из пререканий из-за мешка цемента и бочки олифы, вялых розыгрышей, распития из-под полы водки в забегаловке. Корявых отношений с женщиной, такой же неудачницей Клавой, и сопротивления сдаче недостроя к годовщине революции. Но с дистанции времени, она наполняется иными смыслами. Войнович кажется учителем Довлатова — пожалуй, что и посильнее «ученика». А подспудный трагизм судьбы молодого ветерана превращает бытовуху в рефлексию о судьбах страны.

Зрелость ранней прозы Войновича замечательно сочеталась с мальчишеской легкостью сочиненного им хита «Заправлены в планшеты космические карты».

После того, как в августе 1962 года космонавты Николаев и Попович исполнили дуэтом прямо во время полета песенку о том, как «на пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы», Войновича срочно приняли в Союз Писателей. И вроде бы даже выдвигали вместе с композитором Оскаром Фельцманом на Ленинскую премию.

Столь же оглушительный успех «Хочу быть честным» был иного рода. Повестью страстно заинтересовались Иван Пырьев и Лариса Шепитько, в театре ее поставил Марк Захаров. Зато партийный идеолог Ильичев разругал. С этого момента начался переход Войновича сначала к фронде, а затем — после публикации в ФРГ (1969) первой части «Чонкина» — к конфликту с властью, увенчавшейся исключением из Союза (1974) и эмиграцией (1980). В 1990-ом он вернулся на родину уже в статусе живого классика.

Судьба, казалось бы, типичная для шестидесятников. Как и многие из них, Войнович — сын репрессированного партработника, редактора республиканской газеты «Коммунист Таджикистана», познал после номенклатурного детства нищету и беды эвакуации. Но успеха добился позже ровесников и на их фоне казался «пролом».

«Ремеслуха» и десять классов вечерней школы, пять лет армейской лямки, работа на алюминиевом заводе и путевым рабочим на подмосковной станции Панки. Даже в литературу он пришел из литобъединения «Магистраль».

Если герои, скажем, Василия Аксенова театрально «познавали жизнь» и экстатично шли в народ, то персонажам повестей Войновича «Два товарища» (1967) и «Путем взаимной переписки» (1973) для познания жизни не требовалось никаких усилий: они просто жили. Все у них было просто и чертовски сложно: сам быт загонял их в экзистенциальные ловушки.

Владимир Войнович о том, над чем смеяться сегодня, а что уже совсем не смешно

Жизненный опыт Войновича не ожесточил. Его «антисоветские» тексты — от повести «Иванькиада» (1976) до романа «Москва, 2042» (1986) — как-то привычно числить по ведомству сатиры. Однако, критик Виктор Топоров резонно отметил, что Войнович «добр по природе своей беспредельно» и, конечно, никакой не сатирик, а юморист. Подобно своему Чонкину — русскому аватару бравого солдата Швейка и бессмертному Иванушке Дурачку одновременно — Войнович не испытывал ненависти даже к самым своим одиозным персонажам. Ни к капитану госбезопасноти Миляге, шьющему Чонкину расстрельную статью. Ни к отцу Звездонию и великому писателю земли Русской Сим Симычу Карнавалову из «Москвы 2042», кажущейся сейчас предвидением слияния во властном экстазе церкви и госбезопасности. Карнавалов был прозрачной карикатурой на Солженицына: Нобелевского лауреата Войнович не любил, что да, то да. Даже посвятил ему в неорганичной публицистической манере памфлет «Портрет на фоне мифа» (2002). Книга, констатирующая давным-давно очевидные несимпатичные черты ее антигероя, казалась отблеском давно погасшего костра политических споров, раскалывавших эмиграцию.

Впрочем, на прошлом Войнович не концентрировался и памятников себе, любимому, не воздвигал. Когда пришла пора мемуаров, свою долгую жизнь описал не скучно патетически, а в жанре почти плутовского романа. А относиться к самому к себе как к собственному персонажу дано немногим.

Михаил Трофименков