Концерт Ника Кейва в клубе А2 состоялся почти ровно через двадцать лет после первого появления артиста в Петербурге в 1998-м. Народной любви меньше не стало, каждый приезд мрачного австралийца хоть с The Bad Seeds, хоть с Grinderman сопровождается ажиотажем, которого в наши дни дождется не каждый артист. Выступление Кейва стало действом, в котором музыка и техника переходили почти в статус религии.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
На то, что Ник Кейв в России больше, чем Ник Кейв, сразу намекала полукилометровая очередь в клуб. Здесь уже стояло и новое поколение, успевшее родиться в том же приснопамятном 1998-м, вырасти и впитать дух австралийский и исконно петербургский. После концерта из-за этой очереди от А2 до Ботанического сада возник небольшой скандал чисто местного толка: организаторы были обвинены в плохой организации входа. Скорее вопрос здесь был в привычках нормального петербургского зрителя. Публика годами приучена к тому, что вовремя в клубах ничего не происходит: если на афише стоит 20:00, то в лучшем случае все начнется на полчаса позже. Попытки организаторов предупредить народ в соцсетях, что «сцена» произойдет точно по расписанию, и открытие клуба еще в полседьмого вечера не сработали.
Успевать стоило. Концерт начался с песен «Jesus Alone» и «Magneto» с последнего альбома Ника Кейва «The Skeleton Tree». Диск, вышедший после гибели одного из сыновей артиста, оказался для иных фанатов слишком тяжелым в эмоциональном смысле. В то же время «The Skeleton Tree» стал чем-то вроде перезагрузки и логическим развитием предыдущего «Push the Sky Away»: смутная и шершавая атмосфера, электронные звуки и семплы, тексты короче, но конкретнее и мрачнее в чисто человеческом смысле. Если в 2000-х Кейв во многом напирал на грандиозные и многословные опусы-притчи, то новые вещи, пусть и написанные до семейных трагедий, оказались наполнены емкой и очень прочувствованной жутью, даже без прямых заигрываний с темами смерти.
Первой парой песен сразу было создано вполне ожидаемое настроение, но дальше концерт полетел менее предсказуемо. Разбор сет-листов проходящего тура Ника Кейва обнаруживает, что эпоха 2000-х с теми самыми притчами была пропущена почти целиком. Исключения были сделаны только для пары вещей из альбома «Push the Sky Away» и нежданного би-сайда «Shoot Me Down», скорее из-за того, что они хорошо сходились с нынешним материалом. В Петербурге зато грянул целый набор старых песен 1980-х и 1990-х, в том числе мощные «Tupelo» и «City of Refuge». Самая жесткая часть прошла в первой половине, когда Кейв зарядил три песни из альбома «Let Love In», разбавив их «From Her to Eternity». Если «Do You Love Me» — с выходом на мостки перед первыми рядами — смотрелась просто как заклинание толпы, то в последующие минуты на сцене творилось уже что-то неописуемое. «Проповедник» с чернеными волосами, которому уже 60 лет, и так известен буйством на сцене, но здесь подача и экспрессия были уже на уровне безумия и исступления. Разлетались пюпитр и листы с текстами, валились микрофонные стойки, да и сам Кейв припадал на колени с акробатической решительностью. Где-то здесь, допустим, Игги Поп уже начал бы молотить себя в лоб микрофоном и валить гитарные усилители. Между песнями артист, однако, резко возвращался в более сдержанное состояние, а посреди заклинания публики на полсекунды на его лице могла мелькнуть и вполне довольная улыбка. Исполнение было под стать: припевы песни «Loverman» были звуковым взрывом совершенно атомной мощности. Кажется, даже во время приезда «шумного» сайд-проекта Ника Кейва Grinderman не довелось услышать лязга такого напора и даже оголтелости.
Звук, с которым сейчас играют Кейв и The Bad Seeds,— отдельная тема. В целом проходящий сейчас тур ориентирован на фестивали, вся техника и инструменты — даже рояль — так и возится с собой в нескольких трейлерах. Притом, что на свет жаловаться не приходилось, в А2 поместилось примерно 80% прожекторов и прочего сияния, что хлещет на открытых площадках. Пульт тоже свой, старый и аналоговый и с таким же олдовым звукорежиссером. Его работа на концерте сводилась в основном к ограниченному включению эффектов, а звук, судя по всему, был отстроен заранее — даже саундчек, по сути, был простым подключением инструментов без лишних доводок. На сцене также никакой «цифры» — зато больше полусотни микрофонов, подзвучивающих каждую играющую мелочь. Зрители слышат только то, что происходит здесь и сейчас фактически без обработки. Сыгранность у The Bad Seeds феноменальная, и любые движения в музыке, динамика, изменения в громкости и любые звуки — только за счет самих музыкантов. При этом исполнение целиком ориентировано на Кейва, а понимание, что и как он будет делать в следующую секунду, у музыкантов работает уже на уровне инстинктов. Единственной относительной уступкой технологиям стало видео. Так, повисающий пурпурный занавес оказывался проекцией, в «Tupelo» бушевал шторм, а в песне «Distant Sky» возникла и датская певица Эльзе Торп, исполнившая свою партию с экрана.
В проходящих сейчас концертах Ник Кейв будто пытается вырваться за свои сложившиеся рамки — что в музыкальном плане, что во вполне реальном смысле. Одной из самых сильных сторон здесь и стало приближение к зрителям. Большую часть концерта артист провел на своеобразном бруствере, нависая над публикой и вызывая за собой целую волну тянущихся к нему рук. Вывод зрителей на сцену — с трансляцией на экран — во время песен «Stagger Lee» и «Push the Sky Away», казалось, и вовсе заполонил все пространство вокруг артиста и группы. Здесь было устроено представление для трех десятков человек, из которых пара счастливцев получила по «персональному» куплету. Ник Кейв, требуя оттолкнуть небо, сам, наоборот спускался с него, приближаясь к зрителям: можно было прикоснуться и даже обнять.
На «The Weeping Song» певец и вовсе оказался прямо в зале посреди толпы на специальном помосте. Именно здесь разом сложились и сыгранность группы, и почитание: это была уже почти экстатическая реакция на каждое слово и на каждый хлопок в ладоши.