Сын ученого, обвиняемого в госизмене, пояснил «Коммерсантъ FM», чем именно занимался его отец. В эксклюзивном интервью Ярослав Кудрявцев рассказал, что его отец вместе с европейскими коллегами работал над технологиями для многоразовых космических кораблей. В середине июля сотрудник Центрального научно-исследовательского института машиностроения Виктор Кудрявцев был задержан. По версии следствия, он передавал секретные материалы о гиперзвуковых технологиях в боевых ракетных комплексах одной из стран НАТО. Это якобы происходило под видом сотрудничества с бельгийском Фон Кармановским институтом гидродинамики.
Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ / купить фото
— Когда вам стало известно об аресте вашего отца? Были ли до этого какие-то претензии к его работе, к его деятельности со стороны правоохранительных органов, спецслужб или следственных органов?
— Мне стало известно в тот же день, когда его задержали — 20 июля, поскольку проходили обыски и у него, и у меня. У него изымались всякие документы по перечню, носители бумажные и электронные. Но был обыск до возбуждения этого уголовного дела об измене — в сентябре прошлого года в рамках некой доследственной проверки. Проводила ФСБ без всякого уголовного дела, и тогда у него изъяли гораздо больше — и компьютер, и ноутбук, и флешки. Сейчас уже он просто купил себе новый ноутбук — его тоже изъяли.
Но тогда они говорили, что уголовного дела нет, а есть просто некая доследственная проверка.
Я так понимаю, что в рамках той же тематики, по которой сейчас и возбуждено дело.
— Говорилось о передаче некой секретной информации в бельгийский институт. Какие отношения были у вашего отца с этим институтом?
— Я просто знаю, что у отца с бельгийским институтом был совместный проект в 2011-2013 годах в рамках седьмой рамочной программы Евросоюза, был совместный проект с Минобрнауки России по аэродинамике многоразовых космических кораблей. Исследовались, в частности, режимы входа их в атмосферу. И оттуда возникла, возможно, вот эта претензия — слово «гиперзвук», конечно, в этом проекте было. Речь идет о том, что космические корабли, возвращаемые на Землю, они входят в атмосферу на большой скорости, которая во много раз больше скорости звука — собственно, что и называется гиперзвуком.
Но ни о каком вооружении в этом проекте речи не шло.
Он совершенно открытый, висит отчет на сайте Еврокомиссии до сих пор, где видно, что отец по нему работал. И там все это носит мирный характер. У нас три команды участвовали и две зарубежных, и если бы там было что-то закрытое, это бы не висело как открытый проект. Другое дело, мы узнали, что претензии имеют отношение именно к деятельности отца в 2013 году, а в 2013 году он как раз этим и занимался.
— Были сообщения, что речь в деле идет еще о неких интернет-переписках с коллегами вашего отца.
— Если вы делаете научный проект, то у вас есть переписка по электронной почте. Вы получаете какие-то данные, они получают какие-то данные, вы ими обмениваетесь, если сам проект уже разрешен. Естественно, что участие в этом проекте ЦНИИмаша не могло быть не санкционировано, в том числе, с участием первого отдела и всего, то есть участие, заявка на этот грант была санкционирована. Значит, там не было ничего секретного в самой заявке, в том, чем они собирались заниматься. Дальше, если они этим занимались, то, конечно, могли использовать открытые каналы для обмена информацией. Никто никогда не настаивает, что по открытому научному проекту надо пользоваться закрытыми каналами. Насколько я знаю, в ЦНИИмаше тоже этого не было.
— Адвокат говорил ранее, что ваш отец около 20 лет уже не имеет доступа к секретным сведениям, это действительно так?
— Да, отец мне тоже такое говорил. Я думаю, что он, собственно, сказал и адвокату то же самое. То есть, у него есть допуск, но он не имеет доступа к совершенно секретной информации. А то, в чем его обвиняют, безусловно, я думаю, должно быть распространением совершенно секретной информации, так все подавалось.
Чем известен Виктор Кудрявцев
— Он в принципе за рубеж мог выезжать?
— Мог и выезжал. Другое дело, что он в последнее время чувствовал себя уже не очень хорошо, выезжал в основном к сестре в гости, к внукам в Словакию, и все. А так до этого он много ездил, конечно, по работе совершенно спокойно. Когда Советский Союз, так сказать, закончился, базового финансирования ЦНИИмаш было совершенно недостаточно — это же прикладная наука, многие организации прикладной науки просто развалились.
Они выжили благодаря международным контактам, в которых он, в частности, участвовал.
ЦНИИмаш-- это научно-исследовательский институт. Оттуда до разработки оружия, которое производится в каких-то КБ и на заводах, еще много шагов. У них прямо там ничего такого не делают — это какие-то эксперименты на достаточно фундаментальном уровне.
— А вам известно, чем в последние годы в ЦНИИмаше ваш отец занимался, над чем он работал?
— Он занимался как раз большими скоростями, вот этим движением, то есть аэромеханика, акустика гиперзвуковых потоков.
— Какая-то связь у вас с отцом есть через адвоката? Как он себя чувствует?
— Адвокаты не очень легко попадают в «Лефортово», если вы знаете, система такая, адвокат Смирнов был у него один раз. Они собираются в следующий раз на следующей неделе туда попасть. Вот, собственно, вся и связь. А другая связь — это передачи: еда, какие-то письма мы писали, отец писал, но мы не получили пока ничего от него. Он сказал адвокату, что писал письма, но пока ничего мы не получали ни разу. Мы только знаем, что адвокат сказал — он воздерживается от дачи показаний, вины не признает
— Ему 74 года все-таки, правозащитники даже называли его самым пожилым арестантом в «Лефортово».
— Наверное, так и есть. Конечно, чувствует он себя скверно.
Он пытается придерживаться диеты — не есть продукты, которые нельзя при диабете. А это практически все продукты, которыми там кормят, соответственно, на каких-то передачах сидит.
Дома он ел капусту, шпинат, тушеные овощи. Там-то этого всего нет, готовую пищу нельзя передавать, можно только сырую, и, поскольку у человека проблемы еще и с зубами, то это салат, сыр, колбаса резаная копченая — вот из этого его рацион и состоит. Поэтому мы заинтересованы, конечно, чтобы ходатайствовать об изменении меры пресечения любыми способами, привлекать каких-то людей, которые могли бы этому поспособствовать.
— С коллегами вашего отца вы, может быть, разговаривали? Что они говорят по этому поводу?
— С ними беседы проводили, они, естественно, ничего не говорят. Они сочувствуют ему, плохо верят в версию, которую выдвигает следствие.
