На пьяную голову

Как случилось, что тяга к алкоголю заложена в нас самой природой, рассказал английский писатель и исследователь Марк Форсайт*

Употребление спиртного — явление почти универсальное. Алкогольные напитки существуют почти в каждой культуре мира, а те, кто не озаботился их изобретением — народы Северной Америки и Австралии,— были колонизированы озаботившимися. Однако функции выпивки варьировались во времени и пространстве. Тут вам и празднование, и обряд, и повод кому-то вмазать, и путь к принятию решений и заключению договоров, и тысяча других своеобразных применений. Древние персы, обдумывая важное политическое решение, обсуждали его дважды — на пьяную голову и на трезвую.

Напоить слона

Мы употребляли спиртное еще до того, как стали людьми. Алкоголь встречался и встречается в природе в естественном состоянии. Четыре с чем-то миллиарда лет назад, когда жизнь только зарождалась, одноклеточные микроорганизмы, плававшие в первичном бульоне, поглощали простые сахара и выделяли этанол и углекислый газ. То есть, по сути, мочились пивом. К счастью, жизнь не стояла на месте — появились деревья, а на них фрукты, которые, перегнивая, естественным образом сбраживаются. В процессе брожения выделяется сахар и спирт — главное лакомство плодовых мушек дрозофил. Неизвестно, пьянеют ли дрозофилы в нашем, человеческом понимании. Они, увы, не разговаривают, не поют и не садятся за руль. Однако доподлинно установлено, что самец дрозофилы, жестоко отвергнутый заносчивой самкой, резко увеличивает дозу потребляемого спирта. К сожалению для животных, алкоголь в природе образуется не в таких больших объемах, чтобы устраивать грандиозные попойки. Хотя бывают и исключения. Колумбийским ревунам — обезьянам, обитающим на одном из островов у побережья Панамы,— случается наесться перезревших паданцев пальмы тукум (содержание алкоголя — 4,5 процента об.). Сначала они шумят и буянят, потом соловеют и шатаются, потом нередко валятся с деревьев и калечатся. В пересчете на массу тела обезьяны это все равно, что выхлебать две бутылки вина за полчаса. Но колумбийские ревуны — особая статья. Большинству животных накваситься просто нечем (разве что какой ученый поспособствует — отловит, посадит в лабораторную клетку и начнет накачивать спиртосодержащими продуктами). Наблюдать за пьяным животным — такая умора! Наверняка ученые, выясняя в ходе тщательно продуманных экспериментов, как воздействует алкоголь на мозг и поведение братьев наших меньших, с трудом удерживаются от смеха. Что будет, если подпоить крысу? А если предоставить ей неограниченный доступ к алкоголю? А если устроить гулянку за счет заведения для целой колонии крыс? На самом деле они ведут себя вполне прилично. За исключением первых нескольких дней. В эти первые дни крысы не знают удержу, но потом большинство начинают прикладываться к спиртному всего пару раз в сутки — перед едой (ученые называют это аперитивом) и отправляясь спать («рюмочка перед сном»). Раз в три-четыре дня наблюдается резкий всплеск употребления алкоголя — крысы собираются на скромные вечеринки. Вроде бы сплошная идиллия, и, если вы уже начали жалеть, что не родились крысой, это простительно. Но не забывайте о двух нюансах: во-первых, не каждой крысе везет стать участницей экспериментов, и, во-вторых, у пьянства в семействе мышиных есть и обратная сторона медали.

У крысиной стаи, как правило, имеется вожак — крысиный король. И он трезвенник. Наиболее высокий уровень потребления алкоголя отмечается у самцов с самым низким иерархическим статусом.

Они пьют, чтобы успокоить нервы, чтобы забыться, да и, кажется, просто потому, что жизнь не задалась. Это одна из основных проблем в изучении алкогольных пристрастий у животных. Потому ученым приходится изыскивать хитрые способы подпоить животное, не вгоняя его в стресс. Особенно это касается слонов: пьяный слон в панике смертельно опасен. Он впадает в ярость. В 1985 году в Индии был случай, когда стадо слонов вломилось на спиртовой завод. Ничего хорошего из этого не вышло. Сто пятьдесят гигантов устроили пьяный дебош и, круша все на своем пути, разнесли семь бетонных зданий и затоптали насмерть пять человек. Честно говоря, и один пьяный слон — уже много, а сто пятьдесят — чистая катастрофа. Такие эксперименты лучше проводить в заповеднике, там проще контролировать ситуацию. Грузите пару бочек пива в пикап, подвозите поближе к слонам, снимаете крышки — гуляем, ребята! После недолгой потасовки почти все пиво уговаривают крупные самцы — вам же остается только потешаться над тем, как серая громадина путается в ногах, а потом заваливается спать. Однако и здесь может получиться накладка. Одному ученому, который позволил доминирующему самцу заметно перебрать, пришлось разнимать его с носорогом. Обычно слоны к носорогам не лезут, но от пива их тянет на подвиги.

Куда безопаснее иметь дело с муравьями. Одно время рассматривалась гипотеза о существовании у них системы паролей: уже было известно, что эти насекомые живут колониями и чужака из другой колонии в муравейник не пропустят, осталось только разобраться, как они отличают своих от чужих. Гипотеза о паролях была довольно странная, но у чудаковатых викторианских естествоиспытателей пользовалась популярностью, пока ее окончательно не развенчал сэр Джон Леббок, первый барон Эйвебери, проведя в 1870-х годах серию опытов: «Предполагают, будто бы в каждом муравьином гнезде принят некий знак или пароль, помогающий опознать своих. Чтобы проверить, так ли это, я решил опьянить подопытных. Это оказалось сложнее, чем я ожидал. Ни один из моих муравьев не желал опускаться до пьянства. Но я преодолел затруднение, погружая их на несколько минут в виски. Я взял пятьдесят особей, двадцать пять из одного гнезда и двадцать пять из другого, напоил их в дым, пометил каждого каплей краски и выпустил на стол, где кормились другие муравьи из первого гнезда. Как обычно, стол был окружен водяным рвом, чтобы муравьи не расползлись. Вскоре едоки заметили тех, которых я напоил, и явно пришли в замешательство, видя своих товарищей в таком позорном состоянии и не меньше нашего теряясь, как же поступить с пьянчугами. Не буду долго тянуть: в конце концов их всех унесли прочь. Чужаков подтащили ко рву и столкнули в воду, своих отволокли домой в гнездо, и там они постепенно проспались. Таким образом, очевидно, что своих муравьи отличают, даже когда те не способны подать знак или сообщить пароль».

Эксперимент может показаться чудачеством и глупостью, однако параллели между пьянством у человека и у животных, отражение «голого» в «шерстистом», способствовали величайшему прорыву в викторианской биологии. Чарльз Дарвин находил пьяную обезьяну забавной. Этого у нее не отнять. Но смех смехом, а он тоже придавал серьезное значение обезьяньему пьянству. Вот, например, заинтриговавший ученого способ поимки павиана: «[Немецкий зоолог] утверждает, что туземцы Северо-Восточной Африки ловят диких павианов, выставляя сосуды с крепким пивом, которым павианы опиваются. Он наблюдал некоторых из этих животных в неволе в пьяном виде и дает пресмешное описание их поведения и странных гримас. На следующее утро они выглядели очень угрюмыми и расстроенными; они держались обеими руками за болевшие головы и имели самое жалкое выражение; когда им предлагали пива или вина, они отворачивались с отвращением, но жадно глотали лимонный сок. Одна американская обезьяна Ateles (обезьяна-паук), напившись допьяна бренди, ни за что больше не дотронется до него, доказывая, что она умнее многих людей. Эти мелкие факты показывают, насколько должны быть сходны вкусовые нервы у обезьян и у человека». Коль скоро человек и обезьяна пьянеют схожим образом, они наверняка состоят в родстве, рассудил Дарвин.

Гипотеза «пьяной обезьяны»

Склонность к употреблению спиртного заложена в человеке природой. И мы в этом деле несказанные мастера. Здесь нам нет равных среди млекопитающих — ну кроме разве что малайской тупайи. Никогда не пытайтесь перепить малайскую тупайю (зверек размером с белку) — а если и ввяжетесь в состязание, не ведитесь на уговоры сделать поправку на массу тела. Тупайя может спокойно оприходовать девять стаканов вина — и ей хоть бы что. В ходе эволюции у нее выработалась способность питаться забродившим пальмовым нектаром: миллионы лет естественный отбор выявлял среди тупай лучших потребителей спиртного, и теперь любая тупайя может претендовать на чемпионство. Но и мы такие же. Мы тоже эволюционировали в области пития. Десять миллионов лет назад наши предки слезли с деревьев. Зачем — вопрос открытый, вполне возможно, что их влекли чудесные перезрелые плоды, усыпавшие лесную подстилку. В таких плодах больше сахара и спирта. Соответственно, у нас развивалось чутье на спирт — способность улавливать его запах на расстоянии. Где спирт, там и сахар, усваивали мы. С этой способностью связан так называемый эффект аперитива: вкус или запах алкоголя пробуждают желание поесть. И это, если задуматься, довольно странно. Алкоголь и так достаточно калориен, почему же его потребление провоцирует нас «продолжить банкет»? Считается, что стаканчик джин-тоника стимулирует пищеварение, но это не так. Алкоголь можно ввести внутривенно, эффект будет тот же. И срывы диет после приема горячительного тоже происходят не от слабоволия. Алкоголь воздействует на определенный нейрон головного мозга, вызывающий жуткое чувство голода, этот же нейрон срабатывает, когда мы и в самом деле зверски хотим есть. Для нашего далекого предка, жившего десять миллионов лет назад, все складывалось правильно и логично. Вот вы копошитесь в лесной подстилке, с ностальгическим вздохом вспоминая о жизни в кронах, и вдруг чуете ласкающий ноздри аромат перезрелого плода. Вы идете на запах — и вот она, огромная прекрасная дыня или еще какое-нибудь чудо. Осилить ее в один присест трудновато, но отступать не следует. Все эти калории можно запасти в виде жира и сжечь позже. Таким образом у вас формируется обратная связь: с каждым проглоченным куском в организм поступает доза алкоголя, который воздействует на мозг и усиливает чувство голода, вы откусываете еще и только разжигаете аппетит, а в результате 500 тысяч поколений спустя ваш потомок, который заплетающейся походкой тащится домой из бара, готов продать душу за шаурму. Но вернемся обратно — на десять миллионов лет назад. Алкоголь привел нас к пище, алкоголь пробудил у нас желание ее доесть, но теперь организм должен этот алкоголь переработать, иначе мы сами пойдем кому-нибудь на корм. С доисторическим хищником и на трезвую-то голову биться трудновато, а уж когда тебя штормит и качает, замахиваться на саблезубого тигра и вовсе гиблое дело. Коль скоро ко вкусу алкоголя мы привыкли, пора переходить к следующему эволюционному этапу — вырабатывать механизм расщепления. Как раз десять миллионов лет назад мы пережили некую генную мутацию, позволившую нам справляться с этанолом не хуже малайской тупайи. Связана эта мутация с производством определенного фермента. Человек (или его предок) получил неожиданную возможность перепить всех остальных высших приматов.

У современного Homo sapiens за переработку алкоголя в энергию отвечают 10 процентов ферментов печени.

Однако в этой эволюционной цепочке было еще одно звено, самое важное для нас — манера употребления алкоголя. Человек пьет в компании. Мы разливаем на всех. Размякнув, мы признаемся в любви каждому встречному, клянемся в дружбе и гоним сентиментальную пургу. Самое интересное в гипотезе «пьяной обезьяны», что все это запрограммировано эволюцией. Нам нравится алкоголь, поскольку он — наша награда за поглощение тонны калорий. Мы делимся им с близкими, поскольку, с точки зрения высших приматов, рационально кормить семью и стаю. Мы пьем сообща, поскольку так проще обороняться от хищников. Один пьяный — добыча, толпа из двадцати пьяных — это даже для обезумевшего от голода саблезубого тигра повод подумать дважды. Последнее утверждение — самое умозрительное во всей теории, но вроде бы вполне правдоподобное. Мы, люди, умеем пить как никто, и гипотеза «пьяной обезьяны» объясняет почему. Однако далеко не каждый биолог готов под ней подписаться. А ведь есть еще и те, кто считает теорию эволюции бредом, поскольку мир создан неким всеблагим творцом. Креационисты и дарвинисты готовы перегрызть друг другу глотки, но при всей непримиримости у них есть точка соприкосновения. Как известно, Бенджамин Франклин, отец-основатель Соединенных Штатов, назвал вино «доказательством того, что Господь любит нас и хочет, чтобы мы были счастливы». Однако в том же письме он сделал важное замечание по поводу человеческой анатомии: «Чтобы еще больше укрепить свою веру и благодарность Божественному провидению, поразмысли об устройстве нашего локтя. Как ты мог заметить, у животных, пьющих воды земные, при наличии длинных ног имеется и длинная шея, чтобы им не склонять колен, приходя на водопой. Человек же, которому предназначено пить вино, наделен возможностью подносить бокал к губам. Будь локоть расположен ближе к кисти, эта часть руки вышла бы чересчур коротка и подносить бокал было бы затруднительно; будь он ближе к плечу, эта часть оказалась бы излишне длинна и вино при попытке поднести его к губам выплескивалось бы за спину. Однако нынешнее положение локтя позволяет нам пить с удобством, не промахиваясь мимо рта. Так поднимем же бокалы за это благое и мудрое устройство и насладимся напитком!» Кроме того, Франклин доказывал, что Всемирный потоп — это кара за питье воды: дескать, вот вам, хоть залейтесь. Но в каком разрезе ни взгляни, в эволюционном или Божественном, мы созданы, чтобы пить.