29 марта 362 рисунка старых мастеров из коллекции бременского Кунстхалле должны оказаться в Германии. У противников реституции осталось только две недели, напоминает ГРИГОРИЙ РЕВЗИН.
Опуская промежуточные части истории (коллекцию пытались с тех пор передать минимум трижды), остановимся на том, что происходит сегодня. Две недели назад коллекция изъята из эрмитажного хранения и забрана в Минкульт. На 29 марта запланирована торжественная встреча коллекции в Бремене; с российской стороны помимо представителей Минкульта приглашены директор Эрмитажа Михаил Пиотровский и директор Музея архитектуры Давид Саркисян. Все необходимые документы для передачи, как уверяют заинтересованные стороны, уже подписаны, получена даже подпись президента. Одновременно с этим депутат Николай Губенко (именно он в бытность министром культуры СССР изымал балдинскую коллекцию из Музея архитектуры с помощью милиции) отправил в Минкульт депутатский запрос с целью получить все документы на предмет изучения в Госдуме законности акта передачи.
Шансы остановить передачу у Николая Губенко невысоки. Минкульт сейчас не пошел бы на передачу, если бы она была незаконной, хотя у нас действует закон о реституции, который запрещает передачу ценностей, вывезенных СССР из Германии; но в данном случае ценности вывозил не СССР, а офицер Балдин в частном порядке, не имея на то полномочий от государства. В 1998 году Конституционный суд постановил, что вопрос о ценностях, вывезенных таким образом, регулируется не законом о реституции, а законом "О вывозе и ввозе культурных ценностей". С точки зрения этого закона Балдин ничем не лучше мародера и собственником рисунков все это время являлся бременский Кунстхалле, которому все и возвращается.
В принципе это глубоко отвратительно. Виктор Балдин, который фактически спас коллекцию (он нашел рисунки в тот момент, когда солдаты его подразделения разбирали их на предмет выяснения, что на растопку, а что — голых баб — на память), оказывается теперь мародером. У нас много кто привозил домой немецкие культурные ценности в частном порядке, но никто, кроме Виктора Балдина, не заявлял об этом государству, не передавал их в музей и не боролся за их возвращение владельцу. Каждое из этих действий было сопряжено с риском. Даже в 1974-м его могли снять с работы, а уж в 1948 году проще всего было рисунки изъять в госсобственность, а офицера Балдина расстрелять по принципу "нет человека — нет проблемы". Теперь мы, оскорбляя его память, вынуждены доказывать через Конституционный суд, что он мародер, чтобы выполнить его волю. Но, поскольку это и происходит благодаря Николаю Губенко (его закону о реституции), вряд ли он может использовать этот моральный аспект проблемы в свою пользу.
Есть другой поворот. Так или иначе, коллекция с 1948 года находилась на балансе государства. По происхождению она не подпадает под закон о реституции, по современному состоянию тут ситуация более спорная. При желании можно оспорить и происхождение. Виктор Балдин был офицером, а не частным лицом. В захваченном германском замке он в качестве офицера представлял Советское государство. Так что при некотором напряжении его действия можно квалифицировать как осуществление государственной политики изымания немецких культурных ценностей одним отдельно взятым офицером Советской армии, ведь различение мародера и офицера здесь происходит по принципу того, изъяты вещи в государственную пользу или для личного обогащения, а Балдин передал коллекцию государству.
Остается вопросом, успеет ли господин Губенко за две недели перевернуть ситуацию в этом смысле. Если да, то его борьба имела некоторый смысл. Если нет, то налицо проверка закона о реституции в действии. Проблема здесь в том, что реституцию закон не останавливает. Мы все равно хотим дружить с Германией, хотим, чтобы она восстанавливала нам Янтарную комнату и новгородские храмы, и политика, которая здесь осуществляется, выглядит так. Реституции вроде бы нет, но при этом Минкульт занят поиском вывезенных из Германии ценностей, которые на законных основаниях не подпадали бы под юрисдикцию этого закона, и передает их немецкой стороне.
Сегодня благодаря этому мы должны передавать коллекцию спешно и едва ли не конспиративно. В процессе подготовки передачи раздавались заверения о том, что будет итоговая выставка, причем и в Эрмитаже, и в Музее архитектуры в Москве. Будет издан каталог. Михаил Пиотровский говорил о возможности того, что бременский Кунстхалле подарит России несколько работ в благодарность за возвращение коллекции. Наконец, шла речь о том, что и Музей архитектуры, и Эрмитаж получат компенсации соответственно за сорок и десять лет хранения. А это, знаете ли, зарплата хранителей, плюс расходы на охрану, плюс свет и тепло, плюс амортизация основных фондов, да по немецким расценкам, да на пятьдесят лет умножить... Если учесть, что в Музее архитектуры один корпус называется "руиной" и ею и является, то тут есть о чем подумать. Это, между прочим, тот самый балдинский музей, благодаря которому все и сохранилось.
Ничего этого нет, все эти договоренности не реализованы. Напротив, мы должны объявить замечательного русского офицера Балдина мародером и после этого на законных основаниях, но в условиях легкого стрема (как бы кто волны не поднял!) быстро вывезти 362 рисунка старых мастеров в Бремен и по возможности незаметно их передать.
В приемной председателя комитета по культуре Государственной думы Николая Губенко, главного противника реституции, корреспонденту Ъ сказали: "Николай Николаевич мечется по городу, и я вам точно говорю, что поговорить с ним вам сейчас не удастся. Поймите, бывают ситуации, когда не надо настаивать". На просьбу прокомментировать ситуацию от имени комитета по культуре также ответили отказом: "Мы занимаемся этим вопросом, но комментариев пока не будет. Наберитесь терпения. Может быть, мы организуем пресс-конференцию". Ъ будет следить за развитием событий.