презентация опера
В Большом театре состоялась пресс-конференция, посвященная апрельской премьере оперы Глинки "Руслан и Людмила". Однако полезной информацией ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ готова счесть лишь отчет о последних изысканиях консультирующего Большой доктора искусствознания Евгения Левашева.
После нескольких протокольных слов гендиректора Большого театра Анатолия Иксанова о "Руслане и Людмиле" заговорил Евгений Левашев — известный источниковед, профессор Московской консерватории, главный научный редактор полного академического собрания Мусоргского. Не только историк, но и оратор превосходный, одну за другой Евгений Михайлович описывал свои последние находки. В частности, так называемую берлинскую сенсацию — 2610 листов авторизованных рукописей секретаря Глинки (Якова Нетоева), обнаруженных около месяца назад в Государственной библиотеке Берлина. И совсем недавно найденные левашевской ученицей в архивах Московской консерватории еще два комплекта партитур "Руслана и Людмилы".
В резюме своей речи научный консультант акцентировал не столько то, что максимально увеличена (с двух до девяти партитурных комплектов) архивная база готовящейся премьеры, сколько то, что произведенный в текущих интересах Большого розыск глинкинских рукописей впервые раскрыл обществу науку источниковедение во всей ее полноте. Степень этой полноты в дни премьеры, видимо, подтвердят созванный Евгением Левашевым международный симпозиум по "Руслану и Людмиле", а также планируемое под его руководством новое издание партитуры. "Наше дело — создавать теорию и находить неотшлифованные алмазы, а дело постановщиков — их шлифовать",— подытожил историк.
О том, как "шлифуют", был дирижерский рапорт Александра Ведерникова. "Нам удалось схватить стиль, опираясь на счастливую находку в нашей (кстати, уже Большого театра.—Ъ) библиотеке: здесь 2000 страниц, которые последние лет 60 никто в руки не брал". На этих словах в президиум была торжественно внесена папка, раскрыв которую Александр Ведерников начал позировать фотокорам.
На самом деле "Руслана и Людмилу" сперва планировали в Большом как эффектную историческую реконструкцию по образцу восстановленного в Мариинке балета Чайковского "Спящая красавица". Совершенно излишне говорить, что в поле зрения такого "Руслана" на равных правах с авторскими рукописями Глинки должны были бы оказаться декорации, костюмы, оркестр, по возможности даже манеры певцов глинкинской эпохи.
Однако задача шикарной музеификации "Руслана и Людмилы" чем-то напугала Большой: не исключено, участием тех же художников-реставраторов мариинской "Спящей красавицы", которых Большой сперва пригласил к сотрудничеству, а затем от них отказался. После этого возник еще один вариант постановки, так называемое концертное исполнение, или, как говорят на Западе, semi-staged: как раз такая концепция стопроцентно оправдывала подробную проработку нотного текста "Руслана и Людмилы" в строгой аутентичной эстетике. Но и этот вариант отклонили в пользу третьей (дай бог, чтобы последней) концепции "Руслана", где музыке глинкинской эпохи предписали подчиненную роль в механизме современного зрелища. И означает это скорее боязнь новаций, чем симпатию к ним Большого театра.