Вкус свободы |
На прошлой неделе совместная рабочая группа комитетов по собственности и по кредитным организациям и финансовым рынкам Госдумы объявила, что завершила работу над проектом закона "О производных финансовых инструментах" и внесла его на рассмотрение парламента. Среди авторов законопроекта — ряд ведущих депутатов-экономистов. К тому же разработчики документа уверяют, что проводили активные консультации с ведомствами. Так что хочется верить, что вскоре в стране появится законодательно отрегулированный срочный рынок. И довольно любопытно посмотреть, каким он будет.
Но для начала немного истории. Во время обсуждений законопроекта на многочисленных парламентских слушаниях постоянно всплывала знаменитая "проблема форвардов 1998 года". Тем, кто забыл, напомню: это когда после кризиса и девальвации российские банки отказались платить по форвардным валютным контрактам западным контрагентам, а отечественные суды сошлись во мнении, что эти контракты являются сделками пари и поэтому, согласно Гражданскому кодексу, не подлежат судебной защите. С экономической точки зрения это звучало абсолютным бредом: до кризиса по форвардам все платили исправно. Но закон есть закон, и иностранцы остались с носом. Новый закон должен решить данную проблему, во-первых, поскольку полноценно опишет, что такое производные инструменты, и позволит отделить их от игр, пари и прочих развлечений; во-вторых, поскольку разработчики намерены параллельно с принятием закона внести поправки в ГК, обеспечив нормальную судебную защиту сделок с производными финансовыми инструментами.
Вроде бы все просто: примем закон — и заживет рынок нормальной жизнью. Не совсем. Ознакомление с текстом законопроекта оставляет ряд вопросов — с моей точки зрения, принципиальных. Главный из них — вопрос регулирования рынка.
Отметим, что борьба за право определять, кто именно будет регулятором срочного рынка, идет уже давно. Межведомственный спор по этому вопросу между МАПом и ФКЦБ, например, давно перешел в открытое противостояние; Центробанк тоже претендует на контроль за валютной частью рынка производных инструментов. Надо отдать должное разработчикам законопроекта — они довольно изящно обошли вопрос о том, кто будет регулятором, оставив его на откуп исполнительной власти: пусть, мол, министры спорят о полномочиях в кабинете премьера. С другой стороны, как будет регулироваться рынок, прописано достаточно четко. По сути, ведомствам запрещено вмешиваться в деятельность рынка в плане установления требований к стандартным контрактам и правилам торгов. Иными словами, политику управления рисками должен определять рынок в рамках саморегулирования — вмешательство исполнительной власти возможно лишь в случае возникновения кризисных ситуаций, определение которых, впрочем, дано весьма расплывчато. Авторы законопроекта открыто говорят, что гордятся такой структурой закона, поскольку она позволяет оградить рынок от произвола чиновников.
Но возникает вопрос: а не логичнее ли все-таки регулировать рынок не в кризисных ситуациях, а в целях предотвращения этих самых кризисов? Иными словами, сделать систему более гибкой, дав право надзорным органам оперативно регулировать риски на рынке производных инструментов подобно тому, как ЦБ регулирует банковские риски с помощью системы обязательных нормативов и норм резервирования? Влияние чиновников на бизнесменов в рамках такой модели тоже можно устранить, ведь регулятор устанавливает общие правила для всех. К тому же можно обязать регулятора разработать положение, по которому он сможет менять правила игры в зависимости от внешних условий, но в соответствии с заранее оговоренными и прозрачными принципами.
Здесь опять полезно вспомнить 1998 год. Ведь именно с 1 января 1998 года Центробанк разрешил российским банкам заключать форвардные контракты с иностранцами, покупающими ГКО за рубли. При этом ЦБ не имел возможности контролировать банковские риски: эти контракты отражались на внебалансовых счетах. Да и как оценить рискованность подобных контрактов? В результате чуть больше чем через полгода невероятная жадность (назаключали контрактов кто сколько смог) и непрофессионализм (поверили, что ЦБ не допустит девальвации) российских банкиров привели к тому, что их задолженность по форвардам после девальвации составила порядка $10 млрд. И им еще повезло, что все это было признано сделками пари.
Сейчас мы наступаем на те же грабли. Вместо того чтобы отладить систему оперативного регулирования рисками и сосредоточиться на обеспечении безопасности рынка, законодатели сделали акцент на создании максимально благоприятных условий для быстрого его развития.
Насколько такой риск оправдан, конечно, покажет лишь время. Но вот одна настораживающая деталь. В пояснительной записке к законопроекту авторы указывают, что широко использовали западный опыт. Между тем всего две с небольшим недели назад один из признанных гуру финансового рынка Уоррен Баффет опубликовал в журнале Fortune статью "Как избежать мегакатастрофы" с характерным подзаголовком "Производные ценные бумаги являются финансовым оружием массового уничтожения. Опасность пока неявная, но может оказаться смертельной". Речь идет о рисках, связанных с производными финансовыми инструментами, точнее, о сложностях в регулировании этих рисков, которые, по мнению Баффета, сыграли, например, не последнюю роль в коллапсе Enron. Следует отметить, что в отсутствии чутья Баффет до сих пор замечен не был. Так что, возможно, нашим законодателям имеет смысл присмотреться к последним веяниям моды на мировом рынке производных инструментов.
ПЕТР РУШАЙЛО