«У священнослужителей отсутствует преклонение перед древностями»

Русская православная церковь (РПЦ) попросила Росимущество передать ей в пользование часть зданий Кирилло-Белозерского монастыря и памятник ЮНЕСКО Ферапонтов монастырь. Сейчас там расположен музей. Пока ведомство отказало РПЦ: та подала неполный комплект документов. Однако церковь намерена дополнить их. Парадокс в том, что до революции эти обители оказались в запустении, а главное сокровище Ферапонтова — фрески Дионисия сохранились только благодаря бедности приходов. Передача зданий угрожает их сохранности, в музее и Министерстве культуры выступают против этого. Корреспондент “Ъ” Андрей Перцев разбирался, что происходит вокруг монастырей.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 2

Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов  /  купить фото

Фото: Михаил Савин / Фотоархив журнала «Огонёк»

В июне музейный комплекс в Кириллове, в состав которого входит крупнейший в мире христианский монастырь — Кирилло-Белозерский и памятник ЮНЕСКО Ферапонтов монастырь, посетил патриарх Кирилл. В выступлении перед жителями он вспомнил, как уже приезжал в музей в 1969 году как турист.

«Ничего более грандиозного я не видел»,— сказал патриарх о Кирилло-Белозерском монастыре.

«Мне приходилось бывать во многих монастырях и на Святой Руси, и за рубежом, но должен сказать, что это самый величественный и по размерам, и по состоянию крепостной стены, и по соборным постройкам монастырь»,— пояснил он и добавил, что считает важным «укрепление монашеской жизни здесь».

В Ферапонтове первосвятитель произнес такую речь: «Мы снова имеем возможность молиться у этих святынь, и дай Бог, чтобы эти места были местами притяжения людей, интересующихся искусством, но чтобы это были места интенсивного паломничества, места, где проливалась бы к Богу молитва о самих себе, о родных и близких, о земле нашей. И тогда иначе засияют для вас фрески Дионисия. Потому что Дионисий не картины писал. Он создавал не то, что должно было ублажать эстетический вкус зрителей. Он писал иконографические изображения, взирая на которые, люди должны были мысленно свой взор обращать к Богу».

Живой собор

Молитвы в Ферапонтовом монастыре и так возносились — в надвратном храме ведутся регулярные богослужения, по праздникам службы идут и в Мартиниановской церкви. В Кирилло-Белозерском монастыре есть монашеская община. Поэтому слова патриарха в заповеднике восприняли как констатацию факта и выражение удовлетворенности иерарха существующим положением дел.

Однако в течение июня–июля директору Кирилло-Белозерского музея-заповедника Михаилу Шаромазову пришло несколько писем из Вологодской митрополии Русской православной церкви. Церковь оповещала, что претендует на несколько зданий — одно на территории бывшего Кирилло-Белозерского монастыря и три в Ферапонтовом монастыре, памятнике ЮНЕСКО, где полностью сохранился ансамбль фресок Дионисия.

Соответствующие обращения в Росимущество уже направлены — патриархия хочет, чтобы из-под оперативного управления музея вышли и были ей переданы храм Мартиниана, Святые ворота и Казенная палата. В митрополии “Ъ” пояснили, что в Ферапонтовом планируется «полноценное возрождение монашеской жизни». «Наличие храма для совершения богослужений и места для проживания братии позволит скорейшему возрождению Ферапонтова монастыря. Я считаю, что, получив необходимые и соответствующие согласования, имеющиеся здания в этом монастыре можно будет переоборудовать для проживания монахов»,— заявил “Ъ” митрополит Вологодский Игнатий.

Фрески Дионисия находятся в Богородицерождественском соборе монастыря, на который РПЦ вроде бы не претендует.

Однако храм Мартиниана имеет общую стену с собором, в котором музей поддерживает особый режим состояния воздуха. Это позволяет сохранять уникальные фрески. «Поскольку церковь и собор связаны общей стеной, то и режим у них должен быть общим»,— хранительница собора Елена Шелкова открывает двери в Мартиниановский храм, небольшое помещение, завершенное шатром. В нем тоже есть фреска Дионисия, которая находится на общей с собором стене.

Этому изображению в случае полной передаче храма РПЦ придется тяжелее всего. В церкви будут зажигать свечи, и копоть будет попадать на фреску. Стенопись нужно отгораживать специальным экраном, хотя при его использовании возникает другая проблема — влияние перепада влажности и температур увеличивается. Если службы в церкви будут идти регулярно и ежедневно (а монастырская жизнь это предполагает), то они также повлияют на сохранность фресок и в соборе. «Это объективные данные аппаратуры, замеры проводились несколько лет»,— настаивает Елена Шелкова.

Елена Шелкова о том, как спасали в начале XX века и в советское время фрески Дионисия и как их сохраняют сейчас

По сути, собор, церковь Мартиниана и другие постройки — это единое, сложноустроенное здание, соборный комплекс, несколько зданий как будто прижались друг к другу, чтобы выдержать суровую северную зиму. Собор стоит на высоком «подклете» — у него есть подвальное помещение, заполненное воздухом, церковь такого подклета не имеет. Во всех помещениях должен поддерживаться особый температурный режим.

Комплекс, фрески и стены — это живой организм, который дышит особенным образом, и еще сравнительно недавно этот организм серьезно болел. Зимой здание остывало, конденсат поднимался к фрескам, превращался в иней, потом влага стекала вниз.

«Видите эти пятна на одеждах святых?» — Елена Шелкова указывает на места, где растаявший иней стекал по стенам, а, значит, и по фрескам. Южный Никольский придел, соседствующий с церковью Мартиниана, пострадал больше всего: например, на Евангелии в руках святого Николая не сохранилось никаких украшений, остался только фон. Хранительница собора вспоминает, что еще в 1985 году влажность в соборе составляла 80%.

«С 1981 года мы наблюдаем и исследуем температурные и влажностные режимы в соборе, в результате был найден способ, близкий к идеальному»,— поясняет хранительница собора. Для того чтобы фрески сохранить, температура в соборе должна быть на один-два градуса выше, чем в окружающих его постройках.

С церковью Мартиниана есть сложности даже без постоянных богослужений в ней: храм расположен на юге комплекса и нагревается сильнее. В свое время исследователи выяснили, что лучшим решением для сохранения фресок станет подогрев пола в соборе, который помогает поддерживать нужную температуру. «Системы кондиционирования нам не подходят, они создают вибрацию»,— констатирует Елена Шелкова.

Нужное состояние влажности и температуры помогает поддерживать не только теплый пол, но и другие методы, сохранившиеся с древности — например, проветривание. Сотрудники музея точно знают, когда и какое окно или двери надо открыть, чтобы режим соблюдался. «Чем выше температура на улице, тем больше мы греем собор, чувствуете, как здесь жарко, потому что на улице тоже жара»,— поясняет Шелкова, когда мы входим в собор (в это время температура на улице составляла 27 градусов тепла). Благодаря этому приему, влага идет от соборных стен, а не внутрь их — фрески не увлажняются.

«Пересушивать атмосферу тоже нельзя — иначе краски начнут шелушиться. Теплый пол был обустроен в соборе в 2003 году, до этого мы обходились только проветриванием, поэтому собор часто закрывался для посещений»,— уточняет хранительница собора.

Елена Шелкова подчеркивает, что эксперты ЮНЕСКО утверждают: «По степени сохранности, и отношению к этой сохранности Ферапонтово — это уникальный случай».

Хранительница собора открывает данные за один из дней, когда в храме Мартиниана совершалось богослужение два дня подряд — по графику можно реконструировать, как церковь наполнялась верующими, как они зажигали свечи. В итоге температура в помещении превысила температуру в соборе на полтора градуса, стабилизировать режим удалось только через несколько дней.

«Зимой проблема усугубляется. Для проведения регулярных богослужений храм Мартиниана надо топить, никто не будет служить при практически нулевой температуре (мы помним, что температура в соборе должна быть только на несколько градусов выше, чем температура окружающих зданий и воздуха.— “Ъ”). Там будет другая температура, и это приведет к однозначному ухудшению состояния всей южной стены собора. А это росписи Никольского придела, где мы можем говорить об одном из немногих участков живописи, где, например, сохранились зрачки у святых на изображениях и после удаления загрязнений этот участок с таким потрясающим колоритом, и все это может начать разрушаться»,— поясняет директор музея Михаил Шаромазов.

«Понятно, что это произойдет не мгновенно, но это произойдет!» — предупреждает Елена Шелкова. Хранительница собора называет еще одну угрозу — количество людей, которые собираются на службу. «Их должно быть не более 50, что вряд ли будет контролироваться в условиях монастыря»,— сетует она.

Митрополия претендует не только на храм: для возрождения монастырской жизни нужны помещения для келий. В этой роли церковь видит Казенную палату, которая стоит возле входа. «Казалось бы, каменный корпус, взяли его и передали. Но этот корпус уникален в истории нашей архитектуры. Это один из немногих памятников гражданской архитектуры, дошедших к нам от 30-х годов XVI века. Это никогда не отапливаемый объект, и он никогда не был жилым»,— убеждает директор музея.

По словам Михаила Шаромазова, для размещения даже «малочисленной братии» здание придется полностью перестраивать внутри: делать перегородки, проводить водопровод, обустраивать канализацию. Памятник утратит свое значение, кроме того, там хранятся ферапонтовские музейные фонды, разместить которые просто будет негде. РПЦ хотела бы контролировать и вход в музей — Святые ворота.

Парадокс ситуации в том, что фрески были сохранены в первозданном виде именно благодаря тому, что в XVIII веке монастырь в Ферапонтове перестал существовать, а приход был до того беден, что расписать стены в новом вкусе он позволить себе не мог. Правда, в конце XVIII века монахи Ферапонтова монастыря пробовали затеять масштабный ремонт. К обновлению даже начали готовиться: в фреске «Страшный суд» на западной стене собора вырубили под окно изображение Спасителя, в зданиях сделали новую крышу. Записать старые фрески модными тогда барочными не успели: монастырь был упразднен.

В конце XIX века он вновь заработал, но уже как женская обитель, за восстановление его взялась игуменья Таисия. Параллельно императорское археологическое общество начало реставрацию фресок. «Матушка Таисия относилась к этому с пониманием и помогала. Но обратите внимание, даже в царской России к памятникам относились бережно — у игуменьи была идея разобрать обветшавшую Казенную палату, но в археологическом обществе не дали этого сделать»,— приводит пример Елена Шелкова.

В Вологодской митрополии уверены, что ничего страшного после передачи зданий Ферапонтова монастыря не случится.

«Открытие Ферапонтова монастыря и передача части помещений для нужд обители не нарушит жизнедеятельность музея — он продолжит работать, как и раньше, и его положение как музея принципиально не ухудшится»,— уверен митрополит Игнатий.

«Отношения если не идеальные, то близкие к таким»

Михаил Шаромазов говорит, что митрополия выразила желание получить здания неожиданно. «До июня месяца считалось, что отношения музея и Русской православной церкви если не идеальные, то близки к таким. Мы обо всем могли договориться, совершенно понятно было, что мы хотим, что они хотят. Мы пытались находить общий язык по всем вопросам»,— объясняет директор музея.

Монахи и так живут на территории музея — на огромной территории всего комплекса Кирилло-Белозерского монастыря есть так называемый Ивановский монастырь, стоящий на горе и отделенный собственными стенами. Он был передан церкви еще в 1998 году. Храмы его закрыты, а главный Ивановский собор до сих пор обнесен лесами. Служат монахи в Кирилловской церкви, которая находится на территории Успенского монастыря. Она официально передана РПЦ.

«Ни для кого не секрет, что у нас достаточно большая часть общества верует, мощи Кирилла (находятся в Кирилловском храме.— “Ъ”) являются для них святыней, и поэтому решение о передаче (РПЦ.— “Ъ”) этого объекта было разумным решением. Оно принципиально не разрушало деятельность музея»,— сказал “Ъ” Михаил Шаромазов. Он готов разрешить священнослужителям проводить богослужения и в других храмах Кириллова монастыря, например, по праздникам.

Однако внимание РПЦ обратилось и на другие здания. По словам директора музея, первоначально церковь заинтересовалась Святительским корпусом, где расположена музейная администрация.

«Когда владыка мне сказал, что он хотел бы получить это здание для монастыря, братии, что она растет, ей негде жить, то я не видел причины для отказа. Единственное, что я ему сказал — здесь живут четыре семьи, а когда-то было значительно больше, это наследие советское. Поэтому корпус не мог быть передан без отселения этих людей. Думаю, потому что вопрос с переселением не решался, появилось обращение церкви в Росимущество о передаче Братского корпуса»,— предполагает Михаил Шаромазов.

Братский корпус — внушительных размеров здание рядом с надвратной церковью. По словам директора, в нем расположены бухгалтерия, выставочный, научный, реставрационный отделы, реставрационные мастерские, фондохранилище, часть экспозиций, кочегарка и квартира семьи Фомичевых. «У нас нет в монастыре другого равного по объему помещения, перевести сотрудников и мастерские некуда!» — констатирует директор музея.

Квартира Фомичевых расположена на первом этаже братского корпуса, окна выходят на Успенский собор и колокольню. Анна Фомичева рассказала “Ъ”, что о претензиях церкви на здание, где она живет, слышала, но лично к ней с предложениями о возможном переезде никто не обращался. «Слава богу и Кириллу Белозерскому, что я попала в это место, а устремления у меня были романтические»,— с улыбкой вспоминает женщина момент своего приезда, это было более 30 лет назад. Анна приехала в Кириллов после художественного училища, потом закончила институт и стала реставратором. Выезжать из своей квартиры она бы не хотела.

«Жить в музее мне нравится, летом, правда, иногда туристы суетятся, а зимой благодать, живешь обособленно, тихо, спокойно»,— уверяет она. Женщина также упоминает, что если корпус передадут церкви, то музею «будет некуда идти». «А главное — зачем им это? Монахов тут мало, разве что они какой-то десант будут высаживать, но для этого монастырь должен стать ставропигиальным (подчиняется непосредственно патриарху), а Святейший должен направлять сюда деньги и ресурсы»,— выдвигает свою версию Анна Фомичева.

Михаил Шаромазов обращает внимание на кочегарку, которая находится в торце Братского корпуса: «Она отапливает все музейные и монастырские помещения». «Только обеспечение топливом кочегарки превышает финансовые возможности монастыря. И следовательно, это дает повод мне говорить о том, что монастырь не сможет отапливать ансамбль. Отсюда возникнут проблемы климата и, следовательно, разрушения памятников»,— мрачно предсказывает директор музея.

Как и в Ферапонтовом, за влажностью в Успенском соборе следят — там находятся фрески XVI века, а само здание неповторимо и уникально. Неповторим и сам комплекс монастырских зданий — несколько храмов, корпуса и палаты, собственно огромные стены, которые с трудом обходишь за полчаса.

Сейчас в музее идет реставрация — к началу 1990-х годов монастырский комплекс был в плачевном состоянии. И дело не в большевиках, которые, как можно подумать, порушили некогда процветающую обитель. Еще до 1917 года Кирилло-Белозерская обитель находилась в состоянии запустения.

По архивным данным, накануне революции в обители проживало около 20 монахов, которые не могли следить за огромной территорией и большим количеством зданий. Приход в монастырь музея в советское время спас его.

«Любое человеческое создание на земле имеет период жизни. Рождение и смерть. Как монастырь Кирилло-Белозерский умер еще в XVIII веке. К 1917 году все постройки были в аварийном состоянии, а уже в 1920-е годы здесь начались реставрационные работы, которые спасли Большие больничные палаты, спасли стены XVII века»,— заявляет Михаил Шаромазов.

По его словам, северные монастыри были нужны государству как крепости, которые контролировали и охраняли торговые пути к Белому морю. После выхода к Балтике свое значение монастыри-крепости потеряли. «Они стали хиреть. Здесь (в Кирилло-Белозерском монастыре.— “Ъ”) после XVIII века не появляется новых построек. Монастырь потерял свое предназначение»,— приводит пример директор музея. В советское время в музее увидели памятник культуры, но музей считался районным — следовательно, финансирование его было недостаточным.

«Однажды я услышал очень замечательную фразу: это объект с очень длительным периодом недофинансирования»,— говорит директор музея.

Во время начала работы Михаила Шаромазова на посту ежегодно учреждение получало примерно 20 млн руб.: «Это капля в море, которая не дает возможности объект привести в порядок, благодаря такому финансированию почти полвека люди не были в Успенском соборе, он был закрыт». Потом ситуация начала улучшаться, в музей пошли федеральные средства — за последние четыре года на реставрацию было направлено 1 млрд руб.

Собор был открыт, ведутся работы на стенах, башнях, храмах и палатах. «На протяжении трех-четырех лет при финансировании хотя бы 0,5 млрд руб. (в год.— “Ъ”) или чуть выше можно было бы решить все проблемы сохранности объекта. Другое дело, что потом необходим бюджет содержания, он тоже достаточно серьезный, но это было бы как раз толчком к развитию туризма»,— надеется директор.

В митрополии полагают, что места монастырю не хватает, и говорят о развитии обители. «В действующем в настоящее время Кирилло-Белозерском мужском монастыре остро стоит вопрос об улучшении и расширении существующих неподобающих условий для проживания монахов. Несмотря на это, в последние несколько лет монастырь развивается, увеличивается количество его насельников, и им крайне необходимы жилые помещения для проживания»,— думает митрополит Игнатий.

«Как может музей-заповедник выйти из себя?»

На вопрос, что будет, если церковь получит требуемое, директор музея отвечает определенно: «Музей перестает существовать». После принятия закона №327 он предполагал, что церковь может заявить претензии на здания. «После принятия закона я спросил одного из коллег: что делать в таком случае, искать помещения за пределами монастыря? — рассказывает он.— И получил ответ: «Ну как музей-заповедник может выйти из себя? Это будет уже не Кирилло-Белозерский заповедник».

Источник в Минкульте уверен: в церкви понимают, что не смогут содержать в порядке огромные монастырские помещения, но надеются, что это продолжит делать государство: «памятник-то федеральный».

«В законе нигде не написано, что бюджет должен финансировать монастыри, он содержит музеи и памятники. Обратите внимание, весь комплекс они передать и не требуют, просто хотят лучше пожить»,— возмущается чиновник. При этом собеседник знает, что РПЦ препятствует приданию Кирилло-Белозерскому монастырю статусу памятника ЮНЕСКО: «Патриархия писала письма в АП».

В 1990-х годах в ЮНЕСКО одновременно подавались заявки на включение в список и Ферапонтова, и Кирилло-Белозерского монастырей. Но последний внести в список не смогли: вокруг памятника не было охранных зон (требуются для включения в список).

Хотя здания монастырей церкви до сих пор не переданы, контроль над территорией РПЦ уже пыталась получить.

Четыре года назад музей подал в Минкульт проект об организации на территории заповедника режима достопримечательного места. «Матушка Ксения (Чернега, глава юротдела РПЦ.— “Ъ”) уже тогда заявила, что проект хорошо бы переделать под придание статуса религиозно-исторического места (РИМ)»,— вспоминает директор. По его словам, территория «достопримечательного места» должна была покрывать Кириллов, Ферапонтов, Горицкий монастырь, Нило-Сорскую пустынь, соответственно, такая же площадь покрытия была бы и у РИМ. «При религиозно-историческом месте регламентируется не только строительное жилье, но и вообще жизнь на этой территории, то возникает вопрос: а почему мы части наших сограждан вносим какие-то сложности в жизнь?» — задается вопросом Михаил Шаромазов. При этом директор уточняет, что в Ферапонтове действует буферная зона, которая регламентирует застройку.

По режиму РИМ (пока он хоть как-то регламентирован методическими рекомендациями Минкульта) религиозная организация может регулировать доступ к памятникам, и определять режимы доступа к ним. Например, на Соловках РПЦ пыталась допускать в скиты только паломников, которых сопровождали гиды монастыря, но пока этот памятник ЮНЕСКО к РИМ не отнесен. Соловецкие жители полагают, что этот режим нужен церкви для того, чтобы зарабатывать на туристах. Теми же предположениями озадачены и жители Кириллова, опрошенные “Ъ” на улицах города.

«Для того чтобы турист приехал, нужны рекламные акции, нужно вложиться. Для того чтобы паломнический маршрут появился, опять же нужна какая-то раскрутка. Безусловно, в Вологодской области есть куда ехать, святых достаточно. Но это нужно создать этот самый турпродукт, сделать маршрут, четко определиться, где они будут питаться, где они будут спать, что они будут видеть, на чем они будут ездить»,— перечисляет Михаил Шаромазов.

Музей принял 319 тыс. туристов за прошлый год, средний доход с посетителя — 125 руб.

«Многие оставляют намного больше, но почти половина потока — это льготники, которые имеют право на бесплатное посещение»,— уточняет Михаил Шаромазов. 100 тыс. человек (из 319 тыс.) прибывают в город во время речных круизов, среди них немало иностранцев. До Ферапонтова, которое находится в 20 км от Кириллова, доезжает 70 тыс. человек. «В основном это индивидуальные туристы на своих машинах, но мы и рады — одновременно в соборе могут находиться не более 20 человек»,— заявляет Елена Шелкова.

На долю от этого потока претендует и РПЦ. И в Ферапонтово, и в Кириллове она уже пытается зарабатывать на туристах. В музеях стоят торговые палатки, и если в Ферапонтово продают в основном литературу и иконы, то в Кириллове у монахов можно приобрести травяной чай, БАДы и даже медовуху. «Развитие существующего Кирилло-Белозерского монастыря и открытие Ферапонтова монастыря никаким образом не скажется на доступе большого количества туристов и паломников в эти два крупнейших туристических объекта Вологодской области»,— прогнозирует митрополит Игнатий.

По его словам, «при такой постановке вопроса наши взаимоотношения с музеем будут правильными и будут служить как взаимной пользе, так и пользе для туристов и паломников». «При конструктивной позиции музея в этой ситуации мы вполне сможем вместе существовать, дополняя друг друга и приносить общую пользу нашему отечеству и Церкви Христовой»,— заключает владыка Игнатий.

«У меня глубокое убеждение: проблема наших памятников в том, что у части верующих и священнослужителей отсутствует преклонение перед древностями»,— сетует Михаил Шаромазов.

«Когда в Святую Софию в Падуе приходишь, и под сводом висит распятие без рук — это не мешает совершать там богослужение, не мешает верующим приходить в храм, то у нас такое кажется невозможным. Для сохранения древних памятников в Европе отказались от свечей. Они зажигают электрические лампочки, которые не чадят, не дают осадка. Опять же, православная церковь на это не идет»,— объясняет он. Елена Шелкова упоминает исторический опыт: «Стенопись для церкви сама по себе никогда не представляла особую ценность, иконы — да, но и их поновляли».

В Министерстве культуры “Ъ” пояснили, что в «департамент инвестиций и имущества обращения от Росимущества по вопросу передачи РПЦ вышеуказанных объектов не поступали». Однако даже если документы будут направлены в ведомство, церкви не стоит ожидать от него положительного ответа ни по поводу зданий в Кирилло-Белозерском монастыре, ни по поводу строений в Ферапонтове.

Говоря о церкви Мартиниана, в ведомстве особенно подчеркивают, что в ней находится фреска Дионисия, а сам храм входит в ансамбль памятника ЮНЕСКО. «Для сохранения этой композиции, как и для всей стенописи собора Рождества Богородицы, требуется осуществление мероприятий по соблюдению температурно-влажностного режима. Необходимо учитывать, что данная композиция находится практически на уровне земли. В случае полной передачи могут начаться процессы разрушения росписи не только (фрески в храме Мартиниана), но и росписей в самом соборе Рождества Богородицы»,— говорят в министерстве.

Единственным вариантом сохранения росписей Дионисия в ведомстве считают уже существующий режим совместного использования храма. В Минкульте допускают, что вопрос передачи Казенной палаты «требует дополнительной проработки», но добавляют, что передача этого здания «может привести к ликвидации музея фресок Дионисия»: там расположены фонды музея и единственное его выставочное помещение.

В сентябре в Ростове Великом вопросы передачи зданий Кирилло-Белозерского и Ферапонтова монастырей обсудит комиссия по взаимодействию РПЦ с музейным сообществом. Там же представители Минкульта, музеев и церкви поговорят о практике применения 327-ФЗ «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности». «Ключевым в данной дискуссии является сохранность предметов искусства и может ли РПЦ обеспечить её на столь же высоком уровне, как это делает государство»,— подчеркнули в министерстве.

«Вопросы (передачи музейных зданий.— “Ъ”) непростые, и они требуют крайне внимательного и взвешенного подхода. Не в формате "отдадим — не отдадим" и скрытого в нем потенциального конфликта, а с точки зрения достижения общественного компромисса. Поскольку и музеи, и церковь заняты близким делом, и примеров сотрудничества и достижения такого компромисса великое множество»,— пояснил “Ъ” директор департамента музеев Минкультуры Владислав Кононов.

Церковь занимает достаточно четкую позицию: монастыри первичны, а музей вторичен.

«Музей должен сохраниться в этих монастырях. Но и монастыри при этом должны стать полноценно действующими. Я за то, чтобы туристы и паломники посещали действующие монастыри, чтобы экскурсоводы музея рассказывали о действующих монастырях, их жизнедеятельности и совершаемых богослужениях»,— рассуждает вологодский митрополит.

Андрей Перцев, Кириллов—Ферапонтово