«Здесь было минимальное вмешательство — не реставрация, а консервация»

Елена Шелкова работает в должности хранителя собора в Ферапонтовском монастыре уже 35 лет, собственно с момента учреждения этого поста. Корреспондент “Ъ” Андрей Перцев расспросил ее о том, что представляет собой собор, как спасали в начале XX века и в советское время фрески Дионисия и как их сохраняют сейчас.

— Чем уникален собор кроме своих фресок?

— Собор Рождества Богородицы — абсолютно неповторимое сооружение, в том числе и для северного зодчества. Его возводили ростовские строители по приглашению бывшего архиепископа Ростовского Иоасафа, который в то время жил на покое в Ферапонтовом монастыре. Это было первое каменное здание всего Белозерского края, но прежде всего новшество в том, что собор подняли на подклет. Его оторвали от сырости, которая связана с землей, и, конечно, это во многом определило возможности сохранения росписей Дионисия, которые были выполнены в соборе через 12 лет после его строительства.

— Когда стала очевидна ценность памятника и в Ферапонтове начались реставрационные работы?

— В 1899 году Иван Иванович Бриллиантов, человек, впервые обнаруживший подпись Дионисия в соборе, опубликовал книгу и отправил свой труд настоятельнице Леушинского монастыря, находившегося на реке Шексне неподалеку от Ферапонтова монастыря, матушке Таисии. Она, вдохновившись, обратилась в новгородскую консисторию с просьбой возобновить монашескую жизнь. В 1912 году был создан специальный комитет по восстановлению Ферапонтова монастыря под руководством Новгородского епископа Арсения и возглавлял этот комитет князь Оболенский, потомок строителя Ферапонтовского собора. В 1914 году вышел специальный законопроект Государственной думы о выделении на восстановление Ферапонтова монастыря 35 тыс. руб., это сумма, которая покрывала абсолютно все необходимые расходы. К сожалению, все планы не удалось осуществить — грянула Первая мировая война, но начало этих работ дало очень существенный толчок тому, чтобы сейчас в достаточно хорошем инженерном состоянии были все постройки Ферапонтова монастыря. Уже в 1915 году были укреплены все трещины на левкасе росписи собора. Работы выполнили на высочайшем уровне, под контролем Императорской археологической комиссии и Комитета по восстановлению Ферапонтова монастыря.

— Это продолжилось в советское время?

— Уже в 1918 году сюда приехали специалисты комиссии Игоря Грабаря и Центральных реставрационных мастерских. Но до 1925 года кровля храма стояла на подпорках, собор был не совсем раскрытым, однако атмосферные осадки попадали на своды, были и протечки. В 1925 году кровлю было решено оставить четырехскатной, и работы были завершены. С 1926 по 1930 год здесь работала небольшая группа реставраторов, три-пять человек. Они укрепили левкасный грунт там, где его состояние было опасным. При этом (работы.— “Ъ”) немножко коснулись красочного слоя, они вели промывки красочного слоя по принятым тогда технологиям — это с использованием 60-процентной уксусной кислоты и вишневого клея, что сейчас просто невозможно представить.

В начале XX века в ходе реставрационных работ в монастыре и соборе была попытка восстановить позакомарное покрытие. В 1925 году реставраторы остановились на решении сохранить четырехскатную кровлю. Сейчас мы понимаем: это было абсолютно правильно, потому что позакомарное покрытие очень сложно в контроле над его состоянием, в содержании — чтобы ничего не протекало, чтобы влага не попадала на фрески.

— Кто присматривал за собором, когда не работали реставраторы?

— В очень непростых условиях оказывались наши постройки — отношение к храмам в советское время было сами понимаете какое. Но с 1931 года здесь появилась должность сторожа — совершенно невероятна роскошь по тем временам. С тех пор в монастыре был постоянный человек, который контролировал состояние, который мог сообщить в Кирилловский музей — здесь, например, разбиты стекла — хотя у провинциального музея, к сожалению, возможности были ограничены. Одним из первых сторожей в 1931-м году стала бывшая монахиня Любовь Кирилловна Легатова. Тогда на территории располагалась школа (эти деревянные строения не сохранились.— “Ъ”), и местные жители говорят о том, что Любовь Кирилловна отличалась очень строгим нравом, следила, чтобы ученики не залезали в собор.

В 1948-м году ее сменил тоже местный житель Валентин Иванович Вьшин — абсолютно легендарная личность. Он приложил огромные усилия к тому, чтобы в соборе, скажем, не было склада какой-нибудь сельхозпродукции. Он рисковал своей жизнью в 1940-е и начале 1950-х годов, все-таки еще очень тяжелые и страшные для страны, когда могли посадить просто ни за что, он забирал ключи от собора и уплывал на лодке по нашей системе озер. Колхозники приходили — его нет, и ключей нет. Значит, им приходилось искать другое место.

— Когда в Ферапонтове начал работать полноценный музей?

— В 1975 году в Ферапонтове появился постоянный сотрудник музея — Марина Серебрякова. Она приложила огромные усилия к тому, чтобы привлечь внимание всех специалистов и всех руководящих работников из Министерства культуры к достаточно бедственному положению собора. Вокруг него, например, росло много высоких деревьев, которые затеняли здание, корнями собирали воду, увеличивали тем самым влажность в соборе. Окна плохо закрывались.

В конце 1970-х годов сюда стали приезжать специалисты. В 1981 году усилиями многих центров и многих людей была принята программа по сохранению росписей.

— Когда вы приходите на работу, что вы делаете в первую очередь?

— Приходя на работу, я стараюсь каждый день обойти собор снаружи, посмотреть на окна, на решетки, на траву, которая выросла или не выросла на отмостках, на снег, который скопился или не скопился на кровле. Потом проверяю показатели беспроводной системы, которая отражает состояние температуры и влажности в соборе и окружающих его помещениях.

— Как регулируются режимы собора?

— В большей части это регулируется теплым полом, но у нас остались и методы, которые использовались еще в Древней Руси. Мы нашли, в иконописных подлинниках методы проветривания «храмов, кои в зимнее время затворены бывают». Там очень конкретно написано, в какой час пополудни с какой стороны должно быть открыто окно для того, чтобы запустить нужный поток воздуха. Но тогда беспокоились больше об убранстве храма — иконах, книгах, одежде священников, но методы были те же, и мы их используем в летний период. В соборе строителями были заложены возможности для просушивания и поддержания режимов — у него есть подклет, есть крытые паперти, и теплый пол при правильном его использовании — наше спасение.

— А до обустройства теплых полов в соборе зимой стояла минусовая температура?

— Если морозы были длительными стены остывали, например, в 1987 году они остыли до минус 20 градусов. Чтобы прогреть их, нужно было очень длительное время, не месяц и не два. Зимой воздух, садясь на холодную стену, образовывал конденсат, он тут же замерзал и превращался в иней, иногда он был такой плотный, что опадал под собственной тяжестью. Мы попробовали собрать его в посуду, в воде, которая образовалась от таяния, мы видели мельчайшие крупицы красочного слоя. По вертикальным поверхностям вода просто стекала, и нам стало понятно, почему в некоторых местах утрачен красочный слой, утраты совпадали со следами таяния этого инея. А ведь еще в начале 1980-х годов было очень много совершенно противоречивых взглядов. Допустим, считалось, что иней каждый год омывает наши росписи, смывает с них грязь, и для них это только лучше.

— То есть просто грамотно отреставрировать памятник недостаточно?

— Последствия реставрации не всегда бывают положительными, и очень часто это связано не только с какими-то неправильными методическими решениями при собственно реставрации. В большинстве ситуаций это определялось и тем, что не удалось выработать и поддержать микроклимат внутри памятника. В этом случае начинается процесс, который называется шелушением красочного слоя: клеящий состав (используемый при реставрации.— “Ъ”) еще сильнее усугубляет отрывание красок от поверхности стены. В Ферапонтовском соборе одновременно с выработкой методик укрепления красочного и левкасного слоев росписи сразу начали вырабатываться и постепенно внедряться методы нормализации температурно-влажностного режима, режима обеспыливания, режима посещаемости.

Мы очень часто говорим слова «реставрация», но «реставро» — значит возвращение практически первоначального вида, а здесь было минимальное вмешательство — не реставрация, а консервация. Только если мы будем придерживаться режимов ежегодно, ежедневно, ежечасно, то это обеспечит дальнейшую сохранность уникальных росписей собора.