«С долларами нечего делать, можно с ними с голоду сдохнуть»

Подготовка агентов-нелегалов и руководство ими всегда было одной из наиболее сложных задач для разведки. Однако зачастую ее выполнение возлагали на оперативников, не знающих иностранных языков и не бывавших за границей (см. «Провалился — пожалуй в тюрьму»). Много лучшего оставляли желать оснащение и переброска в тыл врага даже особо ценных агентов — сотрудников Коминтерна.

Из письма члена агентурной группы Первого отдела Исполкома Коммунистического Интернационала А. Н. Петровой И. В. Сталину, октябрь 1943 года.

Я бы ни за что не решилась отнимать у Вас время, но я сижу и вижу, что никак не могу разобраться и, в конце концов, вопрос касается не только меня лично, поэтому решилась и очень прошу извинить.

11-го июня с. г. отправили нас, группу в пять человек (Ковров, Гришин, Афанасьев, Киселева и я — Васильева), в партизанский край с тем, чтобы с помощью партизан добраться до Румынии.

Мобилизованы были мы с этой целью почти с начала войны. Несчетно раз требовали отправить нас, несколько раз были наготове, но потом отложили, тем не менее в момент настоящей отправки мы оказались плохо подготовленными: с радиоаппаратурой стали знакомиться поздно, шифр изучать также.

Документы тоже плохие. Карты нам не дали совсем

Много приходилось нервничать с одеждой — нас одевали в явно советскую одежду, сказав, что другой нет. Мы думали, что у нас будут деньги, и так этот вопрос решим на месте. Оказалось, что в последний день нам дали каждому только по 7.000 лей, а остальные долларами. Мы просили дать нам меньше долларов и больше лей, мы же отправились совершенно без связей и пока устроились бы, с долларами нечего делать, можно с ними с голоду сдохнуть. Нам сказали, что нельзя. Документы тоже плохие. Карты нам не дали совсем. Хотя мелочь, но тоже характерно для подготовки, что трем радистам дали одни часы. Плащ-палатки не дали ни одной и только по куску туалетного мыла — «больше в командировке не полагается».

Несмотря на все это, мы вылетели с большим энтузиазмом и между собой говорили, что назло бюрократам покажем, что дело делать будем. Нам сказали, что летим к партизанам. Морозов (начальник Первого отдела — секретной оперативно-технической службы секретариата Коммунистического интернационала.— «История») сказал, что нас высадят на площадке в Бессарабии. Мы знали, что это неправда, об этом сказали и Георгию Михайловичу Димитрову. Думали, перед вылетом точно скажут. И действительно, когда уже был заведен мотор, т. Георгиев сказал нашему старшему, что летим на Сабуровскую площадку (партизанского соединения, которым командовал А. Н. Сабуров.— «История»), и дал письмо передать в Липецке.

На Липецком аэродроме нас высадили. Там задержали нас на 11 дней, и там же мы узнали, что не хватает знать, что летим на Сабуровскую, а надо знать, именно к кому. Это была одна из причин, что, несмотря на наши настаивания, нас задержали в Липецке. В числах 18–20-х июня в Липецке был получен приказ генерал-майора Строкача (начальника Украинского штаба партизанского движения.— «История») не отправлять никого, кроме назначенных для Наумова, Сатановского и, кажется, Щипова (правильно — Шитова.— «История»), остальных отправить поездом обратно в Москву. Мы сказали, что мы к Наумову, думали, у Сабурова будут знать о нас. Несмотря на вышеуказанный приказ, по нашей просьбе подполковник Арбузов помог нам вылететь. Разделились на 2 группы и как лишний груз, помимо пушек, вылетели 21 и 22 июня.

Прибыли на партизанский аэродром 21 и 22 июня. Там о нас никто не знал. Генерал-майор Сабуров о нас не слыхал. 24-го числа мы разыскали генерал-майора Строкача, который находился там, он как-то с трудом вспомнил «о группе Коминтерна» и обещал завтра ответить, что нам делать. 25-го ответа не получили, а 26-го нас разбудили в 3 часа ночи, чтобы быстрее собраться — приближается немецкая карательная экспедиция. О нас никто знать не хотел, ушли мы последними, с охраной аэродрома. Прибыли в соединение генерал-майора Сабурова. Там опять никто о нас не знал и знать не хотел. Встретили генерал-майора Строкача, он сказал, чтобы присоединились к отряду Слюсарева, Слюсарев ушел за это время. Тогда тов. Строкач сказал, чтобы присоединились к последнему оставшемуся там отряду, к отряду тов. Артюхова. С этим отрядом мы ушли и с ним пробыли все время наступлений до 1-го августа. За это время мы старались узнать, с кем и как мы можем двигаться дальше. Узнали, что единственное большое соединение, имевшее направление к Румынским границам (соединение Ковпака), ушло за 8–10 дней до нашего прибытия. В штабе соединения Сабурова нам сказали, что ни один отряд не идет в нашем направлении и нет перспектив. Мы посылали радиограммы и из отряда Артюхова, и через соединение Сабурова, извещали о положении, просили помощи для дальнейшего продвижения, ибо иначе дальше не сможем придерживаться указаний «не партизанить». Ответа не получили.

По нашей просьбе генерал-майор Сабуров решил помочь нам в смысле сопровождения нас до отряда Плесконосова и дал указание перевести через железную дорогу в соединение Щитова, которое ужe должно иметь связь с отрядами Каменец-Подольской области. Тов. Щитов решил нас отправить в соединение имени Жукова с тем, чтобы они сопровождали нас в молдавское соединение Андреева за 35 клм. от них. Но туда уже не пришлось идти. Наутро началось второе немецкое наступление, и мы двинулись с соединением им. Жукова. Решено было, что все соединения и отряды переходят железную дорогу и идут к Сабурову. Мы остались с маленькой Щитовской группой с тем, чтобы с их помощью добраться к Андрееву и узнать, куда он следует. Но это стало невозможным, Щитовская группа нас покидала. Мы присоединились к группе из отряда им. Фурманова, но комиссар, который остался за командира, когда были стеснены со всех сторон (с земли и с воздуха), он убежал с частью людей и мы остались с некоторыми его людьми в болоте, идти некуда. Немцы наступали с трех сторон, выбраться можно было только на север, т. е. переходить обратно железную дорогу. Встретив группу разведчиков, вместе пошли обратно. Прибыв в отряд Плесконосова, дали опять радиограмму прямо ультимативную: предпринимайте меры, или мы вынуждены, несмотря ни на какие указания, партизанить.

Думали, что в соединении Сабурова найдем ответ, но ничего не было. В штабе опять нам сказали, что ни один отряд не имеет рейда в нашу сторону и не предвидится, что Андреев стоит на месте и неизвестно, когда и куда двинется, что его отряд ожидают тоже на аэродроме. Высказали мнение, что, скорее всего, нас сумеют отправить из Москвы.

После линии фронта при вынужденной посадке мы все потерпели тяжелые травмы, переломы

Мы стали обсуждать вопрос. Так дальше ожидать нельзя, одним добраться — возможности на это нет, на радиограммы наши не отвечают, перед нами выбор: остаться партизанить или, возвратясь в Москву, отправиться прямой выброской. Мы считали это возможным с продвижением фронта. С 1-го на 2-ое сентября вылетели на самолете №19. После линии фронта при вынужденной посадке мы все потерпели тяжелые травмы, переломы.

За время нашего пребывания у партизан очень часто тот или другой товарищ ставил вопрос, что раз нас так отправили и нами не интересуются, давайте партизанить. Все четыре товарища могут сказать, как они обвиняли меня, что я дезертировать хочу от поездки в Румынию, потому что у партизан легче. И действительно, только сознание партийного долга и желание отправиться выполнять его заставило меня вернуться, и я уверена, что этим руководствовались все товарищи из группы.

А сейчас 20-го четырем несоветским гражданам группы было сообщено, что мы должны покинуть Москву, и назначили нам место жительства в Караганде, Новосибирске, Барнауле, Акмолинске (сейчас Астана.— «История»). Несмотря на интервенции тов. Паукер (А. Паукер — глава заграничного бюро Коммунистической партии Румынии.— «История») и Белова, 31-го или 2-го должны уехать. Я не ребенок и понимаю, что это значит. Сижу и не понимаю ничего. Я же уехала добровольно, не только добровольно, но просила, чтобы меня мобилизовали. Вернулась я только для того, чтобы отправиться, несмотря на свои ломаные кости, готова и голову сломать — опять улететь в любую минуту. Вместо этого меня высылают. Но это только одна сторона вопроса. А Морозов, кто все это дело так организовал, который всем сказал, что мы в Черновицах, который о радиограммах до сегодняшнего дня «не знает», хотя с ним было договорено,— продолжает «организовывать» отправку других групп. И я не могу освободиться от мысли, что в деле нашей высылки его рука.

Может быть, мы сделали ошибку, что не остались у партизан, слишком механически поняли указания «не увлекаться партизанщиной», но нас же знают не со вчерашнего дня, сейчас еще больше, чем когда либо, желаем показать, что мы готовы выполнять любые задачи, показать, что мы не бежим от дела.

Я Вас прошу с этой точки зрения рассмотреть вопрос и помочь доказать наше желание бороться. Если меня уж не будет в Москве, прошу сообщить тов. Паукер. А во-вторых, прошу разобрать вопрос организации нашей отправки, чтобы не было еще таких, а может быть, и худших жертв Морозова.

Хочу сообщить свою фамилию из вида на жительство для иностранцев и фамилии товарищей: Петрова Анастасия Николаевна, Федоров Иван Иванович, Бурка Михаил Георгиевич, Иванюк Петр.

О себе сообщаю: член КСМ Румынии с 1924 г., член КП Румынии с 1931 г. До приезда в СССР работала на ответственной комсомольской работе. В СССР работала в КИМе — представителем КОМР, потом в издательстве литературы на иностранных языках. С сентября 1941 г. мобилизована в радиошколу Коминтерна. Муж мой Федоров И. И., член КП Румынии. Семья находится в Румынии, старшая сестра с мая 1941 г. приговорена на 16 лет тюрьмы, мать-старушка и младшая сестра активно помогали все время в революционном движении.

Публикация Евгения Жирнова