Два референдума

ФОТО: ИЛЬЯ ПИТАЕВ
       23 марта жители Чечни все как один (89,48%) пришли на референдум. Новая чеченская конституция и законы о выборах президента и парламента получили чуть меньше 100% голосов. За конституционным процессом наблюдали сразу два корреспондента "Власти" — Ольга Алленова и Муса Мурадов. Их референдумы несколько отличаются друг от друга.

Слово о Путине
       Очень большое впечатление на чеченцев произвело обращение Владимира Путина к чеченскому народу. Это обращение местные телеканалы показали семь раз. Простые чеченцы, с которыми я общалась на избирательных участках, в школах и на рынках, говорили, что президент продемонстрировал уважение россиян к народу Чечни.
       — Спасибо Путину, что он считает нас людьми,— сказал мне пожилой житель Серноводска Месхи Хатуев.— За эту войну к нам никто не обращался, никто не просил нас о поддержке. Мы были бандитами, террористами, пушечным мясом — но не гражданами России.
       
— На мой взгляд, он не о референдуме должен был говорить (и без него агитаторов хватало), а извиниться перед нами, как руководитель страны, за безвинные жертвы войны,— поделился со мной своими впечатлениями об обращении Владимира Путина к чеченцам житель Грозного Саламу Байсуркаев.— Вот тогда бы мы поверили, что нас действительно больше не считают людьми второго сорта.
       
Боевикам назло
       За два дня до референдума вышло особое распоряжение, засекречивающее всю информацию о чрезвычайных происшествиях в республике. А так как основная часть журналистов находилась под контролем (на территории правительственного городка, в жилом городке грозненских электриков или в 46-й бригаде внутренних войск), то и подготовка к референдуму, и сам референдум, по официальным данным, прошли на удивление тихо.
       На самом деле все происходило как обычно: люди в масках на бронетранспортерах забирали молодых мужчин и увозили в неизвестном направлении, по ночам обстреливались села, очереди на блокпостах не уменьшались. В ночь перед референдумом по всей республике обстреливали избирательные участки и поселковые администрации. В урус-мартановском селе Рошни-Чу боевики сожгли администрацию. В Серноводске и станице Асиновской Сунженского района 22 марта поздно вечером несколько отрядов напали на избирательные участки. Выстрелом из гранатомета был сожжен участок #7 в Грозном.
       Самый страшный случай произошел в промасхадовском селении Ялхой-Мокх. Боевики напали на участок, который охраняли семеро милиционеров — шестеро чеченцев и один контрактник из России. Всех их боевики забрали с собой. Наутро чеченцев вернули в село — напуганных, но невредимых. А контрактник исчез. Только самые осведомленные люди в погонах знали, что ему отрубили голову и подбросили страшный трофей к избирательному участку.
       Я спросила у командира чеченского ОМОНа Булади Дахиева, как чеченцы-милиционеры позволили учинить расправу над своим сослуживцем. Омоновец сначала сделал вид, что не понимает, о чем идет речь: мол, никакой отрубленной головы не было, просто исчез контрактник. Потом Булади сдался.
       — Знаешь, мне очень стыдно,— сказал он.— За тех чеченцев, кто там был. Это не мужчины. У меня в ОМОНе тоже есть один контрактник, из Владикавказа. Когда шел бой в Серноводске, мои ребята накрыли его собой.
       
Селение Алхан-Кала, прославившееся во вторую чеченскую кампанию как вотчина Арби Бараева, до сих пор в Чечне считается неблагополучным. За два года так называемые ваххабиты убили здесь трех глав администрации и несколько милиционеров. Когда я сообщил солдату, дежурившему на блокпосту у выезда из Грозного, что еду в Алхан-Калу, он, покрутив пальцем у виска, заметил: "Какой там к черту референдум! Это же бандитское гнездо. Не ищите приключений".
       Честно говоря, я не рассчитывал 23 марта увидеть на избирательном участке толпу алханкалинцев, явившихся проголосовать. Однако произошло невероятное: многим местным жителям пришлось даже выстоять очередь за бюллетенями.
       — Я, откровенно говоря, не собирался голосовать: побаивался,— сказал мне преподаватель местной школы Мовсар Абдулкеримов.— Но потом как-то стыдно стало за свой страх. Иду, а все думаю: идти — не идти?.. Сосед идет. Спрашивает: ты куда, голосовать, что ли? Да, говорю. А он говорит: я тоже с тобой. Пока дошли, нас уже было человек тридцать. Вместе как-то было и не страшно. Да почему мы их (боевиков.— "Власть") должны были бояться?!
       Действительно, многих чеченцев на избирательные участки привела не агитация властей, а, наоборот, угрозы боевиков. На избирательном участке #377 Заводского района Грозного я оказался рядом с мужчиной лет 30-35 в тот момент, когда он опускал бюллетень в урну. Поймав на себе мой взгляд, хотя я ни о чем и не спрашивал, мужчина заговорил сам: "Можете записать мою фамилию: Рамзан Мантуев. Я никого не боюсь. Скажу вам откровенно: мне наплевать на эту конституцию, я пришел сюда из-за чувства протеста. Я что, не мужчина?! Пусть мне никто не указывает, что делать!"
       
ФОТО: ИЛЬЯ ПИТАЕЛВ
ФОТО: ЭДУАРД КОРНИЕНКО
ФОТО: ЭДУАРД КОРНИЕНКО
ФОТО: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ
ФОТО: ЭДУАРД КОРНИЕНКО
ФОТО: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ
Праздник по-чеченски
       23 марта в Чечне стало праздником. Я наблюдала, как рядом с избирательным участком в центре Урус-Мартана джигиты отплясывали лезгинку. Здесь уже знали про сожженную администрацию в соседнем Рошни-Чу и про бои в Серноводске, но никто не паниковал.
       Ахмат Кадыров голосовал в своем родном селе Центорой. Вошел он на территорию избирательного участка несколько настороженно. А вышел улыбаясь. Оказалось, что на участке Кадырова приветствовали аплодисментами. Растроганный Ахмат-хаджи тут же подарил толстую золотую цепь своей односельчанке, которая оказалась поблизости. Но этим щедрым поступком решил не ограничиваться.
       — Кто-нибудь родился в селе? — обратился он к главе администрации Центороя.
       — Нет,— растерялся тот.— К сожалению, никто.
       — Надо, чтобы кто-нибудь родил,— тихо сказали в окружении Кадырова.
       — Вот ты и роди,— ткнул пальцем в грудь говорившего глава республики. Все засмеялись.
       Премьер Чечни Анатолий Попов спросил, куда правительственная делегация поедет дальше.
       — В Аллерой,— гордо бросил Кадыров.— На родину Масхадова.
       Чиновники нервно заозирались. Но в Аллерое тоже было хорошо и весело. И в Ножай-Юрте, куда заехали руководители республики напоследок, тоже все танцевали и радовались.
       Вечером в доме у грозненского жителя Арби я увидела по местному телевидению репортаж из роддома. "Обычно у нас рождается пять-шесть младенцев в день,— говорил в камеру медик.— А в этот день сразу двадцать восемь новорожденных!" А одна из рожениц радостно сказала: "Я сегодня родила! Спасибо Ахмату-хаджи!" Арби захохотал.
       — При чем тут Ахмат-хаджи? — удивилась я.
       — Всем, кто родил в этот день, Кадыров выделил по десять тысяч рублей,— пояснил Арби.— У нас тут даже шутили: мол, девочек будут называть Конституциями, а мальчиков — Референдумами.
       
Среди тех, кто 23 марта голосовал, было немало и таких, кого на избирательные участки привел как раз страх. Страх перед федералами: не проголосовал — значит, за боевиков (я думаю, и настоящие боевики голосовали — в целях конспирации). Преподаватель Грозненского университета Ахмед Салиев рассказал мне такую историю. В поселке Мичурина (микрорайон Грозного), где он живет, за месяц до референдума проводилась тотальная зачистка. Федералы заходили в каждый дом и требовали паспорта всех совершеннолетних членов семей. Правда, на этот раз не обыскивали и не спрашивали об оружии, а только аккуратно записывали в блокноты паспортные данные.
       — Теперь я понял, для чего проводилась такая необычная зачистка,— говорит Ахмед.— Нас переписывали, чтобы занести в избирательные списки. Хорошо, что я все-таки пошел голосовать, а то ведь легко могли вычислить. И тогда жди неприятностей.
       Из боязни попасть в немилость к властям пошли на избирательные участки мелкие чиновники. Некоторые, правда, не называясь, признавались, что главы районных администраций их откровенно предупреждали: не пойдете голосовать — приносите заявление об увольнении. Кто же хочет потерять работу, когда кругом массовая безработица? Даже ставшие расстрельными должности глав сельских администраций в Чечне ни одного дня не остаются вакантными. За любую сколько-нибудь оплачиваемую работу в республике буквально дерутся. А уж на референдум сходить — да пожалуйста!
       
Дополнительные избиратели
       24 марта избирком Чечни подводил итоги. Его председатель Абдул-Керим Арсаханов заявил, что проголосовало уже 80% и что эта цифра дает право объявить референдум состоявшимся. Иностранные корреспонденты почему-то засмеялись.
       — Мы были на избирательном участке,— сказал один из них.— Там у вас 400 избирателей проходило по основному списку, а еще 400 — по дополнительному. А что это за люди и сколько же всего этих дополнительных списков по Чечне?
       Вообще-то дополнительных списков как таковых не было. Просто в основные списки — в них числилось 543 770 избирателей — вносили еще и граждан с чеченской пропиской, живущих за пределами Чечни. Однако обязательное условие чеченской прописки, похоже, не соблюдали — например, на избирательном участке на территории 46-й бригады внутренних войск, где ночевали иностранные корреспонденты. Один из них, француз, несколько раз заходил на избирательный участок и просил внести его фамилию в списки голосующих. И благополучно голосовал. Когда он рассказал об этом Арсаханову, тот отмахнулся: "Даже если так и было, то ваши голоса не повлияли на результаты референдума".
       — А как проголосовали в родовых селах Дудаева и Масхадова? — задал вопрос другой иностранец.
       — У нас нет таких данных! — почему-то разозлился Арсаханов.
       — Но у вас есть данные по селам,— настаивал журналист.
       — Послушайте! Я даже не знаю, где родовые села Масхадова и Дудаева! — возмутился председатель избиркома.— Вы специально задаете каверзные вопросы — значит, вы не настроены на конструктивное общение!
       
72-летняя Хадижат Ахматова живет в высокогорном селении в Аргунском ущелье. 23 марта она оказалась в Грозном в гостях у своих родственников. Хадижат очень переживала, думая, что не сможет проголосовать: "Все же говорят, что после референдума война закончится. Надо бы обязательно пойти. Мы-то свое прожили. Вас, молодых, жалко". Хадижат очень обрадовалась, когда я сообщил, что она может проголосовать и в Грозном. "А может, и за сына смогу проголосовать. Он у меня в Москве, не смог приехать,— объяснила Хадижат.— Раньше, при советской власти, так и было: за всю нашу семью мой муж и ходил на избирательный участок. Брал с собой наши паспорта и голосовал".
       Голосовать за других на референдуме не разрешали. Но за себя, если у тебя в паспорте чеченская прописка, ты мог проголосовать ровно столько, на скольких участках успеешь побывать. Например, мне, как жителю Грозного, на всех трех участках, где я побывал, настойчиво пытались всучить бюллетень, вписав в дополнительный список. В воскресенье, когда оглашались предварительные итоги явки избирателей, я спросил Абдул-Керима Арсаханова, не является ли это нарушением. Арсаханова мой вопрос нисколько не смутил:
       — Даже если бы вы успели проголосовать на всех 418 участках, то это погоды на результатах не сделало бы.
       — А если бы так поступил не я один?
       — У нас люди сознательные — не то, что вы, журналисты!
       — А можно мне остаться на ночь в избиркоме при подсчете бюллетеней? — спросил я тогда.
— Нет, нельзя,— был ответ.
       
Голосование за референдум
       На улице, недалеко от избиркома, ко мне подходит председатель Шелковской территориальной избирательной комиссии Рамзан Байраков. Он пребывает в отменном настроении.
       — Большое дело сделали. Началась мирная жизнь, закончилась война — вот что важно. Даже те, кто сомневался или сочувствовал боевикам, пришли и проголосовали, я лично видел. Это значит, что они за мир.
       — Может быть, им слишком много пообещали?
       — А что нам можно было пообещать? Конечно, обращение Путина было важным моментом. Но все, что обещалось — компенсации за жилье и амнистия участникам НВФ,— обещалось и раньше. Люди сами поняли, что с конституцией закончится война, и вот поэтому она закончилась.
       
Пункт временного размещения #119 на Старопромысловском шоссе, в котором живут вернувшиеся из Ингушетии беженцы, стал образцово-показательным: есть библиотека, детская комната и медицинский пункт. Обитатели этого четырехэтажного общежития настолько привыкли в последние дни к различным комиссиям, что без запинки отвечают на любой вопрос о своем житье-бытье. "У нас все нормально, кормят, обращаются хорошо!" — наперебой кричат женщины.
       — Голосовать пойдете? — спрашивает у своих подопечных сопровождающий меня комендант общежития Ислам Сайдаев.
       — А как же, пойдем, конечно! Нам компенсацию обещали. В первую очередь. Хватит так жить!
       — А за что будет голосовать, знаете? — встреваю я.
       — А как же, знаем, конечно. За референдум будем голосовать.
       — За конституцию,— поправляет комендант.
       — И за конституцию тоже,— соглашаются женщины.
       Вернувшиеся домой чеченские беженцы уверены в том, что если они пойдут голосовать, то окажутся в первых списках на получение компенсационных выплат. Поэтому они твердо решили принять участие в референдуме. Несмотря на то что все помнят, что получилось с компенсациями в прошлую военную кампанию,— сполна свои деньги получили лишь первые несколько тысяч человек. Остальным пришлось "откатывать" чиновникам до 50% причитающейся суммы. И даже таким образом получить компенсации удалось не более 10% пострадавших.
       
"Все равно ничего не изменится!"
Как только в теленовостях произносят слово "Чечня", я сразу переключаю канал. Этот рефлекс появился во время первой чеченской войны, когда все каналы день за днем показывали разрушенный Грозный. Смотреть на развалины и месиво обломков, оставшиеся от родного города,— все равно что безостановочно присутствовать при агонии близкого человека.
       Но от референдума по новой чеченской конституции было просто некуда деться. Репортажей о нем оказалось куда больше, чем каналов. Все выглядело так же, как и 15-20 лет назад. Члены избирательной комиссии с ленцой танцевали лезгинку у входа на избирательный участок, а граждане без малейшего видимого удовольствия совершали акт волеизъявления.
       Рискну предположить, что и власти относились к выборам с тем же вниманием, что и раньше. Обычно от Грозного в высший законодательный орган избирался какой-нибудь маршал и бессмертный друг детей Сергей Михалков. Но во время моих последних выборов в Грозном там почему-то баллотировался генпрокурор СССР Александр Сухарев. Времена были перестроечные, и потому райком во избежание провала рекомендовал председателю избирательной комиссии положить в кабинки для голосования карандаши вместо ручек. Естественно, снабдив комиссию соответствующим количеством ластиков.
       Но вот с явкой дело никак не ладилось. И как только поток избирателей совсем иссыхал, члены комиссии как бы невзначай брали бюллетени и нервно рысили к урнам для голосования. Но вдруг, за десять минут до закрытия, на участок ввалилась толпа избирателей. После вскрытия урн, работы ластиком и подсчета голосов оказалось, что за генпрокурора на этом участке проголосовало 102% избирателей.
       Да и как было не проголосовать за кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных? За многие годы советской власти в Чечне лишь один избиратель — студент Грозненского нефтяного института — попытался проголосовать против. Он вычеркнул всех кандидатов и написал: "Все равно ничего не изменится!" Для него лично изменилось. Бюллетень отправили в КГБ. Там его вычислили и вскоре выгнали из института.
       А вот в избирательной системе, судя по результатам чеченского референдума, действительно ничего не изменилось.
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ, обозреватель

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...