 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ  Монолитное единство ленинского руководства КПСС (товарищ Рябов — первый справа в третьем ряду снизу) находило выражение в бурных, долго не смолкающих аплодисментах, переходящих в овацию |
"Раньше и такой системы не было"
— Как отнесся Устинов к тому, что вы стали секретарем ЦК по оборонным вопросам? Принял вас в штыки?
— Нет. Он поздравил меня с избранием, мы расцеловались. Посоветовались, кого мне взять помощником. Участок-то мне достался сложный — отделы оборонных отраслей промышленности, административных органов и нефтехимического комплекса. Отдел адморганов ведал вопросами армии, МВД и КГБ. Руководил им генерал-полковник Николай Савинкин, а секторами заведовали тоже генералы. Но самым сложным, конечно, был оборонный отдел. Я почти каждую неделю ездил в города, где были оборонные заводы, или в НИИ. В год получалось примерно 40 городов и около 150 научных и конструкторских организаций.
— И какими были результаты этих поездок?
— Я убедился, что имевшаяся у нас система разработки вооружений поглощает слишком много денег из казны. Разные КБ параллельно вели работу над системами одного и того же назначения. В результате силы главных конструкторов тратились на проталкивание созданных образцов на вооружение армии. Иногда недоработанная и недостаточно испытанная техника запускалась в производство, и из-за этого было немало аварий и катастроф. А в целом такая политика вела к тому, что мы во многих вопросах начали отставать от американцев.
— Вы говорили об этом с Устиновым?
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ Отношения товарищей Устинова и Рябова окончательно расстроились из-за неразрешимой аппаратной коллизии. Как министр обороны товарищ Устинов подчинялся секретарю ЦК товарищу Рябову, а как член Политбюро — руководил им |
Потом мы столкнулись по танковому вопросу. У нас были жутких размеров хранилища устаревших танков. Под Свердловском был целый арсенал на тысяче примерно гектаров. Ангары, дома для офицеров. Говорю Устинову: "Дмитрий Федорович, у нас даже арабы бесплатно не берут не только Т-34, но и Т-55. Зачем держать такое количество никому не нужной техники? Давайте спокойно сдадим старые танки в переплавку, дома передадим городам, офицеров отправим служить туда, где они действительно будут полезны". Он разозлился: "А что это тебя так волнует? Мало ли что? Вдруг эти танки пригодятся?"
— Но затраты на хранение старых танков были не самой обременительной статьей военного бюджета. На космос ведь тратили гораздо больше?
— На космических делах мы с ним тоже сталкивались. У нас много лет не получались стыковки. Космонавты летали, Героев получали, а на самом деле не стыковались. Тот же Георгий Береговой только стукнулся с беспилотным кораблем вместо стыковки. В мою бытность не удалось пристыковать "Союз-25" к станции "Салют". А вскоре должны были начаться полеты с космонавтами из соцстран. Через месяц должен состояться первый полет — с чехословацким космонавтом, а проблема так и не решена. Устинов предложил слетать еще раз нашим и посмотреть, что получится. А потом уже запускать иностранцев. Но я настаивал, что, пока не разберемся в причинах неудач, полеты нужно прекратить. Ведь каждый запуск стоил 180 млн руб. (по тогдашнему курсу — $300 млн.—"Власть"). Этот бой я в конце концов выиграл. А Устинов не любил проигрывать.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ Еще во время работы в Свердловском обкоме КПСС товарищ Рябов научился правильно выстраивать отношения с военачальниками |
— Не без того. Так, например, случилось в истории с нейтронными снарядами. Я выступал против большого объема их производства. И со мной был солидарен глава атомной отрасли — министр среднего машиностроения Ефим Павлович Славский. Такой снаряд обходился слишком дорого. Но Устинов настоял. Он ведь был членом Политбюро и имел огромное влияние на Брежнева.
— И вы сдались?
— Это не в моем характере. Я писал записки по вопросам модернизации и унификации вооружений. Запад имел тогда всего шесть или восемь авиационных кресел. А у нас больше сотни. Что ни самолет, то свое кресло. И мы на унификации могли очень много сэкономить. А в конце 1978 года я изучил номенклатуру всех работ по оборонной тематике и пришел к выводу, что, не снижая оборонного потенциала и заказа министерства обороны, мы могли бы сократить их часть и получить экономию в 1979 году в размере 8 млрд руб. Мы подготовили записку, и я показал ее Суслову. Он взял записку, время идет, мы встречаемся на Политбюро, Секретариате, он молчит. Через неделю вдруг звонит: "Зашли бы ко мне, товарищ Рябов!" Возвращает записку и говорит: "Документ хороший, полезный. Но пока несвоевременный".
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ |
— Но ведь считается, что Суслов был вторым человеком в партии и имел огромное влияние.
— Он имел большое влияние. Но в последние годы жизни Брежнева самой большой властью обладала тройка — Устинов, Андропов и Громыко. Сильной фигурой был Черненко. И Суслов старался с ними не ссориться. Помню, в 1977 году, накануне дня рождения Брежнева, мы все собрались перед заседанием Политбюро. Суслов говорит, что надо бы выдвинуть товарища Брежнева на Ленинскую премию по литературе за произведения "Малая земля", "Целина" и другие. А Черненко говорит, что премии присуждаются в апреле и сейчас ставить вопрос нецелесообразно. Суслов помолчал, а потом завел разговор, что надо наградить товарища Брежнева орденом Октябрьской революции. Черненко возразил, что есть решение не награждать этим орденом два раза, а Октябрьская революция у Леонида Ильича уже есть. Суслов опять помолчал и говорит: "А что если присвоить товарищу Брежневу звание Героя Соцтруда?" Черненко предложение поддержал, и так к 71-му дню рождения Брежнев ни с того ни с сего получил очередную звезду Героя. Так что власть находилась в руках тройки и Черненко.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ |
— Нужен был повод, и Устинов меня подкараулил. Была предвыборная кампания в Верховный Совет СССР. Я баллотировался от Свердловской области, от Нижнего Тагила. Все шло как обычно, я выступал на заводах, и тут первый секретарь горкома попросил меня поговорить еще с членами бюро горкома, секретарями райкомов в узком кругу. Зачем? "Ходят слухи,— говорит,— что Брежнев тяжело болен. Разъясните ситуацию". Я, конечно, сказал, что этот вопрос я обсуждать не собираюсь и чтобы мне его не задавали. Но встретиться согласился. А они мне этот вопрос все-таки сунули: "Брежнев больной, все же это знают, об этом пишут на Западе, скажите вы, как секретарь ЦК..." Я возмутился: "Почему вас это дело беспокоит?! Меня это не волнует. Ну и что, что заболел генеральный секретарь ЦК? Есть Политбюро, которое работает. Есть мы, секретари ЦК, отвечающие каждый за свое направление. А Леонида Ильича лечат и вылечат. И вы меня больше об этом не расспрашивайте".
Об этом разговоре, видимо, доложили Брежневу. Дня через два после моего возвращения в Москву он мне позвонил: "Вот вы с Долгих готовили вопрос по Госплану,— а мы действительно года за полтора до того готовили предложения по укреплению кадров Госплана.— Надо сейчас заняться этим делом. С тобой Суслов поговорит". Минут через двадцать приглашает меня Суслов: "Леонид Ильич с вами говорил?" Объясняю, что говорил. Но только я не понял, что же он хотел. "Есть предложение, чтобы вы стали первым среди первых зампредов Госплана". Я его спрашиваю: "А что такое первый среди первых, когда там 14 замов, причем четыре первых уже есть?" А он в ответ: "Сегодня будет Политбюро". Ну надо так надо. Захожу к Кириленко. Смотрю, он сидит красный весь: "Мне только что позвонил Суслов и сказал, что тебя будут отправлять в Госплан. Я тебя прошу, Яков, не задирайся на Политбюро".
Политбюро началось, мой вопрос решили, и я выступил. Поблагодарил за то, что товарищи помогли мне пройти в ЦК хорошую школу, можно сказать академию. После заседания меня обнял Алексей Николаевич Косыгин и сказал: "Вы не переживайте, в Госплане, в правительстве вы тоже пройдете хорошую школу. Если что, обращайтесь прямо ко мне".
— А в чем заключались обязанности первого среди первых зампредов?
— Меня и самого это интересовало. Председатель Госплана Николай Константинович Байбаков меня так и представил: "Первый среди первых". Я вечером пошел к нему поговорить. Он начал мне объяснять, что я буду замещать его, когда он находится на заседаниях Политбюро, правительства или в поездках. "Так вы ж никуда не ездите",— говорю. И сказал, что должность с неопределенными функциями мне не нужна. Что я хочу конкретный участок работы, и участок серьезный. И вскоре у меня был достаточно широкий фронт работы.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ Должность секретаря ЦК обязывала товарища Рябова погружаться в проблемы термоядерного синтеза (на фото — с академиками АН СССР товарищами Александровым и Велиховым) |
— Андропов тоже так считал. Он пригласил меня летом 1983 года и говорит: "Ты в Госплане полтора года проработал, и хватит". А я проработал там четыре с половиной года. Он предложил перейти в Госкомитет по внешним экономическим связям — ГКВЭС. Сказал, что его председатель Семен Андреевич Скачков уходит на пенсию. С этим был связан, кстати, комический эпизод. Идет Политбюро, Андропов говорит о моем назначении и что Скачков подал заявление об уходе на пенсию. Скачков говорит: "Я не подавал!" Андропов посмотрел на него и сказал: "Не будем углубляться в этот вопрос".
— ГКВЭС, насколько я знаю, был предтечей современного "Росвооружения" — торговал оружием.
— Не только. У нас были большие гражданские проекты в разных странах. В Алжире, например, строили трубопровод, в Индии — металлургические заводы, в других странах — атомные электростанции. Но поставки оружия, запчастей к нему, обслуживание этой техники действительно составляло немалую часть нашей работы. Мы приносили в казну немалые средства, хотя большая часть вооружений продавалась в кредит. Рубль, вложенный в производство оружия на экспорт, приносил два с половиной--три рубля прибыли. Точнее я сказать не могу, поскольку проработал в ГКВЭСе недолго: меня в 1984 году назначили заместителем председателя Совета министров СССР.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ Не успевавшего следовать за быстро меняющимся курсом перестройки товарища Рябова удалили в Париж, где однообразные дипломатические будни скрашивало общение с интересными людьми |
— Умер отвечавший за химический комплекс зампред Леонид Аркадьевич Кастандов. А я в Госплане курировал в числе прочего и химию. И потому председатель правительства Николай Александрович Тихонов предложил меня на этот пост.
"Горбачев был все такой же демагог поверхностный"
— Но его ведь достаточно скоро сменил ваш ученик Рыжков. Как вам работалось под его руководством?
— Он быстро забыл все хорошее, что я для него сделал. Когда я еще работал секретарем обкома, мне позвонили из ЦК и предложили выдвинуть его заместителем министра тяжелого и транспортного машиностроения. Я говорю: "Ну что вы! Директор Уралмашзавода не может быть простым замом министра. Первым замом я его еще отдам". Мне звонил Андрей Павлович Кириленко: "Почему не отдаешь Рыжкова?" Я объяснил, что наши уральские директора завода уходят сразу на министров. Ко мне прислушались. У него, конечно, была перспектива на министра. А потом Байбаков и Кириленко решили сделать его зампредом Госплана. Рыжков отбивался. И мне позвонил Кириленко. "Пригласи,— говорит,— Рыжкова, ты его хорошо знаешь, доведи этот вопрос до ума". Я его убедил, и он стал первым заместителем в Госплане.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ |
— Оба первые зампреды Госплана. Но у Рыжкова был сводный баланс, и он мог перебрасывать материальные ресурсы из отрасли к отрасли, с предприятия на предприятие. Ко мне часто приходили товарищи из оборонки, директора заводов других отраслей, которыми я занимался, и что-то просили. Я шел к Рыжкову и частенько получал отказ. На этой почве у нас начался конфликт. Рыжков в то время переориентировался на Горбачева и начал перебрасывать ресурсы так, как просил Михаил Сергеевич. Вес Горбачева в глазах секретарей обкомов, руководителей отраслей, понятное дело, вырос. Вот на почве перераспределения они и стали соратниками.
— Напряженные отношения сохранились и тогда, когда он стал премьером?
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ |
— То есть вы оказались посланником перестройки в самом сердце Европы?
— Вы напрасно иронизируете. Это была важная и интересная работа. Только Москва не всегда помогала нам ее делать. Меня тогда поразил Шеварднадзе. Мы были близко знакомы с тех пор, когда я был секретарем ЦК, а он руководил Грузией. Я дважды отдыхал в Абхазии, он меня встречал, мы много общались. И тогда он производил впечатление живого, интересного и грамотного руководителя. А вот после прихода в МИД его как будто подменили. Он стал каким-то равнодушным.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ |
— По отношению к делу. Он все выслушивал, благодарил за информацию и ничего не говорил. Едем в машине во время его визита во Францию, он молчит. Спрошу что-то, ответит односложно и опять молчит. По-моему, он стеснялся своего плохого русского языка и на переговорах говорил так тихо, что переводчику приходилось домысливать окончания фраз. Почему-то он пытался не брать меня на какие-то официальные встречи. Но ведь есть протокол. И отсутствие посла на переговорах французы могли воспринять как выражение мне недоверия. Приходилось настаивать.
Я думаю, что он тогда уже разочаровался в Горбачеве и задумал отделение Грузии. Он когда приезжал, обязательно собирал представителей грузинской диаспоры во Франции. Ни меня, ни советников посольства на эти встречи не приглашал.
— А вы не были разочарованы в президенте СССР?
— Я знал его с тех пор, когда он был "курортным секретарем", а я — секретарем Свердловского обкома. Я приехал как-то отдыхать в Кисловодск. Вдруг стук в дверь — Горбачев: "Ну как устроились, как отдыхаете?" Посидели, выпили. Он пообещал нам отдых разнообразить. Наутро приезжает первый секретарь горкома, зовет на охоту. "Так сейчас же не сезон",— говорю. А он в ответ: "А в нашем охотхозяйстве — сезон". Ну на охоту я поехал, а зверей стрелять не стал. Это было бы чистым браконьерством.
С годами Горбачев мало изменился. Все такой же был демагог поверхностный. Приезжает с визитом. Я говорю, что надо бы поехать в Страсбург, выступить. Все-таки единую Европу начинают строить, а мы останемся на задворках. Он отмахивается. Еле уговорил. Потом опять говорю: "Хватит с народом на улицах обниматься. Надо выступить в Сорбонне. Французы это оценят". Окружение его — против. Опять настоял, и все газеты написали о блестящем выступлении Горбачева перед лучшими умами Франции.
 |
ФОТО: РГАКФД\РОСИНФОРМ Товарищу Лигачеву, приехавшему в Париж, по настоянию товарища Рябова пришлось поступиться принципами дважды — посетить выставку абстрактного искусства (на фото) и в разгар антиалкогольной кампании разрешить употребление спиртного на приеме в честь руководства ФКП |
— Отправили меня в отставку. Я, впрочем, не скрывал, что не разделяю взглядов "прорабов перестройки". Шеварднадзе прислал шифровку с благодарностью за работу и объявлением об отставке. Горбачев при встрече обещал трудоустроить, но я отказался. Он тех, кто был ему беспредельно предан, в 1990 году уже никуда устроить не мог. Так что я освободил его от этой заботы. А он освободил меня от госдачи. За два дня до моего возвращения в Москву моих детей и внуков просто грубо выдворили оттуда. А дачу эту приватизировал потом его помощник Георгий Шахназаров. Такая была эпоха...
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ
