Директор британского Королевского института международных отношений (Чатэм-хауса) Робин Ниблетт впервые выступил с докладом в ИМЭМО РАН и ответил на вопросы российских коллег. «Огонек» побывал на закрытом заседании в Москве и ознакомился с «британским взглядом» на мировую политику
Мы живем в столь интересное время, что международная политика требует уже не анализа, а искусства понимания. И одна из целей моего визита в Россию как раз продемонстрировать искусство британского понимания мира. Главное в нем — смотреть не столько на отношения между странами, сколько на течения и процессы, идущие подчас параллельно этим отношениям. Выбирая такую перспективу, можно начать с главного: характеристики актуального момента истории. Это не холодная война, не новый XIX век. Это период глобального геоэкономического противостояния, которое входит в свою полную силу. В зависимости от действий его главных участников оно может закончиться уже противостоянием геополитическим.
Китай
В центре моих размышлений — поднимающийся Китай. Надо сказать честно: Запад «просмотрел» эту страну точно так же, как в свое время не угадал скорого крушения СССР. Последние 20 лет укрепление Китая было процессом, который Америка встречала только позитивно. Всем нравилось вхождение КНР в ВТО, потому что это действие воспринималось как символический жест: после «конца истории», свертывания холодной войны последняя крупная коммунистическая страна — Китай — принимает западные правила игры и становится частью существующего порядка. И только сейчас, с таким опозданием, мы видим: все было не так. Китай не только не стал частью существующего порядка, но эффективно установил собственный и стал экспортировать его по всему миру. Ранее в этом году я участвовал в Китайском форуме развития — ежегодном событии, курируемом Госсоветом КНР. Одна из секций форума повествовала об истории коммунистической партии. И это была чрезвычайно интересная секция (что, видимо, само по себе должно удивить российских коллег). Основной посыл выступлений сводился к следующему: в 1980-е требовалось снизить влияние коммунистов на внутреннюю политику, чтобы перезагрузить экономику, обновить ряды партии выходцами из бизнеса и запустить частный сектор. Но то время осталось в прошлом. Теперь вместе с переходом КНР от «производства и экспорта» к «потреблению и инновациям» в планах компартии ужесточить свой контроль за страной и содействовать централизации. Эта перемена отразилась и в образе самого Си Цзиньпина, который не так давно стал пожизненным лидером нации.
Вы спросите: как можно реализовать идеи о партийном контроле, не покончив с инновациями? А Китай вместо ответа покажет работающие механизмы. Это поразительно: Запад, так хорошо прочитавший Оруэлла, до последнего не видел, как Китай реализует в жизни нашу классическую антиутопию. Говорить об этом стали только тогда, когда ситуация в «экспериментальной» китайской провинции Синьцзян предстала во всей красе. Помимо тотальной слежки за каждым жителем с помощью камер видеонаблюдения и сканеров для сетчаток глаз, помимо поголовного сбора генетического материала там появилась еще и гениальная в своей простоте «система социальных кредитов». Эта система «рейтингует» все действия человека: от правонарушений до выбора книг в библиотеке. И теперь, если ты идешь смотреть в кино не патриотический фильм, а какой-то иностранный, это тут же ведет к падению твоих баллов. А высокие баллы нужны, чтобы выехать за пределы региона, чтобы ребенок устроился в школьную секцию, чтобы взять кредит… Обнаружив, что фильм плохо сказался на «рейтинге», ты скорее всего поспешишь предупредить знакомых — не смотрите этого режиссера. Вот и все. Опасное кино даже можно пускать в прокат — на него все равно никто не пойдет.
Когда-то Америка тщательно выстраивала свою систему «сдержек и противовесов», чтобы защитить демократические принципы. Выяснилось, что Китай придумал свои «сдержки и противовесы», чтобы защитить собственную картину мира. Теперь через систему экономических связей с Африкой, Южной Америкой он экспортирует эти технологии и свои способы управления повсюду: Эквадор, Уганда, Бразилия, Перу, Боливия… Да что говорить, даже в Европе идеи подобного контроля соблазняют сердца.
Современный идеологический раскол при этом предстает предельно простым: либо ты считаешь, что человек важнее государства, либо ты считаешь, что государство важнее человека. И в зависимости от этого решения ты тяготеешь к одной из двух работающих моделей — условно «американской» или условно «китайской».
Америка
А что же Америка? Я только что сказал, что США как «град на холме» были сконструированы, чтобы защищать либеральные ценности. И, несомненно, сейчас они достаточно сильны, чтобы бороться с Китаем. Более того, администрация Трампа приняла вызов геоэкономического противостояния.
Но есть проблемы. Я не следил за последним выступлением президента США перед Генеральной ассамблеей ООН, но я хорошо помню его речь в 2017 году. Если закрыть глаза, можно было представить, что вещает Си Цзиньпин: суверенитет, естественное право, государственные интересы… На европейца, человека вроде меня, это производит ошеломляющее впечатление. Случается, что те или иные страны начинают говорить: «Мы первые»: Китай превыше всего, Россия превыше всего, Германия превыше всего, Британия превыше всего — это можно воспринимать спокойно. Но когда США публично говорят: «Америка превыше всего»,— это совсем другое дело. Потому что только США имеют силу не просто назвать себя первыми, но и указать, кто будет вторым, третьим, четвертым и так далее… Эти слова нельзя забрать назад, они изменяют расклад сил и отношения партнеров. Когда эксперты возмущаются тем, что Европа начинает серьезно задумываться о собственной безопасности и вкладываться в оборону, я отвечаю: это просто будильник. Своей риторикой Трамп разбудил нашу обеспокоенность и вызвал здоровую реакцию. Я вполне согласился бы с оценками политики Трампа, которые ей дал российский министр иностранных дел Сергей Лавров, выступая в ООН. За единственным исключением: я не считаю, что Россия — та сила, которая ведет себя принципиально иначе.
Америка, породив глобализацию и осознав, что последняя играет на руку Китаю, теперь борется с ней с помощью Трампа. Эта борьба сама по себе объяснима, но требует таких мер, которые разрушают мировое сообщество. Оно существовало на уровне высоких договоренностей, принципов и правил и теперь реконструируется. Европейцы, наблюдая за действиями Трампа, пытаются апеллировать к привычной логике и не понимают, что происходит. Когда Америка угрожает нам свертыванием взаимной торговли, мы говорим: Трамп просто ничего не смыслит в экономике! Посмотрите, в 2016 году связанные с США компании получили на европейском рынке 3,1 трлн евро, а европейские компании на американском — только 2,4 трлн. Неужели Америка не видит, что хорошие отношения с Европой в конечном итоге приносят ей дивиденды? Но с перспективы Трампа все выглядит иначе. Эти деньги получили компании, которые могут базироваться в Америке, но имеют заводы и представительства по всему миру, то есть эти деньги никак не повлияли на рынок труда в США, на удовлетворенность избирателей Трампа. В пределе можно сказать, что их заработали компании — конкуренты Трампа, если представить нынешнего президента США как главу корпорации «Америка». И раз Трамп поставил целью победить глобализацию, вернуть рабочие места на родину, будет ли он переживать, что прибыль каких-то компаний сократится? Конечно, нет.
Заметьте: мы снова обсуждаем геоэкономические сюжеты. Никто не знает, готов ли Трамп идти достаточно далеко, чтобы геоэкономическое противостояние с тем же Китаем переросло в геополитическое. Возможно, из-за особенностей внутриамериканской повестки ему захочется свернуть эту борьбу. Однако известно: внутри его администрации есть люди с куда более идеологизированным и стратегическим взглядом, которые не собираются отступать.
Поскольку США намерены заниматься прежде всего самими собой и именно таким образом сворачивать глобализацию, «срединные страны» теперь должны понять, как им вписаться в будущее без поддержки Америки. Южная Корея начинает переговоры с Северной — это почти идеальный пример того, что происходит по всему миру. Япония стала развивать свое Транстихоокеанское партнерство в обход США. Европа ломает голову, как выиграть битву за будущее с помощью «мягкой силы». Очевидно, Общий регламент по защите данных (GDPR) — это ставка Европы в начавшейся игре. Используя свою репутацию, Европа пытается принудить американские по происхождению IT-компании к новым стандартам обращения с персональными данными пользователей, которые, согласно регламенту, должны быть использованы только на те цели, под которыми подписался их владелец. США решили проигнорировать эту инициативу, разрешив своим компаниям придерживаться более низких деловых стандартов. Но аргументы Европы оказались убедительнее. Одна из проблем западной картины мира связана с необходимостью обеспечить честность отношений между правительствами и гражданами: такие бомбы, как Сноуден, не должны взрываться. Это чрезвычайно сложная задача. Не хотелось, чтобы возрастающая потребность мира в «безопасности» увеличивала число сторонников китайских способов решения проблем.
Россия
Я много лет проработал в Вашингтоне и неоднократно видел, как Конгресс США что-то делал правой рукой только для того, чтобы отвлечь от того, что он делал левой рукой. История с нагнетанием русской темы в Конгрессе — пример такой игры. Россия по-прежнему принадлежит внутриполитической повестке США, тогда как главным геоэкономическим врагом видится, конечно, Китай.
Почему о России много говорят? Потому что Республиканская партия испытывает сильнейший прессинг в связи с тем, что она стала базой для избрания Трампа. Ей нужно как-то компенсировать этот репутационный урон, и удобным способом стала непримиримая борьба с Россией. Республиканцы не могут открыто выступить против Трампа, но они могут доказать свою принципиальность косвенно — противодействуя «русской угрозе», которая прямо отсылает к последним американским выборам.
На первый взгляд Россия ловко пользуется сложившейся ситуацией. Российское правительство, похоже, наслаждается игрой в геополитику, творчески лавируя в коридорах возможностей, возникших из-за множественных расколов некогда цельной картины мира. И кажется, что мир, который строит Трамп (где мощь — это все), должен скорее усилить российские позиции, нежели ослабить. Однако мое сомнение состоит в том, что втягивание в геополитику похоже на обманку, которую предложили России и на которую она поддалась.
У Америки обманчивый имидж: она не есть Трамп.
Правительство США может устанавливать режим новой холодной войны, грозиться нанести ядерные удары по Москве — да что угодно, но сама Америка будет выигрывать не благодаря, а вопреки словам своего правительства, делая что-то принципиально отличное от этих заявлений. У Америки всегда есть «левая рука». И велика опасность, что, играя в геополитику, Россия играет в ненастоящую игру: когда декорации уберут, окажется, что центр силы не просто переместился, а всегда и был в другом месте. Ведь в геоэкономической битве России практически нечего противопоставить своим соперникам.
Несомненно, горячей темой в Вашингтоне в связи со всем вышеперечисленным является треугольник отношений: Китай — США — Россия. Если в каких-то расчетах Америки Россию принимают всерьез, то как раз при анализе этих тройственных связей. Китай сильно продвинулся в своем развитии, чтобы не сломаться при нажиме США, но, чтобы развиваться дальше, ему нужны партнеры. Может ли таким партнером стать Россия?
В свое время Генри Киссинджер говорил, что Америка должна быть осторожна в противостоянии с Россией, потому что Россия еще ей понадобится для создания более устойчивого евразийско-тихоокеанского партнерства. Эти соображения живы в западных кругах. В США, по-видимому, существуют две влиятельные группы экспертов: одни полагают, что стоит оставить Китаю его геоэкономическую мощь, ловко купировав все геополитическое влияние. В этом случае Америка может продолжать вести агрессивную линию в отношении России и практически не нуждается в ней как в партнере. Другие считают, что будущего геополитического противостояния с Китаем не избежать, поэтому уже сейчас нужно лишить КНР геоэкономической мощи. В таких раскладах ставки России поднимаются: она нужна как партнер по «дожиманию» врага и ее нельзя упустить. Замечу при этом, что нет ни одной заметной экспертной группы за рубежом, которая бы верила, что российско-китайский союз возможен. Почему? Потому что мы видим: даже если Россия объединится с Китаем на почве поставок энерго- и других ресурсов, пропасть между этими двумя странами — между их амбициями, историей, уровнем развития — настолько велика, что риски от такого сближения (по меньшей мере, для России) во много раз превосходят выгоды. Это будет очевидно для любого российского лидера, это понимает и Владимир Путин.
Британия
Одна из опасностей состоит в том, что Китай может сыграть на разрывах внутри западного мира. Великобритания, инициировавшая «Брексит», в этой связи сделала очень острым вопрос о будущем Евросоюза. Я позволю себе парадоксальное заявление, что «Брексит» — ожидаемая вещь. Он коренится в представлениях Британии о самой себе, в нашем национальном идеале: быть глобальной торговой нацией. Мы всегда тяготели к свободному рынку, к независимости в определении торговых партнеров, и бюрократия Евросоюза была мучительно чужда не только простым гражданам, но и большой части политической элиты.
Если ничто не удастся откатить и наш раздел с ЕС станет реальностью, самым лучшим вариантом «глобальной Британии» в будущем видится все-таки ее интегрированность с континентальной Европой по всем внутриполитическим вопросам и независимость на международной арене. Самое тесное сотрудничество должно остаться во всех сюжетах, связанных с европейской безопасностью. И нигде не должно пролететь искры.
В случае любой ссоры Британии с континентом начнет реализовываться худший сценарий: Америка тут же заключит Англию в союзники, Китай попытается наладить отношения с континентальной Европой, Россия продолжит лавировать — и куда приведет этот хаос, невозможно спрогнозировать. Нам чрезвычайно важно не обострять те конфликты, которые еще могут разрешиться мирно.
Мозговой центр
Досье
Чатэм-хаус устроен по-особому и имеет исключительное влияние на формирование британской политики на международной арене
В 1919 году на Парижской мирной конференции британский политолог Лайонел Кертис предложил создать институт международных отношений, который бы стал «экспертной площадкой» для предотвращения будущих войн, поскольку сами правительства не в состоянии справиться с этой задачей. Уже в 1920 году в Лондоне в здании с названием «Чатэм-хаус» возникает Королевский институт международных отношений, и Кертис становится его почетным секретарем, причем в число оплачиваемых сотрудников входит известный историк Арнольд Тойнби. Институт вырабатывает свой кодекс этики, основанный на «принципе анонимности»: делегаты и гости Чатэм-хауса не имеют права разглашать авторство мнений, которые были озвучены на его площадке. Финансирование Чатэма происходит как за счет правительственных денег, так и за счет частных фондов и отдельных пожертвований, а специализация института с первых дней его основания и до сих пор — международная политика. По признанию нынешнего директора института профессора Робина Ниблетта, только 5 процентов исследований Чатэма связаны с «британской темой», а 95 «представляют интерес для всего мира».