 |
ФОТО: ДМИТРИЙ ТРОФИМОВ  За год Владимир Епишин из кавказского пленника снова стал русским колхозником |
"Весной у меня сад цветет"
Деревня Рождествено находится на самой границе Ярославской и Костромской областей. Заснеженные поля, приземистые покосившиеся домики, брошенные церкви — именно по такой России скучал в чеченском плену ярославский колхозник Володя Епишин.
13 лет назад Епишин, неплохой плотник и столяр, решил подработать на Кавказе — и попал в чеченский плен. Потом были долгие годы рабства, унижений и издевательств. В прошлом году мы встретили его в Панкисском ущелье Грузии, куда чеченцы, хозяева Володи, бежали от войны. Мы вывезли его из Грузии, и он поселился в этой ярославской деревне, где районная администрация выделила бывшему пленнику полдома. Его собственный добротный дом на берегу Волги, значительно подорожавший за годы перестройки, давно поделили между собой дальние родственники, а судиться он не захотел. Так и стал он жителем села Рождествено. Володю устроили сторожем на колхозную ферму. С другой работой он не справился бы из-за надорванного здоровья, да и нет здесь другой работы.
— Живет он туговато, порой едва концы с концами сводит,— говорит двоюродная сестра Епишина Галина Пчелина по дороге из Ярославля в Рождествено.— Я выбираюсь к нему раз в две-три недели — проведать да подкормить. Денег-то на ферме он не получает, да и выпить любит.
Стучим в двери ветхого зеленого домика. Улыбающийся Епишин бросается меня обнимать.
— А я ждал по весне, как ручьи пойдут,— говорит он.— Сейчас здесь неприглядно все. А весной у меня сад цветет.
Сад Володи — три яблоневых дерева и маленькая вишня — достался ему в наследство от прежних хозяев дома, учителей, которые из села уехали.
 |
ФОТО: ВАСИЛИЙ ШАПОШНИКОВ Улетая с Кавказа год назад, бывший раб и будущий колхозный сторож хотел начать жизнь заново |
Жилье Епишина — это две полупустые комнаты, кухня и большой погреб. Горячей воды нет, туалет на улице. Зато в доме очень тепло. Большая русская печь давно не используется: отопление газовое. Пока Галина Петровна гремит на кухне чайником, Епишин рассказывает о своей жизни. За год после освобождения он, конечно, ничего из запланированного сделать не успел — корову не купил, здоровье не поправил. Да еще и долги появились.
— Как же так? — спрашиваю я.
— Да не оклемался я еще, а вот оклемаюсь, так всего и добьюсь. Сызнова все начинать всегда тяжело.
Из его рассказа понимаю, что выкарабкаться из нищеты человеку, попавшему в русскую деревню, невозможно. Зарплата у сторожа на ферме — 300 рублей. Денег этих работники не видят — их только начисляют, но не выплачивают уже много лет. Иногда, правда, в счет зарплаты дают молоко, хлеб, масло. Дежурит Епишин сутки через двое, в оставшееся время ищет заработок на стороне — например, разгружает ящики в магазинах. Зимой он нанялся строить дом к хозяйке сельского продуктового магазина. Платили ему 60 рублей в день — так, что соседи даже немного завидовали. Но через два месяца он заболел воспалением легких и работу потерял. Хотя на ферму продолжал ходить исправно.
— Тут если ночной отел, то теленка принимать некому, вот сторож и должен принять,— поясняет Епишин.— Если принял нормально, заплатят 4 рубля, а пропустил — оштрафуют на 100 рублей.
Ближайшая поликлиника находится в соседнем селе Бурмакино, а билет на автобус стоит 4,5 рубля. Вот Епишин и лечил легкие самостоятельно.
Год назад глава администрации Некрасовского района выделил ему средства на протезирование зубов — правда, безналом: "Приезжай в районную поликлинику, там тебе за месяц вставят жемчужные резцы". Но Епишин, разумеется, зубы не вставил: не было денег, чтобы добраться до райцентра.
"Недавно Чечня перестала сниться"
— Летом я хорошо жил,— вспоминает Володя.— Картошку посадил, огурцы. Сытно жил. Сестра из Волгограда приезжала. Плакали мы с ней долго.
— Еще бы не плакать! — говорит из кухни Галина Петровна.— Напугали-то как его! С сестрой племянник приехал, молодой парень, только из армии вернулся. Вот он и решил Вовку разыграть. Приехал в камуфляже, нас в машине оставил, а сам к дому пошел. Вовка дверь открывает, и вижу, лица на нем нет. А племянник ему и говорит: "Давай, дядя, собирайся, в Чечню поедем". Володя как деревянный к машине пошел. Ну а как нас увидел, так расплакался, точно ребенок. Вот как пошутили.
— О Чечне вспоминаете? — осторожно спрашиваю я.
— Не очень,— неохотно говорит Володя.— Мне, Оля, недавно сны перестали сниться. Каждую ночь снились. Как с ножом на меня хозяин кидался, как из автомата стрелял, а я прыгал, чтоб не попал. Теперь не снятся. Отпустило. А то, что голодно здесь, так ведь все так живут. А я встану на ноги, вот потеплеет только, теленка куплю. Теленок 900 рублей стоит, так в счет зарплаты за три месяца и возьму.
Галина Петровна разливает чай.
— Жалко мне его,— вздыхает она.— Зимой приезжал он ко мне в Ярославль брата проведать. Брат в больнице лежал. Засиделся в палате, гардероб закрыли, и он без пальто остался. Пошел ко мне и заблудился. Мы его на улице нашли — идет куда-то, раздетый, расстроенный. Всю ночь во сне кричал, как будто убегал от кого-то, плакал. Утром спрашиваю: "Что с тобой было-то?" А он: "Не обращай внимания, Галина, я просто сплю плохо".
Епишин благодарно смотрит на сестру: "Если бы не она, не выжил бы я тут. Да еще соседка Нина Александровна помогает".
 |
ФОТО: ДМИТРИЙ ТРОФИМОВ "Слишком много подарков жизнь надарила",— говорит Владимир Епишин, у которого теперь есть свобода, неполученная зарплата за много месяцев и маленький цветной телевизор |
28 марта у Владимира Епишина день рождения, ему пятьдесят. От редакции я подарила ему маленький телевизор LG. Прежний, огромный черно-белый монстр, хозяин категорически отказался выбрасывать: "Я на запчасти его продам, у меня приятель есть, он телемастер".
— Это тот, с которым вы все время пьете? — хмурится Галина Петровна.
— Хороший он человек,— оправдывается Епишин,— работящий.
— Вообще-то хоть и спаивает он Вовку, телемастер этот, а сильно помогает ему,— говорит Галина Петровна.— Я как-то приехала, Вовка больной лежит, в доме шаром покати. Спрашиваю: "Давно лежишь?" А он: "Уже неделю." "А что ел?" Оказывается, приходил этот телемастер, принес поесть, хлеба оставил. Не бросают его в беде друзья.
Неожиданно в комнате появляется молодая сильно накрашенная женщина. Потом уже мне объясняют, что здесь не принято стучаться.
— Ты, Вовка, на ферму пойдешь? — спрашивает она.
— Это наша доярка Валя,— объясняет Епишин.— Школьница еще, а видишь, выпивает уже.
И говорит Вале, что дежурство у него через два часа.
— Ой, Вовка, тебе телевизор привезли! — восхищается Валя.— И цветной! Посмотреть можно? У нас тут таких нет.
Заходит соседка Епишина Нина Александровна. Она учительница сельской школы, в которой учится и Валя. Рассказывает, что школа неполная, девять классов, что учителей мало и приходится работать на две ставки. Я спрашиваю, сколько же лет Вале. Оказывается, пятнадцать.
— В селе все пьют,— тихо говорит Нина Александровна.— У Вали мать пьет, у меня — муж, и Володя пьет.— Я вот Дейла Карнеги читаю, мне тогда жить легче. А так ведь тяжело очень. Вот зашла как-то к Володе, а у него тут друзья собрались. Один — такой уважаемый человек, дети у него — на полу лежит, так напился. Мне потом в глаза ему смотреть было стыдно. Страшно жить в деревне. Не выживешь тут, если хватки нет. А у Володи нет ее, пропадет он. Вот Колька Сухарев, друг его, тот не пропадет. Он электрик, тоже бедный, пьющий, но дельный, на все руки мастер. Ему и корову председатель дал.
"Он не злой и не лентяй, просто слабый совсем"
Нину Александровну в селе считают человеком зажиточным. Получает она 4 тыс. рублей и на эти деньги содержит семью — мужа и трех дочерей-студенток. Держит домашнее хозяйство. Встает она в 5 утра, ложится спать поздней ночью. Муж учительницы — тракторист, и зарплата у него не выше, чем у Епишина. Поначалу Нина Александровна сильно не любила нового соседа: друзья у него пьющие, и сам такой же. Шумят, а дом общий, стены между комнатами тонкие. Да и муж-тракторист повадился ходить к соседу выпивать.
А однажды Володя привел в дом старую бомжиху по прозвищу Клюка. Она появилась на ферме еще осенью, а как ударили морозы, стала болеть.
— Володя-то ее пригрел, а она стала сюда своих приятелей водить,— рассказывает Нина Александровна.— Бывало, зайду — она спит, а в руке сигарета незатушенная. Ох как боялась я, что дом спалит! Вот как-то стали они тут шуметь, я Галине позвонила, сестре Володи. Она приехала и говорит ему: как же тебе, мол, не стыдно! Ты через такие испытания прошел, а теперь позоришь себя. Так через два дня в доме никого не было, всех он разогнал. Но тогда я еще сильно его не любила. А после того случая с Клюкой тихо так стало у него в доме. Неделю, вторую — тишина. Придут друзья его, потарабанят в окна, двери, а он не открывает. Я уж прислушиваюсь — не помер ли? Слышу, ходит по комнате из угла в угол, ну и зашла. А он сел, голову обхватил руками и говорит: "Не могу так жить, Нина Александровна. Тяжко мне, совсем я один. А друзей не хочу, пить не хочу, сестру Галину подводить стыдно". Ну, я ему кошку принесла. С той поры и хожу к нему — супа принесу, молока. Я поняла потом: он не злой и не лентяй, просто слабый совсем и добрый, через эту доброту-то свою и страдает. К нему за куском хлеба придут, он последний отдаст, потому и пусто у него всегда. Вот как-то журналисты местные приехали, чаю у него попили с вафельным тортом. А как уехали, он мне остаток торта принес. А сам-то как сладкое любит! Я и брать не хотела, да дети уговорили, мы ведь тут не едим такой деликатес.
Через час Епишину идти на ферму. Выходим из дома.
— Ты извини, Оля, что я всех подвел,— говорит он.— Обещал не пить. Я правда не хочу эту водку. Я жить хочу заново. Вот что-то не получается у меня...
Проходящие мимо школьники кричат: "Здрасьте, дядя Володя!"
— Это председателевы дети,— улыбается Епишин.— Они ко мне хорошо относятся.
— А есть такие, кто относится плохо?
— Многие. И плохо думают, говорят, что я пьяница и мне слишком много подарков жизнь надарила.
— А вы как считаете?
— Да так оно и есть. Разве я думал когда, что на родину вернусь? А вот вернулся. Свободный я.
