Портрет Александра Солженицына поссорил жителей одного тверского дома. В их ссоре преломились застаревшие конфликты большой страны
На истлевшем асфальте около дома хрустят осколки разбитых банок зеленки и крошатся причудливо застывшие пузыри синей краски. Сине-зеленый декор гармонирует с забытой вывеской некогда бывшего здесь магазина — «Дары Нептуна». Сам дом — кирпичная пятиэтажка с единственной работающей алкогольной лавкой — скрывает следы старения только потому, что выходит торцом на оживленную улицу Вагжанова, переходящую за поворотом в главную улицу каждого российского города — Советскую. Дом убирают и обметают, чтобы меньше напоминал о себе.
Но он — пятиэтажный пенсионер — вдруг оказался героем новостных лент! Если этого не знать, появление банок зеленки и синих пузырей на асфальте останется загадкой, а так все понятно: этими нехитрыми орудиями местные жители пытались запулить в торец собственного дома, чтобы испортить его недавнее украшение и привлечь внимание журналистов к тому, что они называют «политической провокацией». Такую нервную реакцию вызвал незавершенный, но вполне узнаваемый портрет Александра Солженицына с размашистой подписью: «Жить не по лжи!», который с октября заполнил торец дома и мысли проживающих в нем. «Кто разрешил? Почему Солженицын? Когда нам за это заплатят?» — роится в головах обитателей пятиэтажки. Ну а пока ответов нет, самые дерзкие бросают в портрет пакеты с краской или делают под ним подписи: «иуда» и «лжец».
— При Брежневе здесь висело: «Храните деньги в сберкассе», ну и где мои деньги? — на ходу бурчит загруженная сумками, суетливая жительница.— Теперь пишут «жить не по лжи». Хотите — верьте…
Впрочем, говорить о позиции жителей как таковой нельзя: вероятно, так же нельзя, как нельзя говорить о «россиянах» вообще. Люди вообще и жители в целом существуют, пока ничего не происходит, а стоит появиться чему-то новому — тут же раскалываются, идут рябью по воде. Вот и сейчас, на момент сдачи номера, продолжается сбор подписей обитателей дома за и против граффити с Александром Исаевичем, причем счет «сторонников» и «противников» застыл на отметке 52 к 44. Сторонники благодарны авторам рисунка, противники мечтают его либо испортить, либо закрасить. С учетом того, что в доме всего 104 квартиры, можно сказать — идут ноздря в ноздрю.
За Солженицына и Бодрова
Источник всей этой ряби на воде, «раскачивающей лодку», как ни удивительно, сама «Единая Россия». Именно депутат Тверской областной думы от партии власти Илья Холодов, родившийся в соседнем доме и избранный от Московского района, поддержал идею местного граффитиста Виктора Лебедева (Джокера) так отметить юбилей Солженицына.
— Я поставил себе гугл-цитатник и теперь получаю все материалы СМИ, где меня упоминают,— сообщает «Огоньку» Илья.— Стал знаменит. Но сам с журналистами еще не общался: доверяю только вам.
Этот депутат, начавший политическую карьеру в 2012-м и переизбранный в 2017-м, молод и уверен в себе: человек, который в 1990-е мог бы стать героем сериала «Бригада», в 2000-е — бизнесменом, в 2010-е превратился в «кадровый резерв». Он говорит о проблеме легко, глядя поверх собеседника и стоя в излюбленной «позе силы» всех ораторов — со слегка расставленными ногами и напряженно прямой спиной.
— Я помог украсить город почти десятком профессиональных граффити, и ни один раз не обходилось без конфликта с жителями. На Семеновской решили нарисовать орла — ну такого, как полет кондора. Тут же встрепенулись местные: «А орел-то американский!». Я им говорю: вы у него что, паспорт видели? А они: «Так наш же двуглавый!». Ну что-что, пришлось закрасить: двуглавый не летает… На Силикатке рисовали «Ну, погоди!» — там волк не понравился. Курит, говорят. Люди такие, понимаете,— пожимает плечами Илья.
По его мнению, в своей политической карьере он допустил пока одну ошибку: стал избираться от своего района, где в школу ходил, где во дворе играл. А чем больше люди тебя знают, тем больше они — «такие».
— В других бы местах проще было, а тут… Но я упорный. Вообще, идея нарисовать Солженицына идет от Вити, но мне нравится, особенно подпись,— признается депутат.— Я думаю, что в подписи все и дело. Она глаза ест. В Питере было граффити с Бодровым, где тоже написали слова: «Сила, брат, в правде» — так слова потом замазали. А почему? Потому что никому про правду не хочется.
Сам Витя стоит рядом и выглядит точно так, как вы представляете себе граффитиста, только верующего и решившего играть «за светлую сторону». Поэтому традиционная толстовка у Вити золотисто-песчаная, а повязка на голове — белая.
— Я считаю Солженицына великим человеком, который открыто говорил о советских репрессиях, когда все боялись, и при этом верил в возрождение страны,— улыбаясь, рассказывает Джокер.— Со дня его рождения исполняется 100 лет, он бывал в Твери — почему бы не сделать писателю подарок? Мне понравился этот фасад, Илья Холодов помог с краской и подъемным краном, заручился поддержкой департамента архитектуры, начали работать. Ну а потом появились недовольные: работа встала. И я не дорисовал Солженицыну даже морщин, очень жаль.
Обычно Витя рисует за деньги, но здесь действовал бескорыстно — по воле души — и просто не ожидал, что людям, у которых подъезды исписаны кустарно-грязными граффити, может вдруг не понравиться его творчество: «Солженицын ведь наш классик!» — изумляется Джокер.
Странная ситуация, когда мнение жителей узнается постфактум, стала возможна из-за особенностей управления российским городом, которые мало изменились со времен Салтыкова-Щедрина, губернаторствовавшего в Твери.
Как пояснил «Огоньку» адвокат Евгений Корчаго, член совета по взаимодействию с институтами гражданского общества при председателе Совета Федерации РФ, чтобы нанести граффити по всем правилам, требовалось обратиться в управляющую компанию дома для организации сбора жильцов: если более половины из них высказались бы за изображение, Джокер мог спокойно приступать к работе.
— Ну а практика показывает, что могло хватить и одного письменного согласия управляющей компании,— признается адвокат Константин Егоров, генеральный директор бюро «КМ-консалтинг», специализирующегося на недвижимости и строительстве.— УК — не ТСЖ, она практически неподконтрольна и стремится в договоре с жителями прописать, что может распоряжаться общедомовой собственностью, то есть торцом стены, как считает нужным. «Откатить» решение УК у жителей получается в том случае, если их интересы уж совсем ущемлены — скажем, подсветка рекламы такая, что спать нельзя, и Роспотребнадзор готов вмешаться.
Почему бы не получить все необходимые бумаги, Холодов объясняет на пальцах: если со всеми договариваться, юбилей пропустишь.
— Я вообще словами со всеми поговорил, все за, но все ждут,— сообщает депутат.— Короче, УК ждет, какую сторону примет администрация города, чтобы собирать жильцов, администрация никакой стороны не примет, пока не поймет, какой будет резонанс от события. Вот и получается, что сначала нужно устроить резонанс, а потом собирать подписи. Тут как бы так устроено…
Прокурорский надзор
Резонанс получился замечательный. Во многом это дело случая: так уж вышло, что именно в этом доме живет прокурор советской закалки на пенсии, перебравшийся из Москвы в Тверь отдохнуть, и имеет квартиру деятельный участник тверского отделения «Сути времени» — левопатриотического движения Сергея Кургиняна. Впрочем, не исключено и то, что в Твери просто не найти дома, где бы не встретились эти два типажа.
По тому, есть ли в публикациях о тверском доме фигура Андрея Анатольевича Чугуевского, прокурора и жителя квартиры № 56, можно судить, насколько близко журналист подошел к граффити. Если его нет, значит, журналист смотрел издалека, ну а если есть — значит, перед нами добросовестный корреспондент, стал вникать в детали, чего доброго, зашел во двор…
— У меня балкон удачно расположен, я до некоторого угла вижу, что происходит у торца дома, и тут же реагирую,— поясняет худощавый пенсионер с острым, горящим взглядом, какой бывает у рыбака, заметившего поклевку.— Я Андрей Анатольевич, я имени не скрываю. В первый день, как только меня проинформировали об этом безобразии — я обзвонил все инстанции, даже жилдоринспекцию! Я написал обращения — пожалуйста, загибайте пальцы — в администрацию Московского района, в прокуратуру Московского района, в прокуратуру города, губернатору Рудене…
Чугуевский постепенно распаляется и, присматриваясь к собеседнику, соображает, какую «подсечку» лучше применить — экономическую или политическую. На первую он ловит либеральных журналистов, на вторую — консервативных.
— Давайте посмотрим на ситуацию объективно: я окончил юрфак МГУ, я могу это сделать — стена находится в общей собственности, в моей собственности, и, рисуя что-то на ней просто так, эти люди меня обокрали. Они говорят: «Жить не по лжи!», а сами воруют,— ведет в одну сторону экс-прокурор и, замечая сочувствие, заводит в другую,— но главное — вы понимаете, к чему это все? Это ведь политическая провокация, девушка. Это политическая провокация политических мародеров — всей этой якобы «партии власти», обирающей труп великой страны. Они что хотят, чтобы мы стенка на стенку пошли? Они хотят у нас Украину устроить? Солженицын оболгал нашу страну в угоду американцам, а теперь будет меня жизни учить?..
Не проходит и десяти минут монолога Андрея Анатольевича, как рядом появляется человек с тихим взглядом разведчика, представляющийся Иваном Орловым. Помимо эмоций у него есть программа (ведь он из самой «Сути времени»), и, когда удается аккуратно прервать Чугуевского, Орлов поясняет, как быть.
— В 1983 году Солженицын хотел, чтобы наши воины-афганцы переходили на сторону моджахедов: все антисоветчики — русофобы,— без тени агрессии, даже с какой-то жалостью говорит Орлов.— Чтобы не было таких конфликтов, как здесь, нужно создать рамку национального консенсуса. Нужно сделать так, чтобы все, кто хочет признать советское время черной дырой, были выведены за рамки этого консенсуса.
«Как же их вывести?» — интересуюсь я. Орлов молчит, потом отвечает, что это «вопрос к интеллигенции», но «разговаривать с теми, кто рисует такие граффити, все равно нельзя: не будете же вы договариваться с власовцами и фашистами». В ХХ веке мой собеседник видит две большие беды: 1917 и 1991 год. «Из первой пропасти большевики спасли»,— сообщает Орлов и утихает, давая понять, что из пропасти 1991 года страну придется спасать ему и Чугуевскому — больше некому.
— Но сознание у людей очень слабое,— сокрушается Орлов.— С ним нужно работать.
Мимо проходит рослый мужчина с невысоким лбом, Чугуевский останавливает его по-дружески: «Вот голос народа! Что ты думаешь о Солженицыне?».
— Ну, конечно, он сидел в тюрьме, это смущает, но вон, у нас рядом парк Гумилева, тот тоже, говорят, в тюрьме сидел — все равно же литература…
— А ты понимаешь, какие идеи он пропагандировал? Почему в Америку уехал?
— Вообще, в 1973 году мне пионервожатая говорила, что он отщепенец, я не то чтобы свое мнение поменял…
— Вот, записывайте, девушка, записывайте! Мнение народа!
Одного не найти
В те редкие случаи, когда удавалось пробраться к дому, минуя балкон Чугуевского, я записывала. Вот мама с ребенком скрылась в 76-й квартире: «Мне, честно, вообще все равно. Солженицына не читала — некогда, но есть в планах прочитать». Вот из второго подъезда женщина выходит встречать детей: «Нормальная картинка. Если не брать в расчет его труды, пусть украшает стену». Или вот, мужчина средних лет, в очках и с нервной мимикой, увивается за мною следом: «Вы чего про картинки пишете, а не про нашу мусорку? Вам все деньги, деньги нужны! Все за деньги делаете! А людям хлеб нужен, не зрелища! Хлеба мне не хватает!». Прекрасные девушки, устроившие вечеринку в лифчиках у открытого окна, перекрикиваются со мной весело и задорно: «Да читали вашего Солженицына! В школе заставляли. Пусть рисуют, что хотят». А Оксана из 90-й квартиры, хоть не читала Солженицына совсем, но готова поддержать Витю Лебедева: когда украшала подъезд, соседи думали подать на нее в суд: «До того народ против красоты».
Подписи в защиту граффити собирают двое юношей — Виктор из колледжа транспорта и сервиса и Илья из Тверского политеха. Они добровольцы и члены «Молодой гвардии» «Единой России» и да — они за Солженицына.
— Это вообще про просвещение, люди должны знать своих писателей, нобелевских лауреатов,— говорит Илья.
Тверское отделение «Молодой гвардии» даже запустило флешмоб «В контакте» в поддержку Солженицына, а пресс-секретарь отделения первой взяла граффити на аватарку. КПРФ пока стоит в сторонке и размышляет, подключаться ли к борьбе и чего ждать от этой истории, ограничиваясь скудными комментариями в соцсетях.
Понятно одно: найти сторонников граффитиста Джокера, которым нравится красивая стена, легче, чем идейных сторонников Солженицына, вдохновленных трудами писателя. Впрочем, и такие имеются, и даже в одном подъезде с Чугуевским. Известен среди них, например, «дядя Миша» — Михаил Галицкий, который получил «домашнее прозвище» в подъезде за социальную ответственность: забирает и встречает соседских детей из детского сада.
— А кто может быть против Солженицына-то? — вопрошает «дядя Миша»,— Анатольевич, что ли? Да он против всего. Он и меня негодяем зовет. Вы поменьше слушайте.
Лариса с первого этажа уверяет, что прочла вообще всего Солженицына: «Я литератор».
— Ну что они вам говорят? Ну что, не было, что ли, репрессий? Ну невозможно же уже это слушать! — возмущается седая Лариса, щурясь то ли от неприятного разговора, то ли из-за отсутствия очков.
А я размышляю: есть ли в доме совсем уж странный человек, который бы осудил методы нанесения граффити «явочным порядком», но при этом поддержал бы саму идею и взгляды Солженицына? И не только бы поддержал, но и помогал бы все сделать по закону? Где такого искать — не поймешь.
Покидая дом, взбаламученный рисунком, думаю о том, что конфликт 1993 года, годовщину которого мы отмечали недавно, совсем не исчез в 1993 году. Тогда коммунистически настроенный Верховный совет, опираясь на действующее законодательство, блокировал возможность реформ. Казалось, сбей его силой с занятых позиций и откроется дорога новому: сбили. Но вот выясняется, что, отдав Белый дом, сторонники Совета рассыпались по тысячам других домов, маленьких пятиэтажек и солидных новостроек, по-прежнему защищая свое законное право считать 1991 год трагедией, а Солженицына — врагом народа. И как здесь жить не по лжи, поди разберись, Александр Исаевич.