«Я из другого времени. Но мы вместе»

В интервью «Огоньку» Шарль Азнавур просил передать читателям, что «любовь важнее успеха». Чтобы попрощаться с поэтом, мы решили вспомнить тот разговор 13-летней давности

Просто Шарль

Ему нравилось приезжать в Россию по апрелям и октябрям: почему-то именно так складывался график его гастролей. Рискну предсказать: так было бы и дальше, если бы не непредвиденный сбой в расписании (смерть как всегда не вовремя). Почему я в этом уверен? Да просто в том нашем разговоре Азнавур честно признался, что у него есть мечта — «найти в Москве настоящий русский ресторан». Хороший армянский он нашел с первого раза, а вот с русским все не выходило. «Проблема,— предположил он с той тонкой иронией, которую невозможно услышать, но можно почувствовать,— вероятно, во мне. Точнее, в том, что я знаю толк в русской кухне, ведь дед был известным поваром и угощал вашего последнего императора, а мои родители держали русский ресторан в Париже».

Конечно, он нашел бы такой ресторан. На худой конец создал бы его сам — у последнего французского шансонье всегда была уйма планов и невероятная настойчивость в их достижении. К примеру, в последний раз, когда Азнавур был в России (пару лет назад), он так и сказал: «Я буду первым, кто выйдет на сцену в сто лет». Сцена была его колыбелью, его стихией: на ней он родился как Шарль Азнавур. (Есть, правда, легенда, что им он стал еще при рождении, поскольку записать в метрику новорожденного сына армянских иммигрантов из Салоник имя Шахнур Вахинак не смог никто из французского персонала).

Он прожил 70 лет на сцене (уже это рекорд, не говоря уже о 1200 песнях и 200 млн проданных дисков), но и умер фактически тоже на ней. Только приехал с гастролей в японской Осаке, собирался в Брюссель, потом его ждал Париж… Друзьям он сказал, что написал за последнее время 20 новых песен, из которых 19, конечно, выкинет. Но одну, похоже, оставит и доведет до сцены — как раз к парижским гастролям. Умер Шарль в ванне — врачи говорят, просто уснул…

«Великий Шарль»

В день смерти Шарля все большие французские газеты, не сговариваясь, потеряли свое лицо — с первых страниц Figaro и Liberation, во всю полосу смотрел на читателей, будто прощаясь лично с каждым из них, пожилой армянин, который собирался петь до ста лет. Он и не допел-то самую малость — каких-то шесть лет.

Каким образом этот человек, чьи родители-иммигранты собирались в Америку и по случайности остались во Франции, стал великим французом? Секрет его идентичности так же прост и красив, как те чувства, о которых он писал и пел песни. Шарль Азнавур был любим Францией, потому что сам глубоко любил и уважал ее. И умел показать это в эпоху, когда в Европу едут за тем, чтобы навязать ей себя.

Я спросил его в том интервью: а смог бы он, сын иммигранта, сделать сегодня, в нынешнем французском обществе, такую же замечательную карьеру? Он ответил:

— Да. Но с одним условием. Нужно раствориться в культуре страны, где живешь, ассимилироваться с нею полностью. Я не хочу сказать, что нужно отречься от корней. Но в той стране, в той среде, в которой живешь, нельзя закрываться в гетто, даже если это гетто только интеллектуальное, только мысленное. Я — типичный француз, абсолютный. Что не мешает мне быть и типичным армянином. Когда вы сделали кофе с молоком, вы уже не можете отделить молоко от кофе.

Попробуйте повторить — только не на словах, а в жизни. Будет очень трудно — в любой стране, в любом обществе. Но Азнавур смог.

А еще он ни перед кем не заискивал. Это в нем заметила Эдит Пиаф, которая взяла его шофером, потом сделала секретарем, а потом стала петь его песни. Каким чудом? Азнавур объяснил это сам: «Молодые, которых “двигала” Эдит, обычно были ее любовниками. Я — нет, я зацепил ее другим. Мы оба были детьми улицы, это общее прошлое нас сблизило. Пиаф была единственной женщиной, которая оказала на меня влияние».

Он был, кстати, весьма неполиткорректен — в нынешнем значении этого слова.

Был убежден, что семья начинается с мужчины, что любовь — это любовь, а за любимых женщин, детей и поступки в жизни надо отвечать по полной программе. Очень не любил «готовые мысли» и участие в кампаниях, где все за тебя решено. Когда в 1974-м на выборах президента Франции все интеллектуалы, артисты и шоу-бизнес страны, возбужденные бунтом мая 1968-го, пели, думали и плясали за Франсуа Миттерана, он назло политической моде спел на митинге Валери Жискар д’Эстена, кандидата от правых.

В последний раз он подобным образом шокировал уже промакроновский парижский бомонд: в модной телепередаче у шансонье спросили, что он чувствует, видя кадры Марин Ле Пен (лидера патриотического Нацфронта), напевающей его песни. Ведущий ждал от сына иммигрантов горячего авторского осуждения радикал-популизма — в тон кампании за Макрона, но не на того напал. Расшифровав комбинацию, Азнавур просто ответил: «А мне приятно». Его потому и стали звать Великим Шарлем (как Шарля де Голля, создателя и президента Пятой республики), что он был французом по сути. То есть, умел и не боялся идти против течения. И это ценили — в парижских салонах меньше, в народе больше.

При этом он знал французский так, как его знают не все французы. Чем очень гордился — нетрудно заметить по изысканности слога. Он и называл-то себя не певцом, не шансонье и даже не автором: он называл себя «писателем песен». Вот деталь: Азнавур был очень внимателен к молодым исполнителям, потому что сам долго и мучительно пробивался на сцену (начал петь в девять лет, а приняла его публика, когда ему было уже за 30). Однако при этом он почти никогда не забывал сказать тем, кто протягивал ему свои записи для прослушки: «А еще распечатайте мне свой текст, я хочу прочитать вашу песню». Многих нынешних исполнителей это ставило в полный тупик.

Шарль и шансон

Сейчас говорят, что вместе с Азнавуром уходит французский шансон: на него, мол, давно нет спроса у молодежи. Впрочем, говорили это и при жизни собиравшего полные залы маэстро (или «патрона» — так, кажется, больше любили называть его в команде, с которой он выступал). Тем не менее в тот наш разговор 13 лет назад я спросил: есть ли шанс выжить у авторской песни, которую представляет традиционный французский шансон и он сам, в частности, под давлением современной музыки? Неожиданно Азнавур ответил не про шансон и не про шоу-бизнес:

— Вы знаете, я никогда не пытаюсь вскочить в поезд на полном ходу. Иными словами, никогда не пытаюсь доказать молодым, что я их моложе. Наоборот, я хочу, чтобы молодежь поняла, что я из другого времени. Но в моем времени тоже было интересно. В нем есть вещи, которые мне дороги и которые, по-моему, представляют интерес для тех, кто молод сегодня и еще их не знает. Кажется, у меня иногда получается объяснять это другим поколениям… Но принцип такой: я предложил молодежи пойти за собой, вместо того чтобы пытаться пойти за нею.

А вообще, я уверен, что любовь публики важнее успеха. Успех проходит, а любовь остается надолго. Это мое мнение».

Мы беседовали, когда Шарлю Азнавуру исполнилось 80 лет. И он, как мы знаем, собирался петь еще двадцать.

Дмитрий Сабов