Вчера во второй половине дня в Санкт-Петербурге встретились президент России Владимир Путин, федеральный канцлер Германии Герхард Шредер и президент Франции Жак Ширак. Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ передает из Санкт-Петербурга, что весь день лидеры занимались тем, чего от них все и ждали,— говорили об Ираке.
В Петербургском университете второй день работает российско-немецкий "Петербургский диалог". Встречаются политики, журналисты, культурные деятели и обсуждают прошлое, настоящее и будущее. Говорят, очень интересный диалог.
Я, правда, не смог в этом убедиться. Мы приехали, когда "Диалог" явно иссяк. Сопредседатели, одним из которых был президент СССР Михаил Горбачев, любимый немцами за все, что он для них сделал, пытались оживить дискуссию своими собственными мыслями. Господин Горбачев говорил, что диалог не приобрел антиамериканского характера, к его очевидному удовлетворению. Господину Горбачеву явно вообще ни с кем не хочется ссориться.
Он попросил высказываться, но желающие нашлись не сразу. Только член СФ Михаил Маргелов заметил, что старая повестка дня в российско-германских отношениях исчерпана, а главный редактор радиостанции "Эхо Москвы" Алексей Венедиктов спросил, не является ли политической ошибкой то, что Германия и Россия в иракском кризисе не поддержали США. Ему как можно скорее возразил ректор МГУ Виктор Садовничий:
— Дискуссии, переходящие в плоскость персоналий, не являются предметом наших дискуссий!
Еще через пару минут в актовый зал университета вошли Владимир Путин и Герхард Шредер. Сев за стол, российский президент деликатно отказался от предложенных наушников с переводом на немецкий язык. Все ждали, что лидеры двух стран скажут что-нибудь про послевоенное устройство Ирака или по крайней мере про желание поучаствовать в нем и даже, может быть, про долги Ирака России, о которых, как накануне намекнули из Вашингтона, возможно, следует теперь и забыть.
Ни о чем таком Владимир Путин говорить не стал, зато заявил:
— Военная операция в Ираке продолжается более трех недель. Результаты известны, и они вызывают сожаление.
Эта фраза произвела, конечно, как минимум двойственное впечатление. Чего же именно жаль российскому президенту? Свержения диктатуры Хусейна? Или все же жертв среди мирного населения? Хотелось уточнить. Но как?
Выступление Герхарда Шредера было более ясным. Он сказал, что российско-германские отношения не создают трудностей ни в европейских отношениях, ни в трансатлантических связях.
Так ему, значит, кажется.
Когда столь разные народы, которые имеют общую кровавую историю (Как сказал! — А. К.), выступают за мирные разрешения конфликтов, это о многом говорит.
Ведущий предложил продолжить начатую утром дискуссию в присутствии президентов. Продолжать опять оказалось некому. Снова выступил Михаил Маргелов и спросил, готова ли Россия выступить инициатором создания новой Ялты. Это очень не понравилось Владимиру Путину.
— Создания чего? — поморщившись, переспросил он.— Какого яблока?
— Ялты,— не очень уверенно повторил господин Маргелов.
— Чего-чего? — опять переспросил Путин.
А ведь наверняка расслышал. Ну хорошо, может, и нет. Затем опять выступил Алексей Венедиктов, и снова с тем же своим вопросом: не было ли политической ошибкой не поддержать США в войне против Ирака. Хорошо все-таки, что Алексей Венедиктов работает журналистом. У него тоже возник вопрос после утверждения российского президента, что результаты операции в Ираке вызывают сожаление. И господин Венедиктов использовал возможность уточнить, что имел в виду Владимир Путин.
Заместитель ректора университета испугалась Алексея Венедиктова не меньше, чем Виктор Садовничий:
— Мы же здесь собрались для обсуждения не таких вопросов! — едва ли не с отчаянием воскликнула она.
— Я отвечу,— сказал российский президент,— чтобы не выглядело так, что мы уклоняемся от ответа.
Однако в свойственной ему манере заметил, что свой вопрос господин Венедиктов мог бы задать и на пресс-конференции.
Но сначала он разобрался с новой Ялтой.
— Утверждения некоторых СМИ о том, что Россия, Франция и Германия будут создавать новую Ялту (то есть знал, конечно, знал про этот термин и без господина Маргелова! — А. К.), лишены всяких оснований. Никаких сепаратных действий тут быть не должно.
После этого Владимир Путин взялся за вопрос Алексея Венедиктова. И выяснилось:
— А мы разве не говорили, что режим Хусейна не соответствует современным требованиям демократии? Мы никогда не говорили, что прикрываем его. Мы говорили, что этот вопрос нельзя решать военными средствами.
Владимир Путин рассказал, что 80% стран в мире не соответствуют западным стандартам демократии.
— И что, с ними со всеми воевать? — спросил он.— И потом, готовы ли две-три страны внедрять эти стандарты? Что, предлагается воевать со всеми? Наверное, это сумасшедшая мысль никому не приходит в голову.
— Наверное, устранение диктаторского режима — плюс,— добавил Владимир Путин.— А разрушения и гибель людей — минус...
Тут он уже и сам, видимо, пожалел, что стал отвечать на этот вдруг оказавшийся таким бессмысленным вопрос, и безжалостно закончил, обращаясь к господину Венедиктову:
— Завтра мы также будем в стенах этого университета, и у нас появится возможность подискутировать на эту тему с профессионалами в области международного права.