трагедия
Три дня в махачкалинском поселке Сепараторный возле здания сгоревшей школы-интерната для глухих детей толпились люди. Три дня подряд составлялись окончательные списки, и каждое утро начиналось с плача какой-нибудь закутанной в платок женщины: "Мой самый красивый..." 158 детей ночевало в школе-интернате 10 апреля, когда случился пожар. 111 сейчас лежат в больницах, шестеро из них на грани жизни и смерти. 28 умерли. Остальных разобрали по домам. Теперь списки составлены окончательно. Кажется.
Доктор Рошаль летит из Москвы в Махачкалу осматривать раненых детей. Мы с глухонемыми мужчиной и женщиной поднимаемся по черным ступенькам и входим в обгорелое здание школы-интерната. Доктор Рошаль везет с собой главного детского токсиколога и пару ящиков медикаментов. Мы несем цветок. По пути из аэропорта на проспекте Шамиля доктор Рошаль не может не видеть, как на одном из домов большими буквами написано: "Причина пожара — беспечность человека". Мы, входя в здание школы, не можем не видеть сложенные у порога игрушки и цветы. Встречающий доктора Рошаля заместитель главного врача детской многопрофильной больницы Абдурахман Магомедов говорит журналистам:
— Ребята, не толпитесь тут, дайте нам его достойно встретить.
Глухонемой мужчина, входя в обгорелое здание школы, что-то говорит на языке глухонемых столпившимся возле игрушек и цветов детям. Я спрашиваю детей:
— Что он сказал?
И девочка лет пятнадцати отвечает:
— Он сказал, чтобы мы не трогали. Это игрушки мертвых детей. Это грех — трогать игрушки мертвых. Аллах накажет. Но мы же не трогаем. Мы соболезнуем — с ударением на "у".
Соболезнования — это такие бумажки, на которых дети записывают свои имена и складывают к цветам и игрушкам или отдают директору школы.
Мужчина и женщина проходят по коридору, в котором пожарные взломали пол, и поднимаются по лестнице, которая в ночь на 10 апреля была вся охвачена огнем, так что дети не могли выйти наружу. Эта обугленная лестница завалена детской обувью. Женщина наклоняется, трогает все ботиночки подряд и говорит на своем языке жестов. Я почти не знаю языка глухих, но жесты выразительны, и я понимаю, что она говорит: "Дети в этих ботинках ходили. Какие маленькие ноги".
Мы поднимаемся на второй этаж и заходим во вторую от лестницы комнату. В комнате двадцать восемь кроватей. Комната площадью метров пятнадцать — практически одна большая кровать с узкими проходами, и если перепуганные дети прятались от пожара под кроватями, то понятно, почему Зейнал не мог их оттуда достать.
Зейнал стоит на улице и плачет. А эти глухонемые мужчина и женщина подходят ко второй от окна кроватке, и женщина садится возле этой кроватки на обугленный пол и гладит эту обугленную кроватку. И воет.
От ее воя Зейнал на улице натягивает пиджак на голову так же, как натягивал в ночь на 10 апреля, когда лазил в огонь спасать детей. Он живет в доме напротив. Жена разбудила его ночью и сказала, что на улице стреляют, а это лопался от огня шифер. Зейнал говорит, что было без четверти два. Пожарные говорят, что приехали в четверть третьего, через семь минут после вызова. Зейнал говорит, что они врут. Что медсестра, возвращавшаяся с работы, заметила пожар и позвонила 01. Что какие-то ребята, проезжавшие мимо на машине, тоже звонили. Что звонили все соседи. Но был такой ветер и такая буря, что телефонные провода замыкало и звонок обрывался, и пожарный диспетчер подумала, будто кто-то балуется, и перестала принимать звонки.
А Зейнал с сыном притащили железную лестницу, приставили ее к окну второго этажа и полезли спасать детей. Зейнал говорит, огонь был такой, что лестница расплавилась и погнулась. Я не знаю, правда ли это, но гнутая железная лестница до сих пор приставлена к окну второго этажа. А еще Зейнал говорит, что пожарная машина приехала только одна, без воды и без лестницы. И воду тянули от ближайшей школы метров за сто. И напора в пожарном рукаве не было. А через час приехала директор школы Райсат Загидова и закричала пожарным:
— Что вы стоите, там же дети!
А у старшего лейтенанта Арслангереева расплавился на лице противогаз, и старший лейтенант был доставлен в больницу с отравлением угарным газом, а через два дня из больницы сбежал, и теперь его больше всех достают дознаватели.
Я видел, как к директору школы Райсат Загидовой подошел мужчина, потерявший в этом пожаре ребенка, и крикнул:
— Это вы виноваты!
— Я вам соболезную,— ответила с ударением на "у" директор Загидова,— но вы потеряли одного ребенка, а я двадцать восемь. С нами ваши дети жили девять месяцев в году.
— Это весь Дагестан потерял детей! — кричал мужчина, зачем-то ударяя себя кулаком в грудь.— Я видел, как их привезли в морг, беззащитных, я готов сказать кому угодно в глаза, что их не двадцать восемь, а пятьдесят. Я сам видел четверых.
Три дня директор Загидова не спала и не ела. Как только она закрывает глаза, ей слышатся голоса тех детей, которые умели говорить. Она рассказывает, что больше всех малышей спас хулиган, которого она хотела отчислить их школы. Она говорит:
— Передайте там в Москве, пусть не отчисляют хулиганов. Из них вырастают герои.
А Зейнал третий день подряд приходит к сгоревшей школе, стоит возле нее и курит одну за одной сигареты "Прима". Зейналу лет пятьдесят, у него во рту один зуб, ну может быть, два. Он говорит, что спас из огня троих, ну может быть, четверых детей. А школьные нянечки говорят, что Зейнал спас восьмерых, только не помнит об этом. На руке у Зейнала записан телефон завуча школы Зои Дакаевой, которая на такси отправила нескольких детей к себе домой, потому что спасшиеся дети были в пижамах и босиком. И может быть, родители этих детей уже нашли их, но Зейнал на всякий случай третий день не моет руку. А на здании уцелевшей школьной каптерки среди противоречащих друг другу списков погибших и госпитализированных детей висит бумажка: "Мусаева Анжела у Карины". И рассказывают, что мама Мусаевой Анжелы спрашивала, кто такая Карина.
Зейнал говорит:
— Магомедов молодец.— Потому что глава республики господин Магомедов выделил всем погибшим детям по 100 тысяч рублей, а всем раненым детям по 50 тысяч.— Только зачем мертвым деньги? — говорит Зейнал.
Зейнал и его соседи в ночь пожара таскали из своих квартир к школе-интернату подушки, одеяла и ковры, чтобы детям со второго этажа было мягче прыгать вниз. Ковры до сих пор валяются под окнами. Я не знаю, правда ли это, но еще он говорит, что вытащенных им, его сыновьями и соседями детей — без сознания, но еще живых — врачи "скорой помощи" велели оттаскивать в сторону и складывать на одеяла. И накрывать их с головой простынями. А в детской многопрофильной больнице висит лозунг: "Там, где нет уважения к врачу, нет цивилизации".
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН