Фестиваль Earlymusic представил постановку отечественного раритета допетровской эпохи — "Комедии о Навуходоносоре царе..." Симеона Полоцкого (1629-1680). Представление в театральном зале петербургского арт-пространства "Пальма" смотрел Сергей Ходнев.
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Считают, что "Комедия о Навуходоносоре царе, о теле злате и о триех отроцех, в пещи не сожженных" (1672) Симеона Полоцкого — подражание традиции нравоучительных "школьных драм" европейского барокко. В Европе ее культивировали в своих училищах прежде всего иезуиты: участие в драматических постановках развивало память, эрудицию, ораторские навыки, приучало не робеть перед аудиторией, и все это должно было пригодиться будущим проповедникам. Формат "школьной драмы" прижился на несколько десятилетий и в наших духовных школах, но "Навуходоносор" все-таки другое дело: пьеса открывается и завершается панегирическими реверансами царю Алексею Михайловичу, а значит, предназначалась не для бурсы, а для царского придворного театра.
Тут, конечно, хочется воскликнуть: да это ж золотая жила! Англичане ставят в "Глобусе" Шекспира на аутентичный манер, французы — Мольера при свечах, с барочной жестикуляцией и старинным прононсом, это большой и уже давний тренд, а мы чем хуже? И главное, Шекспир и Мольер и без реконструкций чувствуют себя неплохо, а вот театральные увеселения Тишайшего царя — какая-то Атлантида. Были пышные действа совершенно не домостроевского толка, с "фряжскими" музыкальными инструментами, роскошными костюмами и даже балетами. И все сгинуло. А ведь гипотетически можно попытаться все это реконструировать: хоть "Комедию притчи о блудном сыне" того же Симеона с бурлескной раскраской евангельского сюжета, хоть многочасовое "Артаксерксово действо".
Ну то есть как — можно? Одного энтузиазма тут, увы, не хватит: дело это крайне затратное, и не только в смысле бюджета (а Earlymusic не Зальцбургский фестиваль и даже не Утрехтский) — в смысле интеллектуальных и человеческих ресурсов тут понадобится целый НИИ. Скажем, даже в Европе исторически информированное сцендействие — профессия не массовая, а у нас кто этим занимается? Данила Ведерников, вдохновитель нынешней постановки, да еще немножко Эндрю Лоуренс-Кинг — вот и все. И самое главное: европейский театр XVII века прекрасно документирован, чего о нашем театре того же времени сказать вот совсем нельзя.
Так что показанное теперь в зале особняка, принадлежавшего когда-то обществу немецких ремесленников "Пальма", строго говоря, и реконструкцией назвать сложно, потому что кроме текста отталкиваться тут не от чего. Мы не знаем даже, исполнялась ли "Комедия" в принципе — не говоря уже о том, что за музыку имел в виду Симеон, расставляя ремарки типа "посем да играют".
Тем больше нашлось поводов действовать смелее. Подкрепленная жестами декламация в сложной манере, от которой ученые силлабические двустишия звучали еще архаичнее и загадочнее,— та была и в кратких репликах подручных вавилонского царя (Вера Чеканова, Максим Фролов, Юлия Хотай, Анастасия Бондарева), и особенно в словах самого Навуходоносора, у которого в небольшой пьесе больше всего текста (Данила Ведерников помимо царской роли продекламировал еще пролог и эпилог). Визуальный ряд, за который отвечали в основном фантазийные костюмы Лилии Киселенко да картонные изображения золотого идола и пещи огненной, смотрелся вообще-то довольно условно, так же как и краткие танцевальные интервенции "Барочного балета Анджолини". В качестве музыкального сопровождения "Солисты Екатерины Великой" во главе с Андреем Решетиным играли танцы из "Венецианских празднеств" Андре Кампра, но Три отрока (Сергей Шувалов, Алексей Кротов, Илья Мазуров), вверженные в пещь, пели церковное демественное многоголосие — подходящий к случаю фрагмент древнерусского "Пещного действа". Смесь эта хладнокровного ученого реконструктора наверняка бы озадачила. Но то ученость — а здесь это невероятное сочетание тяжеловесной просодии виршей, французских барочных танцев, колючих готических созвучий демественного распева в какой-то момент приобретало такую органичность, что оставалось констатировать: реконструкции не было, театр — был.