«Ничто» человеческое

На фестивале «Территория», проходящем при поддержке Фонда Прохорова и компании СИБУР, показали «Лекцию о ничто». Моноспектакль великого Роберта Уилсона по произведению не менее великого Джона Кейджа в Театре наций посмотрела Алла Шендерова.

Джон Кейдж создал не просто текст, а текст—музыкальное произведение. Ритмически выстроенный, он написан в четыре колонки, каждая строчка — четыре такта. Впервые исполненная самим автором в Нью-Йорке в 1949 году (техасскому мальчику Бобу Уилсону тогда было восемь), «Лекция» была рассчитана на то, что параллельно с ней могут звучать любые музыкальные опусы. Собственно, в России так и поступали, в 1992 году даже вышел фильм «Джон Кейдж. Лекция о ничто», где одновременно с текстом авангардиста исполнялась и разная его музыка. В 2014 году на фестивале «Территория» показали камерную «Лекцию о ничто» в постановке Дмитрия Волкострелова, разложенную на мужской (Иван Николаев) и женский (Алена Старостина) голоса и рассчитанную на 12 зрителей. По ритму и наполненности пауз она была почти шедевром.

Моноспектакль, сделанный Уилсоном для самого себя, впервые сыгран в 2012 году. И кстати, это не совсем моноспектакль — в прологе над одним из рукописных баннеров, заменяющих декорации (оформление, разумеется, придумал сам режиссер), появляется живой манекен, разглядывающий зал в донышко стакана вместо монокля. На публику смотрит и сам Уилсон, одетый в белое, сидящий за белым столом, на котором упомянутый в тексте «Лекции» стакан молока. Напряжению взглядов вторят звуки: как в знаменитом уилсоновском «Взгляде глухого», где кульминация сопровождается нестерпимым звоном и дребезжанием (кстати, там тоже был стакан молока). Эта музыка и есть воплощенный в звуках взгляд, напряжение которого усиливается до ряби в глазах. Через десять минут Уилсон поднимет стакан, мертвенный свет не выключится, а исчезнет — в этом театре все случается не как в театре, а как во сне: бесшумно и необъяснимо. Потом зажгутся обычные «теплые» лампочки накаливания, манекен оживет и спокойным шагом покинет сцену, а творец визуального театра, изменивший ход истории искусства, заговорщически глянет в зал, нацепит на выбеленное лицо обычные очки и примется водить по стопке листов пальцем, придерживая лист карандашом. Ни музыки, ни медитативности больше не будет, но ритм монолога по-прежнему будет соблюдаться неукоснительно.

Большие художники могут менять не только настоящее, но и прошлое. И вот уже кажется, что Кейдж говорит про стакан молока не случайно, а цитируя будущий «Взгляд глухого» (спектакль, который вышел только в 1971 году). В «Лекции» упоминается и Техас («Уберите все пластинки из Техаса, / И кто-то, может, / Выучится петь…») — в этот момент думаешь, что Кейдж специально написал про родину Уилсона. Само собой разумеющимися становятся и другие чудеса: ближе к финалу белый Уилсон ложится на стоящую справа белую кровать, а слева, на небольшом экране, появляется фото другого авангардиста — Александра Родченко с сигаретой в руках. Пока Уилсон уютно и расслабленно лежит на кровати, а его голова — вроде тоже уютно, но не на подушке, а как-то в воздухе, Родченко на фото успевает затянуться и отвести руку с сигаретой от лица.

Уилсон окрашивает эмоциями абсолютно абстрактный текст, не подразумевающий никакой окраски. Напитывает его собой до такой степени, что знаменитая строчка-манифест «Мы медленно движемся в никуда…» (We are going / Nowhere / Slowly / As a talk goes on) получает оттенок метафизического ужаса. Уилсон явно наслаждается своей старостью — той редко кому достающейся великой старостью, когда разрешено все. А мы наслаждаемся его наслаждением. И тут можно анализировать прошлый опыт Уилсона, визуальный театр и его сопряжение с творчеством Кейджа. Но это ничего не даст. Гораздо интереснее просто увидеть, как на поклонах 77-летний режиссер позволяет себе на мгновение вспорхнуть над сценой. А воздух тут же превращает эту большую нелепую бабочку в необъяснимое чудо. И с этим ничего не поделаешь.