Восток — дело долгое

Музею Востока — 100 лет. До 30 октября 1918 года, когда советская власть постановила создать музейное учреждение с подозрительно дореволюционным названием Ars Asiatica, в стране не было ни одного «восточного» музея. Десятилетия спустя он приобрел имя Государственного музея Востока, но не конкурентов — второго музея той же специализации в стране нет до сих пор. «Огонек» узнал, какой Восток музей успел открыть своим посетителям за минувший век и какие из его сокровищ он хранит и сегодня

Тем октябрьским вечером к крыльцу городской усадьбы Луниных вдоль бульвара тянулась такая длинная очередь, что оставалось только гадать, где она кончалась. Говорили, что в одном направлении она доходила прямо до метро «Арбатская», в другом — аккурат до нового МХАТа. Такси задерживались у парадного подъезда лишь настолько, чтобы пассажир мог выглянуть из окна и убедиться — просто так на музейную премьеру в Дом Луниных теперь не попадешь. Такой ажиотаж в 1984 году вызвала огромная выставка работ художников-модернистов Рерихов.

Анна Сабова о шедеврах японского искусства в ГМИИ им. Пушкина

Впрочем, музей гораздо раньше освоил искусство открывать живой, незнакомый и всегда разный Восток. Еще в старом здании музея — в церкви Илии Пророка на Воронцовом Поле, где он находился с 1929 года и где до сих пор хранятся его фонды — прошла выставка традиционных кукол из Японии, которую предваряло выступление японских барабанщиц, а на выставку когда-то опального русского художника Василия Шухаева в 1970-е заглядывала его современница Лиля Брик. В начале 1980-х музей начал переезд в усадьбу на Никитском бульваре, и новое выставочное пространство музея в мае 1984 года открыла выставка Рудольфа Хачатряна, заслуженного художника Армянской ССР, в тех же залах была представлена коллекция работ грузинского мастера наивного искусства Нико Пиросмани, а затем и выдающаяся экспозиция туркестанского авангарда…

Когда заместитель директора музея Татьяна Метакса называет одну за другой самые яркие выставки музея за последние полвека, невольно задаешься вопросом: о каком еще Востоке музей не успел рассказать? И может ли еще Восток так же удивлять неожиданными открытиями и в наш цифровой век глобализации?

— Интерес к Востоку, насколько я это могла наблюдать и наблюдаю до сих пор, всегда был, и интерес этот очень давний,— поделилась с «Огоньком» Татьяна Христофоровна.— Сейчас обилие информации, с одной стороны, приблизило людей к нему, дало возможность пощупать и посмотреть самим эту культуру, а с другой — очень часто этот интерес к Востоку остается поверхностным. Конечно, запросто можно купить билет и самому слетать на восток, съесть лапшу какую-нибудь не здесь, а там, но совершенно не известно, что от всего этого в человеке останется. В нашем музее можно увидеть настоящие экспонаты и прикоснуться к живому источнику. Да и потом, «Восток» — это настолько широкое понятие, это целый океан, в котором каждый находит что-то близкое ему.

Восток до Музея

В России, кажется, Восток не выходил из моды никогда. Восточные диковинки хранились уже в петровской Кунсткамере, украшением петербургских дворцов обязательно были роскошные восточные комнаты, а убранство аристократических салонов для пущего изыску дополняли ориентальные мотивы. А ровно два столетия назад, в 1818 году, рукописи, книги и всевозможные сказки Дальнего и Ближнего Востока начали собирать в Азиатском музее Петербурга, который благодаря своим фондам, скопленным за XIX век, фактически заложил основы советского востоковедения. Однако до революции культурный диалог с Востоком вели прежде всего исследователи-одиночки, либо отправлявшиеся в опасные экспедиции, либо наловчившиеся скупать в русских и европейских антикварных лавках восточные редкости. Для широкой публики Восток оставался закрытой книгой.

Ситуация изменилась после революции, когда культурный и политический диалог с Востоком фактически стал частью госплана.

В Музейную секцию Наркомпроса однажды поступила объяснительная записка с парадоксальным заявлением: «Русскому самосознанию ближе Восток, чем Запад, и по существу, и исторически». Так ее автор, крупный египтолог Владимир Викентьев, предложил создать в Москве первый музей-институт классического Востока, а вслед за этим родилась идея о создании музея, который упорядочил бы знания о культурах народов в будущих национальных республиках. А заодно и пристроил бы в музейный фонд сокровища Востока, которые на тот момент успели только национализировать.

— В те годы в одной Москве появилось несколько десятков музеев,— рассказал «Огоньку» директор Музея Востока Александр Седов,— чуть ли не в каждом районе появлялись пролетарские музеи, Музей нового западного искусства возник из коллекций Щукина и Морозова, но, к сожалению, далеко не все эти музеи дожили до наших дней. Наш — один из очень немногих.

Сначала из-за сложностей послереволюционного времени денег на дальние экспедиции не было, но на приобретение частных коллекций, каких-то отдельных экспонатов средства находились даже у молодого Советского государства. К тому же, продолжает Александр Всеволодович, в 1918 году был создан Национальный музейный фонд, который собирал произведения искусства из национализированных частных коллекций антикварных и ковровых магазинов. Пополняя фонды таких музеев, как уже существовавшие Пушкинский и Исторический музеи, Эрмитаж, он столкнулся с тем, что оставалось много произведений восточного искусства, которые по принадлежности не годились тому или иному музею.

Обо всем этом в небольшом экспозиционном зале музея рассказывает выставка «Музей Востока. Люди и вещи» — в нее попали одни из первых экспонатов, поступивших в его собрание сразу после революции. Именно они были выставлены на самой первой экспозиции в истории музея — в 1919 году.

— Она состоялась не 100 лет назад, потому что у музея долго не было своего места,— поясняет Евгения Карлова, заведующая отделом искусства стран Ближнего и Среднего Востока, Центральной и Южной Азии и куратор выставки, и показывает на затертый от времени красно-синий ковер.— Вот этот ковер «Ленкорань» стал экспонатом № 1, вместе с другими экспонатами он занял первые две комнаты в Историческом музее.

Первые экспонаты в фонд новорожденного музея передавали исследователи-самоучки, страстно увлеченные Востоком. Так, бесценную коллекцию индийских, китайских и японских памятников музею подарил востоковед В.Г. Тардов, расстрелянный в 1937 году. Тканями и коврами с Ближнего Востока музей обогатился благодаря Петру Щукину, брату знаменитого коллекционера и эмигранта Сергея Щукина; редчайшие образцы иранской каллиграфии оставил музею коллекционер К.Ф. Некрасов, около 300 произведений искусства Китая — один из первых отечественных китаеведов Д.М. Мельников.

В этом же небольшом зале висит карта России — из крупной точки «Москва» в разные города страны и за ее пределы разбегаются красные лучи: Тула, Ашхабад, Якутск, Рига, Киев…

— Здесь отмечено, какие из своих экспонатов музей раздавал 1950–1960-е годы в рамках политики укрепления местных музеев когда-то единого государства,— объясняет куратор выставки.— По пять, по сто, по тысяче вещей раздавали… А сейчас где этот Ташкент? Где этот Ашхабад? Знаете, как обидно?

Музей, призванный открывать молодому Советскому государству Восток, так и не понятый в императорские времена, не постигла участь крупных музеев в первые годы после революции. Как Эрмитаж, где на аукционах распродавались музейные вещи, чтобы на вырученные деньги купить технику для индустриализации страны. Музею и сегодня есть чем удивить не только соотечественников, но и сам Восток.

И с мест они не сойдут?

Сегодня собрание Музея Востока насчитывает около 150 тысяч экспонатов, простирая понятие «восточная культура» на более чем 100 стран и народов — от Японии до Марокко, от Чукотки до Южной Африки, а заодно и на Тихоокеанский регион вместе с Южной Америкой и Тропической Африкой. Тут невольно задумаешься о растяжимости представлений о Востоке, особенно если учесть, что где-то с 1990-х годов восточная экзотика незаметно стала частью нашей повседневности.

— Необычайно расширился поток печатной продукции, когда на развалах появились книги, как они раньше назывались — сакральные,— перечисляет Татьяна Метакса,— появились труды о Рерихах, Блаватская, очень много переводной литературы, которой раньше просто не могло быть. В Москве открылось невероятное количество восточных кафешек, ресторанчиков, а это, кстати, играет достаточно большую роль в формировании образа страны. И все эти фестивали корейского кино, китайского, индийского или иранского… Вот, например, осенью информационный отдел посольства Японии проводит фестиваль «Японская осень», и мы часто предоставляем наши залы для таких выставок.

Рассказывая москвичам о восточных чудесах, Музей незаметно стал хранителем того Востока, который не устает изучать себя и порой в силу разных обстоятельств даже нуждается в напоминании о своей идентичности.

— Мы и сейчас вывозим свои экспонаты на выставки за рубеж,— рассказывает Евгения Карлова.— Например, очень дружим с музеем ковра в Баку, с японскими музеями… Есть и такие страны, которые тратят очень много сил и средств на изучение собственного искусства. Мы тесно общаемся с Кореей — они знают наперечет все корейские памятники не только в нашем фонде, но и во всем мире. У этой страны была очень тяжелая история в ХХ веке, из-за всех потрясений на ее территории сохранилось мало произведений искусства, каждым из которых эта страна очень дорожит.

ХХ век примерно уравнял всех, продолжает куратор выставки, так что и современные художники Востока не похожи на своих предшественников, не рисковавших ни спорить с традицией, ни ставить в центр произведения неповторимую человеческую личность.

— Вот в Индии есть могольский портрет, когда правитель супериндивидуален, это прямо натурализм, но и исключение в огромной массе народного искусства, которое делает акцент на обобщенные эстетические представления, а не на единичном,— добавляет Евгения Карлова.— Мне кажется, культура Возрождения, которую Европа и мы пережили естественным путем, восточная эстетика не пережила. На Востоке важнее нарратив, ему хочется рассказать историю, передать впечатления, очень важна традиция, вырываться из традиции плохо. Хотя сейчас уже нет. Тот же самый Аниш Капур (культовый современный британо-индийский художник и скульптор.— «О») спекулирует своим происхождением, но все прекрасно знают, где он учился и где он работает. Индиец такого не нарисует.

Сегодня музей напоминает не только Западу, но и Востоку о настоящих восточных культурах выставкой о других канонах прекрасного. Выставка «Восток. Другая красота» объединила около 600 экспонатов, из которых складываются женские образы из 12 восточных регионов. Иранки как скрытые от глаз чужаков сокровища, боевые подруги из Бурятии и Монголии, надменные кавказские царицы, женщина как арт-объект в Китае и Японии, хранительницы домашнего очага из Юго-Восточной Азии — вся эта галерея неповторимых и сложных образов не очень гармонирует с современными представлениями о красоте.

— Какая бы глобализация ни происходила, как бы люди ни сближались с помощью интернета, всех этих бесконечных инноваций,— резюмирует Татьяна Метакса,— менталитет японский отличается от китайского, а китайский от индийского, а все они вместе — от российского. Для Востока, наверное, Россия — это Запад. Для нас Восток остается загадкой. На самом деле загадкой может быть и западная страна — восприятие в ней другое, да все другое. А Восток просто очень яркий, такой сказочный, детский в чем-то, поэтому он всегда влечет, как пещера Аладдина…

Анна Сабова