На международном кинофестивале в Риме показали сразу несколько фильмов, связанных с Россией, Украиной и их соседями — Польшей и Чехией. Противоречивые чувства испытал Андрей Плахов.
Медицинским экспериментам в фильме «Эфир» придает дополнительную мрачность геополитический конфликт
Фото: Studio Filmowe TOR
«Эфир» Кшиштофа Занусси — образец олдскульного кино в добрых польских традициях. Царь ада испытывает свою силу на новоявленном Фаусте — военном враче, а тот, в свою очередь, оказывается Мефистофелем по отношению к ассистенту — простому украинскому парню. Оба изучают свойства эфира — субстанции, облегчающей боль, но способной и убить. Действие разворачивается в канун Первой мировой на пограничье двух империй — Австро-Венгерской и Российской, между которыми поделены как Польша, так и Украина. В сюжете присутствуют шпионаж с участием почтовых голубей, быт и нравы борделя, спиритизм, гипноз и прочие атрибуты декаданса. Самым светлым из персонажей оказывается молодой украинец, а невольным агентом злых сил — спрятавшийся за кадром русский царь, который милует приговоренного к казни главного героя-поляка, развязав ему таким образом руки для порочных экспериментов.
Пузырек с эфиром возникает и в ключевой сцене чешского фильма «Ян Палах» режиссера Роберта Седлачека — перед тем как его герой, студент философии, поджигает себя на пражской Вацлавской площади; в последний момент он выбрасывает пузырек, чтобы испытать боль сполна. Этим жертвенным актом Палах воззвал к протестному духу своих соотечественников, мучившихся от бессилия и часто склонявшихся к конформизму в обстановке советской оккупации после августа 1968-го. Примером стал для героя аналогичный поступок молодого поляка, совершенный незадолго до этого. А год назад самосожжение совершил польский химик Петр Щенсны, протестуя уже против политики правящей партии «Право и справедливость»: традиция экстремальных протестов сильна в Восточной Европе. Их энергия питает и кинематограф.
Смертельная огненная стихия уступает место водной в фильме «Курск» Томаса Винтерберга, посвященном другой памятной трагедии — аварии российской подлодки в Баренцевом море в 2000 году. Создатели этой картины, продюсированной компанией Люка Бессона, подошли к теме с повышенной деликатностью, в последний момент выведя из сценария Владимира Путина. Странным образом на каком-то этапе в сценарий затесался экс-президент Борис Ельцин: согласно инфосайтам и даже некоторым зарубежным рецензиям, так именуется персонаж актера Макса фон Сюдова. Но и там, судя по всему, произошла «рокировочка». На самом деле почти 90-летний Сюдов играет харизматичного российского адмирала, отвергшего помощь британских и норвежских военных и лишившего подводников пусть небольшого шанса на спасение. Выступая на пресс-конференции, адмирал утаивает правду о случившемся, что провоцирует взрыв негодования жен и матерей. Британского командира играет Колин Фёрт, русского капитана с «Курска» Михаила Калекова — Маттиас Схунартс, его жену — Леа Сейду: задействован отборный актерский арсенал. Наши соотечественники изображены с симпатией и почти без «клюквы», хоть фильм и снимался на английском языке, и не в Североморске (Минобороны в итоге не дало на это разрешения), а на французской военно-морской базе в Тулоне. Картина начинается со сцены свадьбы, а кончается похоронами; адмирал прощается с родственниками погибших, но сын погибшего Калекова не подает ему руки. Отчуждение народа от власти становится очевидным.
Кинематографические достоинства «Курска» налицо: датчанин Винтерберг, начинавший как один из пионеров радикального движения «Догма», вписался в мейнстрим и делает его качественно. Одна из прежних картин режиссера, о трудной судьбе и отношениях двух братьев, называлась «Субмарино»: имелась в виду пытка, когда голову человека держат под водой, пока он не начнет задыхаться. Этот мотив оживает в «Курске» в большом постановочном формате; сцены борьбы экипажа со смертью и его гибели выполнены с настоящим драматизмом.
Своеобразной сенсацией можно считать появление в программе Римского фестиваля фильма Рената Давлетьярова «Донбасс. Окраина», снятого с официальных пророссийских позиций и являющего собой «наш ответ Сергею Лознице» с его проукраинским «Донбассом». На окраине Донецка летом 2014 года молодой солдат украинской армии попадает в зону боевых действий, где сталкивается с людьми разных судеб и мировоззрений. Один — закоренелый вояка-ополченец, контуженный в боях: рыцарь без страха и упрека. Другая — молодая «бандеровка», приехавшая искоренять «колорадскую» заразу и брошенная своим парнем-трусом. Третья — «киевская фифа», волонтерша, развозящая каски и бронежилеты. Есть и персонаж-перевертыш, и несколько местных жителей, зависших между жизнью и смертью в атмосфере тотального хаоса. Есть, наконец, осиротевший больной мальчик Ванька, которого надо вывезти в Россию.
Будучи, с одной стороны, жанровым зрелищем, с другой — политическим манифестом, фильм нашпигован всем набором пропагандистских клише. Украинская армия подрывает дома с мирными жителями и устраивает свирепые зачистки, за кадром (а потом и в кадре) плетет свои интриги СБУ. Ответных действий ополченцев мы вообще не видим; возникает впечатление, что они только и делают, что спасают от головорезов женщин и детей. Под воздействием встречи с благородным ополченцем почти что перековывается «бандеровка», не говоря про украинского новобранца.
Этого парня не случайно зовут Андрей Соколов — как звали героя «Судьбы человека». Этим самым дается понять, что украинцы и русские — один народ, и только бандеровские провокаторы вбили клин между ними. Андрей — «обычный», он не ходил на Майдан, не бил ментов, ему не по пути с «фашиками». И таких большинство. Да и Украина, если разобраться, всего лишь «окраина» России: смотри название фильма. Ассоциация с «Судьбой человека» должна, видимо, перебросить мостик к традициям советского кино — антифашистского и гуманистического. Но в современных, куда более сложных реалиях эта связка не работает, а форсированный «гуманизм» фильма оказывается всего лишь его имитацией.