Во время 49-й Международной конференции по легочным болезням глава департамента по борьбе с туберкулезом Всемирной организации здравоохранения Тереза Касаева ответила на вопросы корреспондента “Ъ” Валерии Мишиной. До перехода в ВОЗ госпожа Касаева была заместителем директора одного из департаментов Минздрава РФ. По просьбе “Ъ” она сравнила ситуацию с лечением туберкулеза в России, Восточной Европе и на Западе, рассказала о новых готовящихся рекомендациях по лечению лекарственно-устойчивого туберкулеза, напомнила о необходимости индивидуального подхода к каждому случаю, а также попросила не стигматизировать врачей.
Глава департамента по борьбе с туберкулезом ВОЗ Тереза Касаева
Фото: Станислав Красильников/ТАСС
— Могли бы вы сравнить ситуацию с борьбой с туберкулезом в России и мире сейчас?
— Время, в которое мы работаем,— это, с одной стороны, время перемен, с другой стороны, время возможностей. И недавно (в сентябре 2018 года.— “Ъ”) на заседании высокого уровня (министры и/или их заместители) в Генассамблее ООН в Нью-Йорке также была принята политическая декларация с очень конкретными целями, задачами и временными рамками. Задача номер один — покончить с туберкулезом до 2030 года, задача номер два — ликвидировать туберкулез к 2035 году. То есть к 2030 году обозначена задача на 90% снизить смертность от туберкулеза, на 80% снизить заболеваемость. Ликвидация — это следующий уровень, здесь цели 95% и 85% соответственно. Судя по тому, как сейчас в мире продвигается прогресс, снижение заболеваемости достигает не более 2% в год, а смертности — до 4–5%. То есть очень медленно, не успеваем к поставленным срокам. И в этом смысле Россия за последние восемь—десять лет продвинулась значительно дальше, чем многие страны: по последним данным глобального отчета, снижение заболеваемости в РФ — более 5% в год, смертности — более 10% в год.
Россия пока относится к странам с высоким бременем туберкулеза. Но сейчас необходимо оценивать прежде всего прогресс: получается, что за восемь лет уровень заболеваемости снизился более чем на 46%, а смертности — более чем на 65%. Теперь задача стоит продвинуться ближе к намеченной глобальной цели. Это очень сложная задача, но есть большие шансы ее выполнить.
В политической декларации, принятой в сентябре в Нью-Йорке, говорится, что за пять лет глобальное сообщество обязуется выявить и пролечить как минимум 40 млн человек, обеспечить профилактическим лечением минимум 30 млн человек, значительно, кратно, увеличить финансовые вложения в научные исследования туберкулеза. Очень хорошо, что в декларации есть и такая задача: к 2020 году генсек ООН должен представить доклад о прогрессе, а в 2023 году ожидается большое страновое заседание ООН. Мы надеемся, что это будет поддерживать страны в тонусе. Глобальный прогресс вы видите. Это означает, что нужно не только удвоить, а утроить, удесятерить усилия.
— Если сравнивать положение России по странам Восточной Европы, то как здесь отличается бремя туберкулеза?
— Страны Восточной Европы тоже входят в число стран с высоким бременем туберкулеза. Естественно, чем больше страна, тем больше в абсолютном числе количество больных. В России их больше, но и прогресс в Российской Федерации выше.
— Какова разница между Россией и, например, Западной Европой?
— Здесь ситуация следующая. В России 85 регионов, каждый регион имеет свои существенные отличия. Есть регионы, где все практически как в продвинутых европейских странах. Это, например, Владимирская область, Воронежская область, Орловская область: они очень хорошо снижают бремя туберкулеза. В Москве за последние годы серьезно снизилась, даже минимизировалась заболеваемость и смертность от туберкулеза. А есть регионы — это традиционно Сибирь, Дальний Восток,— где бремя кратно выше, оно сопоставимо с африканскими и азиатскими странами. Среди наиболее пораженных регионов также Урал. Причины такого положения разные, но в том числе это и высокая пораженность ВИЧ.
— Насколько в России доступно лечение от туберкулеза, в том числе современные препараты и новые виды диагностики?
— Доступность лечения в РФ одна из самых высоких в мире: лечение доступно, бесплатно, оно достаточно качественное, но есть нюансы — проблемы в разных регионах. И если мы посмотрим на лечение больных с лекарственно-устойчивым туберкулезом, то эффективность лечения в России менее 50%. Но и в мире она тоже в общем-то достаточно невысока — 55%. Это самое тяжелое заболевание, больные лечатся до двух лет, большим количеством препаратов, которые достаточно токсичны. А набор препаратов достаточно ограничен: за последние 50 лет в мире появились только два новых эффективных препарата для лечения лекарственно-устойчивого туберкулеза. И перед мировым сообществом стоит задача интенсифицировать научные исследования, создать и внедрить в практику новые лекарственные препараты, менее токсичные, более эффективные. Один из новых препаратов — бедаквилин — в России абсолютно доступен, он и производится в России. И в этом смысле Россия находится в достаточно выгодной ситуации. Российские руководства по лечению адаптированы к руководствам ВОЗ, они соответствуют современным подходам. Последние рекомендации ВОЗ по лечению лекарственно-устойчивого туберкулеза пока не выпущены, но, надеюсь, до конца года ВОЗ их выпустит, они будут быстро адаптированы и имплементированы. Мы уже выпустили анонс, который описывает эти новые подходы. Речь идет о режиме, к сожалению, все равно длительном, до 24 месяцев, но абсолютно без инъекционных препаратов — инъекционные препараты являются наиболее токсичными и труднопереносимыми — и с включением всех эффективных препаратов и их перегруппировкой.
— Конференция по легочным заболеваниям в этом году посвящена проблеме соблюдения прав человека. В чем может выражаться дискриминация больных туберкулезом?
— Я бы хотела начать с того, почему проблема туберкулеза до сих пор существует и мы никак не можем его победить. Конечно, важны и лекарственные препараты, и диагностические средства, но проблема номер один — это стигматизация и дискриминация. Но они начинаются с очень низкой осведомленности населения, включая и руководителей серьезных уровней, о проблеме туберкулеза даже в странах с высоким бременем туберкулеза. Существует заблуждение, что это болезнь далекого прошлого, что ее не существует. Но население должно знать о проблеме, что она собой представляет, не из рассказов бабушек. Необходима достоверная, правильная информация: это опасное заболевание, оно передается воздушно-капельным путем, оно излечимо. Как только больной начинает принимать лечение, он очень быстро перестает быть опасным для окружающих.
Следующий момент — это важность регулярных скринингов, то есть обследований на туберкулез. В зоне риска находятся прежде всего люди со сниженным иммунным статусом, поэтому мы и говорим о ВИЧ-инфицированных, далее люди с хроническими заболеваниями, такими как сахарный диабет, люди, злоупотребляющие алкоголем, табакокурением, люди пониженного веса, с проблемами обмена веществ и питания. К сожалению, к группе уязвимых лиц также относятся дети, особенно если они проживают в регионах с неблагоприятными климатическими условиями. И отсутствие правильной информации порождает стигму. Человек кашляет — люди начинают его сторониться. Он теряет привычный круг общения, изолируется. Бывают случаи, когда из-за диагноза «туберкулез» больной может лишиться места работы. И это все имеет место в разных странах.
— Представители пациентских организаций нередко относят к дискриминации и так называемый контролируемый прием лекарств — ежедневный прием лекарств под обязательным присмотром врача.
— Здесь я бы хотела заявить официальную позицию ВОЗ. В 2014 году на Всемирной ассамблее здравоохранения была утверждена стратегия по ликвидации туберкулеза. И в ней абсолютно четко обозначено, что при организации медицинской помощи больным туберкулезом нужно исходить из подхода, который ориентирован на пациента. Это значит, что с учетом жизненной ситуации и обстоятельств каждого конкретного человека должен подбираться правильный вариант лечения, наиболее ему подходящий. Это может быть госпитальный этап либо домашний при регулярном консультировании врача. Но есть и пациенты, которые предпочитают регулярно приходить к врачу получать лекарства. Недавно я была на Филиппинах, там приемы, актуальные до последней стратегии, еще сохранились. Я беседовала с пациентом и спросила: «Каждый день приходить получать таблетки — это как?» Он ответил, что он одинокий человек, ему хочется с кем-то поговорить про свою болезнь. Может быть, кому-то и такой подход приемлем. Но мы не должны ограничивать людей или заставлять их приходить ежедневно в пункты приема лекарств, это все должно быть все очень индивидуально.
— В России как чаще происходит? У нас ежедневный контролируемый прием или можно взять таблетки на неделю-две?
— В разных регионах по-разному. Но в России традиционно очень высока приверженность к госпитализации больных. Это вызывает разного рода критику, но в некоторых случаях это может быть выбор самого пациента, потому что кто-то предпочитает не афишировать свою болезнь, а быть где-то в отдалении, в лечебном учреждении, вылечиться и вернуться. И никому не понятно, где он был, что с ним происходило. Это тоже может быть элементом спасения от стигматизации и разнотолков. Это все очень-очень индивидуально. Период активной фазы заболевания, пока пациент является бактериовыделителем, благодаря приему препаратов значительно сокращается, в разных случаях он может быть до месяца. Нет абсолютно никакой необходимости удерживать человека в лечебном учреждении. Это все должно быть индивидуально.
— Представители пациентских организаций говорят о необходимости появления рекомендации по врачебной консультации, так как врач — это тот, кто сообщает человеку о его диагнозе, и от того, как он это скажет, зависит в том числе и приверженность человека к лечению. Таких гайдов не существует?
— У нас сейчас по каждому конкретному поводу привыкли делать руководства. С одной стороны, люди должны постоянно учиться и расти над собой. Но с другой стороны, врачи, медицинские работники учатся не один год и имеют все базовые знания. Я, как врач, могу сказать: мы на этом выросли, на этих этических нормах. Как строить взаимоотношения с пациентом, как правильно подносить диагноз — этому всему учат. Я бы хотела сказать, что надо бы поддержать врачей и медработников, которые лечат больных туберкулезом. Это не очень популярная специальность, но врачи действительно посвящают себя ей. Врачи часто и заболевают сами. Поэтому обвинять и преподносить их как источник проблем, наверное, с этической точки зрения тоже неправильно. Давайте не будем и их стигматизировать. Если уж мы против стигмы, то с этой меркой нужно подходить ко всем. Но в мире все обстоит по-разному: медицинскую помощь оказывают не только дипломированные врачи, не только средний медицинский персонал, но и люди, некоторые прошли только базовое обучение, узнав, что такое туберкулез и как давать таблетки. Естественно, у разных категорий разный базовый уровень знаний. И знания по консультированию, конечно, нужны и врачам, и всем категориям проводников медицинской помощи. Наверное, необходимость в таких рекомендациях есть: знания лишними не бывают.
— Сейчас идут разработки новых вакцин. Насколько они могут считаться успешными?
— Уже больше ста лет есть вакцина БЦЖ. Она, конечно, не защищает полностью, не защищает на всю жизнь, но по крайней мере она помогает детям, особенно раннего возраста, избежать таких тяжелых форм, как туберкулезные менингиты. Поэтому мы рады, что по крайней мере она есть. Сейчас идут активные разработки новых вакцин от туберкулеза в разных странах, но не могу сказать, что они очень успешные. Буквально недавно группа ученых презентовала очередную стадию исследований одной из вакцин, там есть какие-то надежды на успех, но все-таки эффективность вакцины недостаточна по сравнению с желаемым. Но, конечно, если говорить всерьез о ликвидации какой-то инфекции на примере других ликвидированных заболеваний, то все эти истории связаны с вакцинами. Без вакцины ликвидировать заболевание крайне сложно. И любая вакцина была бы ко двору.