Наша "Маревна" против ихней "Фриды"

Вчера в Русском музее открылась выставка "Русский Париж. 1910-1960".

Единственный недостаток сенсационной выставки — ее название. Сочетание "русский Париж" неизбежно тянет в сторону околокультурной демагогии, сетований о тяжкой доле "носителей" и "хранителей", бежавших от комиссаров. Но большевики ни при чем: добрая половина художников свалила во Францию еще до революции: Александр Архипенко — в 1908-м, Жак Липшиц — в 1909-м, ставшая великим скульптором юная портниха Хана Орлова — в 1910-м, а Наум Аронсон — аж в 1891-м. Баронесса Елена Этинген уже в начале 1910-х держала в Париже салон и издавала журнал на пару с самим Аполлинером. Ехали они не "откуда", а "куда": в начале века художник должен был учиться, жить и работать в Париже, вот и все. Не во Франции, а именно в Париже, "Мекке авангарда", давшей имя уникальному арт-феномену — космополитической "парижской школе". Участники выставки ничего не "хранили": они просто творили. Запечатленные на помещенных в каталоге фотографиях русские хлыщи-аристократы на ипподроме и прочие "лезгинки с кинжалами" существовали с художниками в разных вселенных, хотя жили в одно время в одном городе.
       Правильнее было бы название "Художники парижской школы российского происхождения". Но кому надо такое длинное и умное? Поэтому можно, забыв про "возвращение имен" и "белые пятна", просто насладиться отменным куском искусства модернизма, путеводителем по всем художественным модам за полвека. Отменным не потому, что выставлены сплошные шедевры. Нет, громких имен хватает: Малявин, Коровин, Бенуа, Сомов, Ларионов, Гончарова, Анненков, Кандинский, Экстер, Цадкин. Но, скажем, "Два раввина" не столь известного Мане-Каца гораздо интереснее слащавой картины Шагала "Моей жене". Прелесть выставки именно в обилии художников "полуторного" или "второго" ряда. Лучшие из них почему-то, как на подбор, мрачны и по-хорошему антигуманны. Болезненно-вещные портреты Бориса Григорьева, кажется и в жизни обладавшего мучительным, отличным от нормального зрением. Столь же жестко прорисованная, дышащая угрожающей буддистской мистикой картина Александра Яковлева "За кулисами". Зловещая "Масленица" Сергея Судейкина: шабаш ведьмаков, притворившихся гуляками. Поглощенные абсурдным движением люди на картинах Григория Мишонца, друга Генри Миллера. Фотографии Евгения Рубина: писательница Луиза де Вильморен как чувственная ведьма. Рисуночки и коллажи Алексея Ремизова: каллиграфический бред, бесценный для восприятия его прозы.
       Отдельная песня — абстракционисты русского происхождения. Статусные Серж Поляков и Никола де Сталь (обратно русифицированные до Сергея и Николая) — само собой. Но и граф Андрей Ланской, словно в издевку давший шикарнейшей композиции почти пародийное название "Зверства красных", и Анна Старицкая, делавшая в Париже коллажи на мотивы стихов Леонида Мартынова, и включавший в картины песок и проволоку Михаил Андреенко-Нечитайло, Лев Зак, Петр Дмитриенко, Ида Карская.
       Еще интереснее, когда оживают имена, бытующие обычно "в приложении" к кому-то, в подстрочных примечаниях. На выставке много работ Сергея Шаршуна. Абстракции скучноваты, но какая биография! Как-никак, единственный русский дадаист. Известно, что Диего Ривера до Фриды Калло был женат на Марии Воробьевой-Стедельской, взявшей псевдоним Маревна. Художник она слабый, механистичный. Но портреты ее монпарнасских друзей — упоительный исторический документ. Где же вы, мастера "Мосфильма"? Отчего не выстрелите в ответ на голливудскую "Фриду" блокбастером "Маревна"? Жаль только, что нет на выставке работ еще одной гражданки "русского Парижа" — анархистки-атаманши Маруси Никифоровой. Бежав с царской каторги, она довольно долго занималась в Париже скульптурой, училась чуть ли не у Родена, прежде чем вернуться на родину и романтически погибнуть где-то под Новороссийском.
       МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ