Итак, два с лишним года спустя — 873 дня, если точно — после судьбоносного референдума по «Брекситу» договоренность о новых отношениях между Британией и ЕС достигнута. Тереза Мэй теперь добивается ее одобрения дома, а в конце недели, 25 ноября, состоится саммит ЕС, на котором соглашение скорее всего будет одобрено 27 членами Сообщества — теми, кто остается. О чем же договорились?
Терезе Мэй было нелегко убедить кабинет в правильности своей тактики по «Брекситу». В парламенте будет еще труднее
Фото: AP
Хороших новостей на данный момент, пожалуй, две. Первая состоит в том, что стороны договорились договариваться и дальше. Вторая — обе они понимают, что ограничивать этот процесс жесткими временными рамками неконструктивно. Все зависит от того, как пойдет.
А вот как оценивать все остальное — то бишь конкретику — пока неясно.
Чем дольше, тем лучше
В ходе тяжелых (правильнее даже сказать, изматывающих) переговоров найдена, как надеются стороны, и формула для решения самого заковыристого вопроса — о статусе ирландской границы. Эта линия, казавшаяся до недавнего времени условной (так как обе разделенные ею страны входили в ЕС), останется после «Брексита» единственной сухопутной границей между Британией и Евросоюзом. Первоначально европейские переговорщики предлагали отодвинуть эту границу куда-то в Ирландское море между двумя главными Британскими островами, то есть оставить Северную Ирландию в таможенном союзе с Европой, а Британию исключить. Но для Лондона сама по себе «жесткая граница» была «красной линией». И вот компромисс: граница таможенного союза распространяется на… все пространство Соединенного Королевства!
В чем тут закавыка? Если допустить, чтобы выделилась хотя бы одна из частей Соединенного Королевства (Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия), пусть даже условно, для ограниченного набора таможенных и торговых случаев (в частности, речь о продовольственных продуктах), то сразу возникает призрак распада союзного государства. К тому же эдакое полуотделение Ольстера (в данном случае речь о Северной Ирландии, входящей в Соединенное Королевство.— «О») грозит вызвать цепную реакцию — шотландские националисты и так не оставили идею независимости, а валлийская национальная партия «Плайд Камри» впервые после долгого перерыва заговорила бы о том же.
Мало того. Не стоит забывать и о раскладах в британском парламенте: правительство консерваторов не имеет рабочего большинства и опирается на поддержку небольшой фракции депутатов протестантской ольстерской Демократической юнионистской партии, в основе политической линии которой — недоверие к «проискам» националистов, только якобы и мечтающих о воссоединении Ирландии.
Эти несомненные «конъюнктурные плюсы» или, если угодно, «бюрократическое изящество» компромисса, смысл которого в том, чтобы «временно» ничего не менять, отодвигая как можно дальше болезненные решения, начисто смазывает одно обстоятельство. Если взглянуть на него непредвзято, без груза боязни возможных последствий, оно выглядит как полная сдача британских позиций по «Брекситу» в пользу ЕС.
В самом деле, это «временное» решение оставляет Британию в таможенном союзе с ЕС, в едином рынке, да еще и на неопределенное время, пока не будет найдено иное, долгосрочное решение. Известно, что нет ничего более постоянного, чем временное, и «брекситерам» кажется, что этот коварный ход со стороны ЕС и противников «Брексита» в Великобритании применен с целью спустить на тормозах саму идею «выхода из ЕС». То есть, настаивают они, попрана — или будет попрана — «воля народа», выраженная на референдуме 2016 года.
Между «брекситерами» и «римейнерами»
Согласованный документ по «Брекситу» представляет собой объемистый том примерно в 500 страниц, хотя политическая декларация двух сторон может свестись всего к нескольким страницам. Во всяком случае, все последние дни его под микроскопом изучали министры кабинета Терезы Мэй, оппозиция и предприниматели по обе стороны Ла-Манша, для которых сохранение более или менее легкого доступа на рынки друг друга жизненно важно.
На прошлой неделе Терезе Мэй с трудом удалось добиться одобрения сделки правительством. Это победа, но не слишком убедительная. Несколько членов кабинета (на момент подписания номера пятеро.— «О») ушли в знак несогласия, самой знаковой следует признать отставку министра по делам «Брексита» Доминика Рааба. Как сообщает пресса, 10 министров выразили возражения. Следующий этап — добиться поддержки в парламенте, что будет несопоставимо труднее.
Соглашение, также в конце этой недели — 25 ноября, будет представлено на одобрение саммита ЕС. Впрочем, со стороны ЕС вряд ли будут принципиальные возражения: даже если какие-то детали и не понравятся лидерам ЕС Франции и Германии, перевесит общее желание перейти к реформированию ЕС от замучившего всех «Брексита», который к тому же служит и крайне дурным прецедентом (для той же Италии). Другое дело в Великобритании: острые противоречия, которые переход к конкретике лишь обострил, теперь выльются в острое противостояние в парламенте, в прессе, в общественных дискуссиях. Неопределенностей множество. Выстоит ли правительство, если парламент отвергнет сделку, будут ли новые выборы или новый референдум? И что будет в случае no deal, то есть отсутствия договоренности: означает ли это выход Британии из ЕС автоматом или, наоборот, она автоматом остается в ЕС?
Сторонники премьер-министра Мэй подчеркивают: нынешняя сделка с ЕС есть наилучший баланс решений при задаче почти практически нерешаемой — и как волю народа соблюсти, и тому же народу не повредить. Экс-министр иностранных дел Уильям Хейг настаивает: Терезе Мэй удалось добиться целей «Брексита», даже при том что по большинству позиций придется соблюдать европейские правила, но не участвовать в их разработке. Обеспечен, по его словам, выход из ЕС с минимальными потерями. По всем основным вопросам, включая главный — об иммиграции, Британия сможет определять свою собственную политику, даже если это не произойдет немедленно. «Отец» Палаты общин (старейший по пребыванию в парламенте депутат), экс-министр финансов Кен Кларк заявил, что готов поддержать сделку при условии сохранения открытых границ.
А вот «брекситеры» (сторонники выхода) встретили договоренность в штыки. Экс-министр иностранных дел Борис Джонсон опубликовал статью, в которой призвал своих сторонников в кабинете к «мятежу» против премьера, сдавшегося Европе. А неформальный лидер «брекситеров», депутат-тори Джейкоб Рис-Могг в ответ на просьбу оценить сделку экспромтом сочинил частушку на манер детской считалки: «мидл-маддл, фиддл-фаддл», что можно перевести приблизительно как «серединка-наполовинку, путаница-перепутаница». По его словам, правительство выбрало худший вариант, даже не «вассальной — а рабской» зависимости от Европы. «брекситерам» надо отдать должное — в креативе они явно опережают «римейнеров» (сторонников членства в ЕС). Тем более что защитникам Европы, явным и тайным, постоянно нужно оправдываться — мы, мол, не против воли народа, но и глупостей тоже не надо делать.
Впрочем, и «римейнеры» недовольны. Еще до заключения договоренности в отставку подал младший брат Бориса Джонсона — Джо Джонсон, министр транспорта. Нашумела эта история не только потому, что Джо — родственник экстравагантного Бориса, но еще потому, что у них противоположные позиции по «Брекситу». Джо — твердый «римейнейр», а ушел он, решив, что подготовленная сделка лишает Британию весомого голоса в Европе. «Поставить нацию перед выбором между двумя крайне непривлекательными исходами, быть вассалом или быть в хаосе — это провал британского государства»,— заявил Джо Джонсон и призвал к повторному референдуму.
Гонять «Брексит» по кругу?
Очень похоже, что нынешняя договоренность с ЕС открывает новый этап в политической борьбе в Англии — страсти накаляются, а фунт падает на глазах. Правая газета «Дейли мейл» вышла под шапкой «Судный день наступает». Либеральная «Обсервер» того же мнения: «Парламенту предстоит признать, что хорошего "Брексита" не существует». В общем, нужно определяться.
Судя по опросам общественного мнения, число сторонников членства в ЕС сейчас, после двухгодичных споров, превысило долю поддерживающих «Брексит». Тогда за выход проголосовало, напомню, 52 процента, а один из последних ноябрьских опросов (компания Survation по заказу телепрограммы Channel 4 News) показывает, что сейчас за то, чтобы остаться в ЕС,— уже 54 процента избирателей (за «Брексит» — 46). Судя по тому же опросу, изменилось и отношение к иммиграции — самому острому вопросу в отношениях с ЕС. 31 процент считает, что «Брексит» ничего не изменит, а 42 — что иммиграция вообще вещь полезная для Британии.
Что будет дальше? Если Соглашение пройдет все утверждения по обе стороны Ла-Манша, то 21–22 марта 2019 года состоится прощальный саммит ЕС с участием Британии, а 29 марта она покинет Европейское сообщество. Начнется переходный период, который будет продолжаться до конца 2020 года с возможным продлением еще на год. На этот период предусмотрена утряска практических вопросов, которые покажут, сколько Европы останется в Британии и сколько Британии — в ЕС.
Каким будет реальный график, станет ясно после того, как Тереза Мэй попытается провести соглашение через парламент. Как пройдет это обсуждение, сказать трудно. Хватит ли у «брекситеров» голосов, чтобы свалить ее? И как все же проголосует оппозиция? Если Мэй потерпит поражение, вероятны всеобщие парламентские выборы, которые и станут новым референдумом по «Брекситу». Главная оппозиционная партия — лейбористы — и хотела бы выборов, и опасается их. Поражение (а по опросам на данный момент лидируют консерваторы) означало бы провал тактики лавирования в отношении «Брексита» (определенной позиции за или против выхода из ЕС лейбористы так и не заявили, внутри партии есть свои «брекситеры» и «римейнеры»). Не исключено, что еще страшнее в этом контексте будет выглядеть их победа — вдруг выяснится, что они вовсе не готовы справиться с такой неподъемной проблемой.
Впрочем, нельзя исключать и того сценария, что на выборах вновь победит неопределенность — в какие бы политические цвета она ни оделась. В этом случае остается только гадать о том, какие еще компромиссы понадобятся, чтобы не раскачивать больше лодку отношений британских политиков с Европой, Ирландией и своим умученным референдумами избирателем.
Евроирландское рагу
Контекст
Хотя соглашение о выходе Великобритании включает в себя такие чувствительные пункты, как возвращение в евробюджет десятков миллиардов фунтов и определение судьбы миллионов граждан ЕС, именно ирландский вопрос оказался ключевым на переговорах с ЕС. Почему?
Ответ прост: потому что ирландский вопрос по существу неразрешим. С одной стороны, возвращение к реальной, или, как говорят в Англии, «жесткой границе», грозит крахом хрупкому соглашению 1998 года об урегулировании конфликта в Северной Ирландии. С другой — если остается прозрачная граница, это выхолащивает смысл «Брексита» — возвращение Британии полного суверенитета, включая контроль над границами. Промежуточные варианты, включая тот, о котором в последний момент договорились в Брюсселе,— неустойчивая конструкция.
Об Ирландии у нас мало пишут, об оттенках ее политического пейзажа знают и того меньше: соседка Британии по одноименным островам остается в тени большого и громкого Соединенного Королевства. Между тем Республика Ирландия — один из образцовых, модельных примеров успешного евростроительства. Из отсталой бедной окраины Европы Ирландия превратилась в «кельтского тигра» с процветающей высокотехнологичной экономикой и выросшим уровнем благосостояния граждан. И одной из первых вышла из финансового кризиса 2008 года. Больше того, Северная Ирландия, оставшаяся в составе Соединенного Королевства по соглашению 1922 года, также выиграла от успешной интеграции в ЕС в составе Великобритании.
Но дело не только в экономических успехах. Значение ирландского прецедента выходит далеко за рамки отношений между двумя странами — это пример того, как единая Европа, ЕС, помогает преодолевать вековые противоречия, устранять конфликты и налаживать добрососедство. Равно как и предупреждение о том, сколь рискованно отступать от достигнутого.
Напомним: Великобритания и Ирландия вступили в единую Европу, тогда еще Европейское экономическое сообщество, одновременно — в 1973 году. Сейчас уже забылось, но это было и время североирландского конфликта, так называемых Troubles — Смуты, по сути гражданской войны между католической и протестантской общинами Северной Ирландии. Там находились британские войска, правление осуществлялось напрямую из Лондона. Католическая «временная» Ирландская революционная армия (ИРА) вела террористическую кампанию против «оккупантов» как в самом Ольстере, так и в Англии. Об интенсивности конфликта говорит цифра: в 1971-м было 1100 случаев закладки бомб и 1700 перестрелок, в ходе которых было убито 43 британских военных. Среди громких акций ИРА убийство в 1979 году кузена королевы, последнего вице-короля Индии лорда Маунтбаттена и взрыв в 1984-м брайтонской гостиницы, когда чудом уцелела Маргарет Тэтчер. Премьера рассчитывали взорвать в ванной-туалете, но она засиделась в другой комнате за работой.
К слову, конфликт был не просто внутренний. Ирландские террористы-националисты подпитывались извне. Они опирались и на поддержку ирландской общины США (там их около 35 млн против 6 млн в Южной и Северной Ирландиях вместе), и на поддержку СССР через «антиимпериалистические» режимы Ближнего Востока. Националисты, как их называют в британской прессе, нацеливались на отсоединение этой части Соединенного Королевства и присоединение ее к республике. Свои милитаризованные организации, не менее жестокие, имели и протестанты. От того противостояния у каждой из сторон остались свои герои и антигерои.
Трудное урегулирование конфликта началось в начале 1990-х и завершилось в 1998-м подписанием в Белфасте так называемых соглашений Страстной пятницы. Это совпало с процессом усиленной интеграции в Европе — превращением «Общего рынка» в ЕС, от Маастрихтского договора 1992 года до Лиссабонского 2007 года. Кстати, даже тогда ирландцы устроили свой «брексит» — на референдуме 2008 года проголосовали против нового устройства ЕС. Последовала долгая дискуссия, и повторный референдум 2009 года утвердил все же полуфедеративный статус Евросоюза. С созданием Сообщества практически исчезли сначала таможенные, торгово-экономические границы, а потом и государственные, во всяком случае, в привычном понимании. А если так, то что ж спорить, делить, воевать? И к новому устройству люди быстро привыкли, возвращаться назад не хочется.
Граница между двумя Ирландиями во время Смуты была «границей на замке», мало отличаясь от Берлинской стены: армейские патрули, блокпосты. Последний КПП на границе был демонтирован лишь в 2005-м. Сейчас это трудно представить — граница условна, переезд ее можно заметить разве что по дорожным знакам: вместо ирландских километров в час появляются старорежимные британские мили. Коровы пасутся по обе стороны, доят их на республиканской стороне, а молоко на сыр и масло отправляют на североирландскую. Где-то североирландские рабочие живут в Соединенном Королевстве, а на работу без задержек ездят за несколько километров на фабрику в Республике Ирландия.
Меж тем нынешнее, уже привычное мирное существование скрывает раны, которые не все зажили. До сих пор разбирают детали убийств и взрывов 30–40-летней давности, а те, кто хоть как-то был связан с ними, особо не откровенничают о своем прошлом. И вот с «Брекситом» снова замаячил призрак старого, страшного. Вице-президент Европейского парламента ирландка Майрид Макгиннес на днях рассказывала: «Люди в моем пограничном округе шепотом говорят мне, что снова становится страшновато».