Александр Чепуренко. Есть ли в России средний класс?

Добрый вечер, дорогие господа!

В такой ненастный предрождественский вечер, наверное, можно было бы ограничиться парафразом выступления известного лектора из кинофильма «Карнавальная ночь»: есть ли средний класс в России, нет ли среднего класса в России, науке это неизвестно. Но раз вы по такой слякоти добрались сюда, рискуя жизнью и здоровьем, я все-таки попытаюсь занять вас чуть дольше.

Вы знаете, ученые — такие интересные люди, что когда собираются два социолога, то рождается, как правило, три, четыре, пять разных концепций по одному и тому же вопросу. Есть у меня замечательный молодой коллега — Виктор Вахштайн. Вот он яркий адепт точки зрения, что средний класс, и не только в России,— это вообще миф. Строго говоря, средний класс никогда не был объективной категорией, а если бы и был, то она ничему бы не помогла. И, говоря о среднем классе, мы говорим не о явлениях, укорененных в обществе, а о риторике, то есть о каких-то вещах, которые происходят на уровне коммуникаций между учеными и так далее.

Но почему средний класс — миф? Потому что его нет в России сегодня? Или потому что это — класс, а класс — это нехорошо? Или по каким-то другим причинам? Это очень разные постановки вопроса.

Мои тезисы звучат несколько иначе, чем у Виктора. Первое. Я считаю, что средний класс не миф, он — важный элемент социальной структуры определенного типа общества — западного индустриального общества. Второе. Почему сегодня можно с такой иронией рассуждать о среднем классе, есть он или нет? Не потому что риторика изменилась, а потому что эта риторика отражает изменения, объективно происходящие в западном обществе на стадии перехода к обществу постиндустриальному. А происходит — и мы это видим сейчас во Франции и в Бельгии — ухудшение социального самочувствия некоторых групп, которые раньше формировали часть этого среднего класса. В результате наблюдается эрозия среднего класса.

Мой третий тезис заключается в том, что, когда в конце 1990-х—начале 2000-х годов социологи искали средний класс в России, это было связано с иллюзией, будто мы движемся в сторону того самого индустриального общества западного типа. Соответственно, в этом обществе будут появляться те же социальные группы и социальные слои, которые мы привыкли видеть там. Но это убеждение не оправдало себя, потому что движение в эту сторону было прервано — и в нынешней России сложилось скорее сословное общество, сильно напоминающее позднефеодальное, в котором каким-то образом трансформировался тот средний класс, который начал формироваться в 1990-е годы. Место этого среднего класса, взыскуемого в 1990-е, заняло то, что применительно к обществу феодального типа называлось третьим сословием.

Почему так важен был средний класс? Это довольно широкая социальная группа — там и тогда, когда он сформировался, — социально устойчивая, воспроизводимая, мало склонная к насильственным действиям, в определенной мере способная понимать способы существования и ментальность как высшего класса, так и андеркласса, и в этом смысле выступающая буфером. Ну и конечно, это социальная база тех системных политических партий, которые в этой модели общества выступают в качестве основных носителей демократии, остающейся все той же системой управления большинства с помощью привлечения в определенные органы власти меньшинства.

Часто говорят: «Ну что вы все про средний класс? Еще Аристотель писал про средний класс. В любом обществе можно найти нечто, что находится между верхом и низом. Что такого специфического в среднем классе?» Или есть подход, которым обычно грешат журналисты, когда им вдруг хочется написать что-нибудь про средний класс,— они начинают рассуждать про доходы. С каким доходом в России можно принадлежать к среднему классу, а с каким нельзя. Мне кажется, этот подход в принципе неверен, потому что не только и не столько доход формирует тот средний класс, который сложился в индустриальном обществе западного типа.

Понятие «средний класс» неслучайно очень прочно входит в научный оборот в конце первой трети ХХ века и остается в мейнстриме социологической и политологической лексики на протяжении всего ХХ века. Именно тогда возник запрос на изучение некоторого массового социального явления, и появился адекватный термин. К слову о том, что этого понятия не существует: от Макса Вебера до Энтони Гидденса западная социология продолжает использовать его и воспроизводить. В этом смысле средний класс — это вовсе не миф, а полезная конструкция, которая помогает лучше понять определенную общественную модель через понимание того, что представляет собой большинство людей в этом обществе. Средний класс, на мой взгляд, является и продуктом, и предпосылкой дальнейшего развития индустриального общества.

Когда появляется средний класс? Прежде всего, когда появляется массовое производство, в том числе конвейер Форда. Автомобиль становится дешевым и доступным широким слоям населения, это больше не роскошь. Развиваются финансовые технологии, рабочие и специалисты становятся акционерами. Получают распространение профсоюзы и различного рода гражданские движения. Отсюда возникает спрос на социальную политику. Социальная политика адресуется определенным слоям общества и способствует его стабилизации. Под влиянием социальной политики профсоюзов формируется социально ответственное предпринимательство. Правительство и государство начинают понимать, что двумя важными социальными лифтами в этом обществе являются образование и предпринимательство. Соответственно, начинают поддерживаться образование и различные программы начала собственного дела. Все это приводит к расширению среднего класса и к тому, что он становится действительно очень важной социальной группой.

Ну и, наконец, Голливуд. Ведь нам же важно не только быть, но еще и казаться. Когда мы сравниваем себя с какими-то транслируемыми образцами поведения, социально одобряемого образа жизни, который несет нам Голливуд и медиа, это также способствует закреплению определенных паттернов — способов поведения, мышления, коммуникаций и так далее. Все это работает на формирование имиджа вот этих самых мидлов — представителей среднего класса.

Что происходит сегодня — на этапе, когда от индустриального общества мы плавно переходим к постиндустриальному? Прежде всего, Энтони Гидденс ввел различие между так называемым старым средним классом — в основном владельцами малого бизнеса — и новым средним классом — в основном интеллектуалами, людьми, которые обеспечивают себе определенный статус не за счет того, что владеют бизнесом, а за счет того, что овладели определенной профессией, которая позволяет им обеспечивать высокий доход и соответствующий уровень жизни. Эти два слоя среднего класса сильно различаются по источникам доходов, по системе ценностей, по стилю жизни.

На стадии перехода к постиндустриальному обществу остается все меньше и меньше желающих быть предпринимателями. Поэтому старый средний класс становится все менее различимым в структуре среднего класса западного общества и, напротив, растет доля представителей свободных профессий, фрилансеров, чиновников и так далее, которые формируют, собственно, облик среднего класса. Происходит индивидуализация образа жизни и потребления. Действительно, мы можем принадлежать к одному и тому же среднему классу, но по-разному одеваться, по-разному отдыхать, читать и смотреть разные вещи. И в этом смысле между нами возникают большие культурные разрывы. Мы не осознаем себя как члены некоего класса. Но мы же от этого не перестаем ими быть, кем бы мы себя ни осознавали.

Почему я говорю об эрозии среднего класса? Происходит изменение структуры экономики. Мы об этом много слышим, а на Западе для ряда профессий это уже реальность. Некоторые массовые профессии исчезают, происходит, как говорят сегодня западные социологи, прекаризация. То есть те социальные слои, которые в прежнем обществе имели стабильную занятость и стабильный доход,— в первую очередь, синие и отчасти белые воротнички,— перестают быть уверенными в сегодняшнем и в завтрашнем дне. Все чаще они сталкиваются с непостоянной или краткосрочной занятостью, необходимостью совмещать различные виды занятости и дохода для того, чтобы обеспечить себе определенный образ и уровень жизни. У некоторых из них происходит даже снижение доходов. Отсюда вытекает кризис жизненных стратегий у части представителей среднего класса, особенно нижних и средних слоев. И то, что мы сегодня видим на улицах французских городов, это, на мой взгляд, одно из проявлений того, что происходит сегодня со средним классом в западном обществе.

Немаловажную роль играет то обстоятельство, что действительно сегодня не классовые проблемы выходят на передний план в общественном дискурсе. Начиная с 1980-х годов основная проблема в общественном дискурсе — это экология. Если будем так жить дальше, то умрем. Загрязнили все, что можно. В последнее десятилетие к числу проблем добавилась миграция — неконтролируемая, неуправляемая миграция, которая становится вызовом для стабильности этих самых западных обществ. И различные слои среднего класса в зависимости от своих жизненных ситуаций и от восприятия своих перспектив очень по-разному реагируют на эти вызовы, которые раскалывают средний класс.

Появляются новые политические течения и партии, которые становятся выразителями части этих рассерженных, взволнованных, взбудораженных средних. Симптомы достаточно очевидны. Это рост правого популизма в странах, которые составляют ядро западных цивилизаций или которые вошли в Европейский союз буквально 10–15 лет назад. Это массовые социальные протесты, которые на улицах этих стран мы видим все чаще. Все это симптомы кризиса того среднего класса, который был триггером западного общества индустриального типа.

Теперь повернемся к нашим реалиям. Средний класс в России. Если вы откроете интернет, то первое, что вы увидите, это масса различных количественных оценок. Около десяти лет назад Институт социологии РАН относил к среднему классу около 20%. Министерство экономического развития и торговли было на тот момент более оптимистично и считало, что к 2010 году средний класс вырастет до 30%, но мы знаем, что в 2008–2009 годах внезапно случился кризис. Исследовательский институт Росгосстраха в те же годы насчитывал в составе российского общества 14%, которые он относил к среднему классу. Центр макроэкономического анализа был гораздо щедрее — почти треть российского общества. Почему такая разница в оценках? Наверное, потому что используются разные критерии для определения состава этого среднего класса.

Я решил пользоваться данными Института социологии, который регулярно проводит исследования и изучает настроения населения и общественное мнение по разным вопросам. Они выделяют ряд вопросов, по которым они и замеряют этот самый средний класс. Какие это критерии? В принципе, критерии импортированы из большинства аналогичных исследований, которые проводились в 1950–1960-е годы на Западе. Это образование — желательно, чтобы оно было не ниже среднего. Есть, конечно, отдельные представители так называемого среднего класса с образованием ниже среднего, но это скорее исключение. Это, как правило, умственный характер труда. Это некоторый уровень дохода, который по понятным причинам должен быть не ниже медианного для региона проживания, и самоидентификация. Если я себя отношу к среднему классу, это тоже важно.

По данным Института социологии, с 2011 по 2014 год средний класс вырос примерно с 30% до 42%. Размер, конечно, имеет значение, но когда мы говорим о социальном явлении, имеют значение также состав и структура. Тот же Институт социологии выделяет — это тоже достаточно стандартный подход — некоторое ядро, то есть представителей среднего класса, которые по всем параметрам относятся к искомой группе, и периферию, то есть тех, кто относится по некоторым критерия. Например, по доходу — да, а по образованию — нет. По самоощущению — да, что часто бывает с работниками бюджетной сферы, а по доходам — увы, нет. Потенциальный средний класс — это те, кто в принципе, судя по оценке их ресурсов, могут войти в этот средний класс. Мы видим, что, опять же, за период с 2003 по 2015 год ядро увеличилось больше чем в полтора раза — с 11% до 18%. Менялись также периферия и потенциальный средний класс.

С какими факторами вероятность попадания в средний класс выше? Опять же, по данным коллег из Института социологии. Во-первых, выше вероятность у тех, кто живет в городе уже не первое поколение. Во-вторых, у кого хотя бы один из родителей имеет высшее образование. Понятно, что человеческий и социальный капитал родителей помогает ребенку обеспечить себе восходящую социальную мобильность. Ну и, в-третьих, конечно, у лиц с высшим образованием. Более чем в 50% случаев те, кого Институт социологии относит к среднему классу, имели высшее образование.

Что еще отличает людей, которые входят вот в этот самый средний класс? То, что они способны чего-то достигать. По данным за 2003 и 2014 годы, все-таки подавляющей части тех, кто входит в средний класс, за предшествующие опросу три года довольно много удалось. Но что-то мне подсказывает, что за этот период существенно изменились источники и ресурсы, благодаря которым им это удалось сделать. Кроме того, если посмотреть на профессионально-статусный портрет так называемого среднего класса, то мы увидим, что его состав очень сильно различается по социальной географии. В провинции это больше или предприниматели, то есть в терминологии западных социологов — старый средний класс, или чиновники, бюрократы. Как они умудряются попасть в средний класс, при том что мы знаем официальные зарплаты чиновников в провинции и они не очень высоки, интересный вопрос. В столичных городах — в Москве и Санкт-Петербурге — в состав среднего класса чаще попадают высокооплачиваемые наемные работники и самозанятые. То есть это скорее новый, а не старый средний класс. Ну и они очень сильно различаются по потребительским стандартам, возможностям и так далее.

Кризис, разразившийся в 2014 году, конечно, особенно сильно ударил по так называемому среднему классу в регионах. Почему? Потому что очень узкий рынок труда. И если вы выпали из колесницы, очень трудно найти себе работу, трудно создать бизнес, потому что низок платежеспособный спрос населения.

К сожалению, коллеги из Института социологии не задавались вопросом, благодаря использованию каких каналов и каких рычагов средний класс добился определенных достижений за предшествующие наблюдению годы. Я думаю, что отчасти на этот вопрос можно ответить, если сопоставить, как изменилась профессиональная структура среднего класса за четыре года — с 2007-го, перед предыдущим кризисом, по 2011 год. Вы увидите, что довольно сильно снизилась доля представителей предпринимательства и довольно сильно возросла доля государственных чиновников, представителей различного рода военных и силовых структур. Это нам говорит о том, что с этим средним классом — будем называть его пока так — что-то происходит: те группы, которые в нем были представлены в начале—середине 2000-х годов слабее, сегодня представлены сильнее. И в основном это группы, так или иначе встроенные в известную вертикаль власти.

Поэтому я говорю о том, что если это и средний класс, то он в России другой. Во всяком случае, сегодня. Он не такой, каким он является или являлся в индустриальных обществах западного типа в ХХ веке. Его ядром на сегодняшний день являются те, кого можно назвать государственной бюрократией и служащими госсектора. Почему? Да потому что параллельно со строительством вертикали власти активно выстраивалась социальная и экономическая политика, направленная на расширение группы социальной поддержки. Мы знаем, что в определенных секторах — скажем, в секторе государственного управления — на протяжении всех 2000-х годов довольно быстрыми темпами росли заработные платы и различного рода бонусы, которые позволили этим представителям государственной бюрократии теперь уже официально войти в состав лиц с достаточно высоким статусом и доходом.

Что отличает этих людей? Они связаны с той системой экономики и политики, которая сложилась, и поэтому, конечно, они объективно заинтересованы в том, чтобы эта система сохранялась и воспроизводилась. По источникам дохода — это доход от служения государству как в формальной, так и в неформальной части. Потому что, читая и следя за различного рода скандалами, которые последние годы все-таки иногда попадают в масс-медиа, мы понимаем, что, условно говоря, майор пожарной охраны или подполковник каких-нибудь войск достаточно быстрого реагирования на что-то не может обладать теми доходами, которыми он обладает, и не может вести тот образ жизни, который он ведет. Видимо, есть довольно сильная неформальная составляющая. Мы знаем, с чем она связана и как обеспечивается и максимизируется этот неформальный доход от занятия должности.

Раньше эта система называлась системой кормлений. Когда государь отправлял верного ему воеводу куда-нибудь в далекое сибирское служение, то он понимал, конечно, что тот будет приворовывать, а воевода понимал, что если он будет совсем уж сильно воровать и обескровит поступление в государеву казну, то может налететь на какие-то санкции. Эта система кормления в значительной степени является сегодня и источником дохода, и статусной рентой, которую получают эти группы представителей среднего класса, плавно перетекающего в среднее сословие. И понятно, что именно эта группа среднего класса/среднего сословия — это те люди, которые, на мой взгляд, являются основой, носителем вот этого самого посткрымского консенсуса.

Конечно, есть и другие примыкающие группы. Какие? Известные нам по ряду мыльных сериалов и плохих романов — офисный планктон; различного рода фрилансеры, то есть люди, которые формально отпочковались от государства и от этой системы, но занимаются оказанием услуг тем людям и организациям, которые в эту систему встроены; различного рода рантье. Конечно, более многочислен этот слой в столицах. И все эти примыкающие к среднему классу/среднему сословию группы в основном живут за счет перераспределения тех доходов, которые базовая часть среднего класса получает в качестве, с одной стороны, официального дохода, а с другой стороны, статусной ренты, которой они пользуются благодаря тому, что могут использовать рычаги власти. Эти слои по своим ценностям, по самоощущениям, по стандартам потребления до последних лет достаточно уверенно чувствовали себя частью такого нового, формирующегося в столицах, продвинутого, вестернизированного среднего или креативного класса — как угодно называйте.

Что происходило с этим средним классом и примыкающими к нему группами в ходе известных протестов 2011–2012 года и после них? Прежде всего, эти протесты объединили очень многих людей, и состав протестов был чрезвычайно разнообразным. Это были представители и нового, и старого среднего класса, и в значительной мере те, кто примыкают к ним. В чем были различия между группами, которые поддержали этот протест в 2011–2012 году? В том, что, на мой взгляд, одни хотели, перефразируя слова классика, конституции, а другие — севрюжины с хреном. Одни протестовали против политического зажима, другие требовали дальнейшего неуклонного роста доходов. Мы знаем, что фактически после 2007 года этот рост остановился, перестал быть столь впечатляющим, каким он был на протяжении первых шести-семи лет XXI века. Это также вызывало у некоторых людей известную обозленность и желание потребовать у власти что-то изменить, с тем, чтобы машина экономического роста заработала опять. Поскольку между людьми, которые желают, с одной стороны, конституции, а с другой — севрюжины с хреном, видимо, длительного консенсуса и длительного союза быть не может, этот союз был разрушен.

Что произошло в 2014–2018 годах? Те слои среднего класса, которые в значительной степени зависимы от нынешней государственной машины, конечно, поддержали формирование новой посткрымской идентичности, поскольку то, что произошло в 2014 году и развивается сегодня, это не что иное, как внешнеполитическое оформление режима, который экономически, политически, идеологически начал формироваться задолго до этого. Что касается примыкающих слоев, значительная их часть обеднела, но в основном поддержала посткрымский консенсус. Почему? Потому что была умело создана медийная картинка — Россия с одной стороны, в кольце врагов, а с другой — одерживает победы. Конечно, когда ты в кольце врагов, а впереди опытный полководец, который одерживает победы, понятно, что возникает стремление к нему присоединиться, его поддержать.

Иначе дело обстоит с современным средним классом или с зародышами современного среднего класса в столицах и ряде других крупных городов. Мы знаем, что часть этих людей эмигрировала и сегодня переписывается с нами в социальных сетях, будучи уже не в России, а часть ощущает разочарование, фрустрацию, не видит экономических и политических перспектив и ушла во внутреннюю эмиграцию. Она, опять-таки, сидит в социальных сетях и шлет из них гневные колотушки действующему режиму.

Какой была политика государства в отношении этих слоев среднего класса на протяжении последних лет? Она несла определенный месседж, связанный с тем, что нужно поставить всех на место и встроить всех в систему вертикали. Сначала разобрались со старым средним классом — бульдозерная ночь в Москве. Потом все то же самое стало происходить на периферии и во многих городах — в еще более отталкивающих формах. Фактически тот широкий слой мелких собственников, арендаторов и субарендаторов, которые давали какие-то плохие рабочие места и создавали грязь, тем не менее формировали значительную часть самодостаточного населения Москвы и Санкт-Петербурга, которая не была связана с государством, не кормилась из его руки.

Что последовало дальше? Длительная дискуссия — то вспыхивает, то затихает, то как-то реконструируется — о том, как обелить неформальную экономику, которая не дает нам наращивать налоговую базу и мешает развиваться. Фактически речь шла о том, чтобы каким-то образом втянуть в действующую экономическую систему ту часть населения, которая от нее давно отошла. По разным оценкам, в России около 15–20 млн самозанятых, которые ничего не платят государству, но ничего от него и не ждут и вполне себе самостоятельны в экономическом плане. Это нехорошо, это не нравится, не должно быть такого количества самостоятельных людей. Но наряду с кнутом, предлагают некоторой части малого и среднего предпринимательства пряник — пряник в виде государственных закупок. Вот если ты будешь хорошим, пушистым, белым, мы дадим тебе поучаствовать в государственных закупках, ты что-то там такое будешь нам поставлять и таким образом обезопасишь себя от каких-то возможных проблем на рынке. У тебя будет на какое-то время стабильный заказ.

Мы видим в отношении креативного класса и той части средних слоев, которая так или иначе связана с фрилансом и свободными профессиями, что шаг за шагом происходит ограничение свободы интернета, нас отключают от определенных сетей и хотят отключить от определенных мессенджеров. Проводится совершенно отчетливая культурная политика, направленная на насаждение некоторых мифов о великом Сталине, великом Советском Cоюзе и так далее. Одновременно происходит вытеснение всего, что в эту картину не встраивается. Идет борьба с иностранными агентами. То есть ищется средство творческую часть общества, то есть ту часть среднего класса общества индустриального типа, который начал формироваться в 1990-е годы, заставить замолчать или встроиться в государственную колесницу. Ну и опять же наряду с кнутом есть и пряник. Мы знаем, что уже много лет проводится отбор социально значимых проектов НКО, которым государство выдает гранты, а потом высокие чины вручают какие-то награды за достижения. Таким образом, наряду с вытеснением неправильной общественности идет выращивание правильной — той общественности, которая должна быть представлена в Общественной палате, в Совете по правам человека при президенте и других органах, прежде дававших возможность довести до власти какие-то альтернативные взгляды и протест.

Ну и в итоге: есть ли средний класс в России, нет ли среднего класса в России... Я повторяю, что я считаю, что в 1990-е, когда государство было слабым, когда в значительной степени стихийно стал формироваться рынок, действительно наряду с ним начали складываться группы, которые могли бы составить средний класс индустриального общества. Рекрутировались эти группы из очень разных слоев, которые, мягко говоря, не очень симпатизировали друг другу. С одной стороны, это бывшая советская интеллигенция, с другой — новые хозяева жизни, предприниматели, чиновники. Но так или иначе в плавильном тигле реформ того времени эти группы каким-то образом достигали консенсуса, и формировалось некое ядро того, что могло стать средним классом.

Эти группы до сих пор хорошо заметны в столицах. Поэтому, если мы зайдем в какое-нибудь столичное кафе, то увидим, что вот они сидят, эти самые мидлы, со своими гаджетами, проводят деловые встречи. Но нужно сказать, что за пределами столичных городов на сегодняшний день их почти не видно. Почему? Потому что столичные города завязаны, даже в условиях санкций и контрсанкций, на глобальную экономику, и эта завязка помогает им воспроизводить хозяйственные стратегии, чувствовать себя более или менее уверенно даже в нынешних условиях. Провинция от этих возможностей в значительной степени отрезана. В 2000-е годы происходило быстрое изменение социального состава, источников попадания в средний класс. И все это в совокупности, наверное, позволяет говорить о том, что мы наблюдали постепенное превращение ростков среднего класса в то среднее сословие с мещанами и служивыми людьми, которое мы хорошо знаем из курса школьной русской литературы.

Каковы долгосрочные перспективы? Долгосрочные перспективы среднего класса в России, на мой взгляд, зависят от того, как будет пройдена (если будет) развилка, на которой мы объективно оказались. Первый вариант — это догоняющее развитие в ходе модернизации, о которой теперь не очень охотно говорят публично, но по-прежнему рассуждают в некоторых штабных кабинетах. Если этот тренд каким-то образом сможет себя проявить и закрепиться, то, наверное, мы будем наблюдать формирование некоей новой социальной структуры, в которой место среднего класса не очень понятно. Потому что если это будет развитие в сторону постиндустриального общества, то с этим средним классом, который начнет формироваться, тут же начнут происходить какие-то вещи, связанные с прекаризацией, расслоением, вытеснением нижнего и среднего слоев в другие слои не среднего класса и так далее. Второй вариант — если закрепится нынешняя структура общества, когда в среднем классе преобладает госбюрократия, когда, собственно, старый средний класс почти изведен, а новый средний класс не играет значительной социально-политической роли, тогда тоже, наверное, говорить о розовых перспективах для развития среднего класса в таком квазифеодальном обществе не приходится.

Поэтому я и прихожу к выводу о том, что перспектива возникновения массового среднего класса в данном контексте представляется самой малоочевидной. Именно массового, потому что размер среднего класса имеет значение. Только в этом случае он становится носителем не кладбищенской, а нормальной стабильности. Так как мы либо будем дальше пребывать в позднем средневековье, либо двинемся в сторону постиндустриального общества. Спасибо!