8 декабря 1943 года один из самых известных фотокорреспондентов СССР В. А. Темин, уже в начале Великой Отечественной войны прославившийся своими съемками с передовой, написал Сталину о том, что его понизили в звании и отправляют в штрафную роту. Как оказалось, в те годы он был далеко не единственным сурово наказанным военным корреспондентом.
Фотокорр Темин начинал войну интендантом 3-го ранга (капитаном) (на фото слева направо — фронтовые корреспонденты: К. М. Симонов, В. А. Темин, Е. Г. Кригер, И. П. Уткин, 1941 год)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Все получилось еще хуже»
В советские времена была очень популярна шутка о том, чем различаются главные газеты СССР: «В "Известиях" нет правды, а в "Правде" — нет известий». Однако на самом деле, несмотря на то что все издания с конца 1920-х годов находились под жестким идеологическим контролем и ни на шаг не могли отступить от линии партии, между газетами шла непрерывная борьба за то, чтобы отличаться друг от друга в глазах читателей. Или, скорее, в глазах руководящих товарищей. Ведь яркие, запоминающиеся публикации в условиях тотального дефицита помогали редакциям во всем — от увеличения лимита на газетную бумагу (а от этого зависел тираж и, соответственно, доходы издательств) до выделения жилплощади для сотрудников.
Не прекращалась острая газетная конкуренция и в годы Великой Отечественной войны.
Орган ЦК ВКП(б) — «Правда» — имел в этом негласном соревновании неоспоримое преимущество. Все были абсолютно уверены в том, что передовицы для нее пишет или редактирует сам Сталин. Поэтому, чтобы знать или хотя бы угадывать, в каком направлении развиваются события и какие решения приняты или ожидаются, нужно было начинать утро с чтения «Правды». Осознававшие собственную значимость правдисты могли позволить себе игнорировать общепринятые у газетчиков правила и, если для важных публикаций не хватало места на полосах (а дефицит газетной бумаги отражался и на главном издании страны), выпускали номер без единой иллюстрации.
«Известия Советов депутатов трудящихся СССР» ценили за то, что там публиковались полные тексты важнейших законов и постановлений. А в органе Наркомата обороны СССР — «Красная Звезда» — регулярно делились боевым опытом фронтовики.
Но все же главной задачей всех центральных газет было укрепление и поддержание боевого духа советских людей. А потому во всех газетах ежедневно печатали истории о героях фронта и тыла, об успешных боях, о перевыполнении планов заводами и совхозами. И редакциям хотелось рассказать о них читателям ярко, интересно и разнообразно.
«Комсомольская правда» выделялась душевностью повествований о людях. «Красная Звезда» — продолжительным ведением темы, шла ли речь о 28 панфиловцах или конкретном партизанском отряде. Кроме того, на ее страницах появлялись стихи ее корреспондента К. М. Симонова, с проникновенностью которых не могли сравниться написанные по следам текущих событий, на скорую руку, сухие, казенные стихотворения и поэмы немалого числа поэтов того времени, публиковавшиеся в газетах. А «Известия» для освещения непростых вопросов привлекали ведущих специалистов любых отраслей науки и техники.
Ортенберг, больше всего на свете любивший оперативность, даже не удивился, как молниеносно был снят Белев — чуть ли не раньше, чем был взят
Однако существовали две области, где газеты могли выделиться только скоростью получения и публикации материалов,— информация и фоторепортажи с фронта. Здесь конкуренция между центральными изданиями была жесткой и непримиримой. Каждая газета требовала от своих корреспондентов передавать новости и снимки в редакцию без малейшего промедления. Желательно, быстрее информационных агентств — ТАСС и Совинформбюро.
При этом обостренная конкуренция наблюдалась и между корреспондентами одного издания. К. М. Симонов с иронией описывал свое пребывание на фронте в 1941 году вместе с известинцем В. Беликовым и тремя фотокорреспондентами — В. А. Теминым и О. Б. Кноррингом из «Красной Звезды» и С. М. Гурарием из «Известий»:
«Темин и Гурарий не захотели расставаться друг с другом, чтобы не вышло так, что, попав в разные самолеты, один из них долетит и снимет, а другой не попадет и не снимет».
О другом эпизоде этой поездки Симонов писал:
«В Туле оказалось сразу два фотокорреспондента "Красной звезды" — присланный редактором Темин и давно сидевший здесь Кнорринг. Оба хотели лететь со мной, и мне пришлось принимать соломоново решение: сначала слетать в Одоев с Кноррингом, а потом взять с собой под Калугу Темина. Через час мы вчетвером — я с Кноррингом и известинцы — двинулись на аэродром…
Гурарий и Кнорринг снимали разрушения, брошенные немецкие орудия, а мы с Беликовым, походив по городу, столкнулись с председателем райисполкома, который последние три часа осуществлял в городе местную власть…
Через полтора часа полета, уже в полутьме, мы, изрядно замерзшие, вернулись в Тулу. Забравшись в комнате у Трояновского с ногами на койку и немножко отогревшись, я написал корреспонденцию об Одоеве. Она была передана по телеграфу, но там у нас, в "Красной звезде", ее признали слишком "штатской", то есть недостаточно изобилующей военными событиями, и в результате она так и не пошла…
А у Кнорринга все получилось еще хуже. Когда он ночью с попутной машиной отправлял проявленные кадры Одоева, то у нас как раз шел разговор о том, что, согласно последним известиям, сейчас идут бои за Белев и к утру его, очевидно, возьмут. И Кнорринг, слушая эти разговоры, по рассеянности, а может, просто от усталости написал на конверте с кадрами Одоева: "Белев".
Ортенберг (редактор "Красной Звезды".— "История"), больше всего на свете любивший оперативность, даже не удивился, как молниеносно был снят Белев — чуть ли не раньше, чем был взят,— наоборот, был очень доволен, что эти снимки появятся в газете в то же утро, что и сообщение Информбюро о взятии Белева.
Ни в Одоеве, ни в Белеве никто, кроме нас, из редакции не был, и поэтому никто не обнаружил, что эти разрушенные дома на фотографиях сняты в Одоеве, а не в Белеве. Кнорринг, увидев свои фотографии в газете, в отчаянии схватился за голову. Но события нагромождались одно на другое, и кажется, никто так и не узнал об этой невольной его ошибке».
Исход мог быть совершенно другим, если бы в редакции, а тем более в Главном политуправлении РККА или в ЦК ВКП(б) все-таки стало известно об этом промахе.
«Ни в какую газету не направлять»
Освобождение Европы снимал лейтенант Темин (на фото — справа, на территории концлагеря Майданек, 1944 год)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
В январе 1943 года военный корреспондент «Правды» Я. Е. Цветов (Цейтлин) попал в ситуацию, грозившую обернуться серьезными неприятностями. Нужно сказать, что он был одним из немногих фронтовых корреспондентов, награжденных во время войны не за оперативность в освещении событий, а за личную храбрость. Причем одной из самых высоких правительственных наград — орденом Красного Знамени.
«В критический момент,— говорилось в его наградном листе, подписанном 7 марта 1942 года,— у деревни Артемовка, когда убило командира батальона, тов. ЦЕЙТЛИН возглавил бойцов и смело повел их в наступление на противника, окопавшегося с обеих сторон дороги и ведущего автоматно-пулеметный огонь. С криком "УРА" "ВПЕРЕД ЗА РОДИНУ", тов. ЦЕЙТЛИН внезапным ударом прорвал кольцо немецкой обороны, забросал гранатами блиндаж противника. В образовавшуюся брешь прошли остальные подразделения и заняли удобные позиции.
Тов. ЦЕЙТЛИН дважды ранен…»
Под корреспонденцией редакция сделала пометку "г. Воронеж" вместо моей подписи "Воронежский фронт"
Но 26 января 1943 года в «Правде» была опубликована его статья «В Воронеже», о которой он 29 апреля 1943 года писал начальнику Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрову:
«Во время нашего зимнего наступления редакция потребовала от меня оперативную информацию о занимаемых нами городах, причем требовала передачи материала во что бы то ни стало одновременно со сводкой Совинформбюро. Меня обязали заняться штабной информацией. Больше того, одно время редакция просила, чтобы я с КП Воронежского фронта писал о начавшемся наступлении Брянского фронта, так как посланные туда корреспонденты не успели доехать к месту. Естественно, из штаба я мог писать не то, что видел своими глазами, а лишь по рассказам штабных работников, что редакции было известно. Так получилось с корреспонденцией "В Воронеже". Если просмотреть вышедшие в тот же день газеты "Известия", "Красная звезда", "Комсомольская правда", то бросится в глаза тождество приведенных фактов о боях в Воронеже, причем иные места даже текстуально совпадают (прилагаю вырезки). Это свидетельствует о том, что все журналисты пользовались одним источником, а прикомандированный к КП, я, разумеется, других материалов иметь не мог. К сожалению, под корреспонденцией редакция сделала пометку "г. Воронеж" вместо моей подписи "Воронежский фронт", хотя знала, что писалась она из штаба».
Однако всю вину за ошибку руководители газеты решили свалить на Цветова.
«Редакция "Правды",— писал он Александрову,— освободила меня от работы военного корреспондента... Редакция предъявила мне обвинение в том, что я описал уличные бои, которых в действительности не было. Чтобы выяснить истинное положение, я обратился к генерал-полковнику тов. Голикову, командовавшему тогда Воронежским фронтом. Я получил разъяснение, что уличные бои с арьергардом противника были на окраинах, но не носили ожесточенного характера, как это ошибочно описано у меня».
Цветов просил только об одном:
«Я нахожусь на фронте с первого дня войны, а до этого работал военным корреспондентом "Правды" во время освобождения нашими войсками Западной Украины и на советско-финской войне. Многие мои корреспонденции написаны непосредственно из действующих частей. За время отечественной войны я написал до 100 корреспонденций и очерков, напечатанных в "Правде". Ни по одной корреспонденции я ни разу не имел ни одного замечания. Редакция посылала меня на самые активные участки — почти окруженный Киев, Курское направление 1942 г., Воронеж прошлого года, среднее течение Дона, Белгород, Курск, Харьков и т. п. Прошу учесть мою активную работу военного корреспондента на протяжении всей войны (я дважды ранен и контужен, в прошлом году награжден орденом Красного Знамени). За все годы моей корреспондентской работы это первая ошибка. Прошу оставить меня в качестве военного корреспондента в "Правде", а если это невозможно, направить меня для той же работы в "Известия" или ТАСС. Ваше доверие оправдаю».
Время шло, но никакого решения не было, и 25 июня 1943 года Цветов писал полковнику А. Н. Крапивину — помощнику секретаря ЦК ВКП(б) и начальника Главного политуправления РККА А. С. Щербакова:
«Я просил Управление пропаганды и агитации меня принять, выслушать и направить в другую газету в качестве военного корреспондента, тем более что, по словам работников "Известий" и ТАСС, там охотно приняли бы меня, будь на то согласие Управления пропаганды и агитации. Но одиннадцать раз мне неизменно отвечали: "Вызовем послезавтра". В конце концов тов. Александров через тов. Яковлева ответил, что тов. Пузин побеседует со мной (он сам обещал после разбора моего вопроса вызвать меня). Тов. Пузин, со дня на день откладывая разговор, также через тов. Яковлева передал, что указания обо мне даны тов. Баеву, а тов. Баев, ничего не объясняя, предложил мне обратиться к тов. Дедюхину. Последний, также не вызывая меня, сообщил, что решил ни в какую газету меня не направлять».
Однако подобный запрет был суровым, но далеко не самым худшим наказанием, примененным к военным корреспондентам.
«Спасло от смерти тяжелое ранение»
Что в действительности ставилось в вину знаменитому советскому фотографу, военному фотокорреспонденту «Известий» капитану Д. Н. Бальтерманцу, доподлинно не известно. Установлено, что 4 июня 1942 года его сняли с работы в газете «за проявленное безответственное отношение к своим обязанностям».
Из публиковавшихся в разные годы версий исследователей, его знакомых и родных складывается следующая картина. Весной 1942 года в каком-то из центральных изданий без ведома самого Бальтерманца был опубликован его снимок, сделанный во время боев под Москвой,— сгоревшие танки.
Такие фотографии, как правило панорамы, публиковались во всех газетах довольно часто. Разбитые вражеские танки и пушки, брошенные в городах и на дорогах автомашины противника и другие трофеи Красной армии — самолеты, склады и т. д. Не менее часто публиковались и снимки бредущих немецких пленных. Причем чем хуже шли дела на фронте, тем чаще появлялись в газетах снимки, подтверждающие успехи бойцов и командиров РККА.
Она выскочила на Пушечную улицу, где мы жили, посмотреть, куда поведут — направо к Лубянке (и тогда, значит — конец!) или налево — к Главпуру
Не менее часто появлялись и фотографии бодро идущих к фронту красноармейских частей, летчиков-героев возле самолетов и колонн танков и другой техники, направляющихся к передовой. Осенью 1941 года, когда враг подошел к Москве, на снимках все чаще появлялись английские танки «Матильда», которые союзники в срочном порядке перебрасывали в СССР. А во всех газетах публиковали сообщения о том, что британские рабочие работают не покладая рук, чтобы прислать еще больше бронированной техники для Красной армии.
Но танковые подразделения, оснащенные «Матильдами», несли потери, как и все прочие, и, видимо, капитан Бальтерманц, снимавший все события на Можайском направлении, где-то увидел и снял несколько сожженных вражеским огнем английских танков. Во всех версиях, описывающих обрушившиеся на него беды, говорится, что этот снимок полгода спустя был кем-то взят из его фотолаборатории. Те, кто отбирал снимок для печати, не разобрались, чьими были сгоревшие танки. Поскольку несоветские — значит, вражеские. И с соответствующей подписью снимок опубликовали.
О том, кто именно заметил ошибку в газете, мнения расходятся. Это могли увидеть советские танкисты, могли и не понявшие цели публикации англичане или, как гласит одна из версий, немцы, с издевкой отметившие пропагандистский промах противника.
Судя по дальнейшим событиям, информация об ошибке могла прийти по всем трем каналам сразу. И настоящие авторы этого прокола, как и в случае с Цветовым, не стали брать на себя вину за происшедшее. Бальтерманца не только уволили из редакции, но и арестовали. Его дочь Т. Н. Бальтерманц рассказывала историку «Известий» С. Сергееву:
«Мама часто вспоминала то злополучное утро, когда пришли за отцом. Она выскочила на Пушечную улицу, где мы жили, посмотреть, куда поведут — направо к Лубянке (и тогда, значит — конец!) или налево — к Главпуру. Повели налево... В штрафбате отца спасло от смерти тяжелое ранение. В полевом госпитале ему собирались ампутировать ногу. Выручил случай в лице московских студентов-медиков: они пожалели земляка и умудрились сохранить ему ногу. Долечивался в тыловом госпитале».
Точно известно, что рядовой Бальтерманц искупил вину кровью 4 января 1943 года. В 1944 году фотокорреспондент армейской газеты «На разгром врага» старший лейтенант Бальтерманц был награжден орденом Красной Звезды, а в 1945 году — орденом Отечественной войны II степени. Его снимки, сделанные на переднем крае, навсегда останутся одними из лучших в обширной фотолетописи этой войны.
«Отправляют в штрафную роту»
Съемку Нюрнбергского процесса для «Правды» вел майор Темин (на фото слева направо — писатели Б. Н. Полевой, В. В. Вишневский и фотокорреспондент В. А. Темин в Нюрнберге, 1945–1946 годы)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
В отличие от Д. Н. Бальтерманца его коллега — неутомимый, как его называли, В. А. Темин — никогда и никому не рассказывал о том, за что отправляли в штрафную роту его. Судя по его письму И. В. Сталину, написанному 8 декабря 1943 года, постоянная готовность лететь и снимать несколькими неделями ранее дала сбой. И на него, несмотря на все прежние заслуги, со всей тяжестью обрушился гнев руководства редакции «Красной Звезды».
Меня избили в редакции газеты "Красная Звезда", всячески, как только можно оклеветали
«Я,— волнуясь и делая ошибки, писал Темин,— фото-корреспондент, 20 лет работал в печати. Оперативно делал фотосъемки всех важнейших событий в жизни страны: съемка "Челюскинцев", "Чкалов на острове Удд" (через несколько часов после его посадки), съемка боевых действий в районе озера "Хасан", в районе реки "Халхингол", съемка самолета "Родина" в тайге, съемка на льдине станции Северный полюс — "Папанинцев", съемка боевых действий в Финляндии, освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии, в Латвии, Эстонии, Литве, перелет Памир—Москва, Москва—Дальний Восток и др. Участник экспедиции в Арктику для съемок на ледоколах "Красин", "Садко", "Таймыр", "Мурман".
С первого дня Отечественной войны на фронте, третий год делал целый ряд важнейших боевых съемок (Разгром немцев под Москвой, "Оборона Севастополя", "Оборона Сталинграда", "Малая Земля" и т. д.).
Командованием Красной Армии и Правительством Советского Союза награжден:
Значком "Хасан"
Значком "Халхингол"
Медалью "За Отвагу"
Медалью "За Оборону Одессы"
Медалью "За Оборону Севастополя"
Медалью "За Оборону Сталинграда"
Орденом "Красная Звезда"
Орденом "Отечественная война".
Беспрерывно боролся за оперативную доставку снимков на самолетах в тот же день, когда произошло событие. Мои снимки обошли всю Центральную и Мировую печать, имею целый ряд благодарностей, мне присвоено звание "Отличника Советского фоторепортажа". Для доставки снимков в редакцию с риском для жизни за время своей работы налетал более 5.000 часов в воздухе».
Затем он перешел к тому, как из капитанов стал лейтенантом:
«И вот товарищ Сталин — меня избили в редакции газеты "Красная Звезда", всячески, как только можно оклеветали перед т. Щербаковым и добились того, что меня "За пьянство и недисциплинированность"... выгнали с работы, снизили в военном звании до лейтенанта и отправляют в штрафную роту.
При решении вопроса обо мне, меня даже не вызвали дать объяснение. Поданные мною рапорта до тов. Щербакова не дошли. Первый рапорт, поданный мной 10 ноября, только сегодня — 8-го декабря, спустя месяц после странствования его по аппарату ПУРККА, дошел еще только до нач. отдела печати, а второй рапорт от 6-го декабря находится еще в пути... а приказ был подписан 27-го ноября, т. е. 10 дней тому назад.
Все было сделано кабинетным порядком, а ведь я, все же пока еще живой, и честный человек, и своим фото трудом делал, может быть, маленькое, но полезное дело.
Когда происходили далеко, далеко от Москвы важные события, я летел, ехал, добирался с величайшими трудностями, но все же всегда, открывая утром газету, народ видел первые снимки Виктора Темина.
И вот сейчас меня лишили самого дорогого в жизни — моей 20-летней профессии — фотокорреспондента...»
Его письмо передали начальнику Главного политуправления РККА Щербакову, и в результате, как и с Симоновым в 1941 году, о Темине снова было принято соломоново решение. В звании его не восстановили, но разрешили продолжить службу военным корреспондентом в центральных газетах.
К концу войны, дослужившись до старшего лейтенанта, он провернул самый знаменитый трюк в своей карьере — первым сфотографировал с воздуха Знамя Победы над Берлином. Затем, пользуясь именем маршала Г. К. Жукова, который, как все знали, хорошо к нему относился со времени боев на Халхин-Голе, вытребовал себе самолет и доставил пленку с историческим кадром в Москву, в «Правду». Потом он часто, с удовольствием и в разных вариантах рассказывал о том, как Жуков хотел его расстрелять, а потом наградил орденом. Действительно ли маршал собирался его расстрелять, теперь уже не узнает никто. Но то, что острая конкуренция между советскими центральными изданиями была по-настоящему опасна для фронтовых корреспондентов, несомненно.