Исполнился год со дня публикации в “Ъ” проекта Русфонда «Программа ускорения развития регистров доноров костного мозга в РФ» («Программа-максимум. Или минимум?», Лев Амбиндер, Анна Андрюшкина, Виктор Костюковский, см. “Ъ” от 1 декабря 2017 года).
Казань плюс. Или минус?
Россия серьезно отстает в развитии трансплантации костного мозга при лечении рака крови и наследственных заболеваний. Остро не хватает клинических мощностей, крайне мала база потенциальных доноров костного мозга. Донорские регистры США насчитывают 9 млн человек, в ФРГ их свыше 8 млн, а в России — меньше 90 тыс. В Европе и США регистры создаются в основном специализированными НКО. У нас — медцентрами Минздрава, инициативно, в «приспособленных» условиях. Отсюда — технологическая отсталость, неумелый рекрутинг добровольцев.
Если вкратце, год назад Русфонд предложил создать четыре NGS-лаборатории типирования добровольцев: в Казанском (Приволжском) федеральном университете (КФУ) Минобрнауки и в трех медцентрах Минздрава. Новая для России NGS-технология, подняв качество и ускорив типирование в высоком разрешении, а также сократив его стоимость, позволила бы за пятилетку на пожертвования довести донорскую базу до 300 тыс. человек. Из всей нашей затеи удалась лишь казанская часть. Медцентры Минздрава отказались от проекта, а само ведомство предпочло отмолчаться. Не помогло и вмешательство президентского Совета по развитию гражданского общества и правам человека.
А в Казани Русфонд и КФУ учредили первое в стране совместное предприятие некоммерческой организации и госучреждения — АНО «Приволжский регистр доноров костного мозга» (Приволжский РДКМ) — и создали первую в стране NGS-лабораторию. Уже протипировано 8 тыс. добровольцев, их фенотипы внесены в Национальный РДКМ. 21 сентября Русфонд предложил трансплантационным центрам Минздрава получить ключи доступа к новой донорской базе. Прошло 77 дней — ни одного захода. Для клиник и Минздрава нового регистра словно и нет.
Это ключевой момент. Можно и дальше дискутировать на тему, вправе ли НКО и КФУ, не входящий в Минздрав РФ, строить регистры. Но первая NGS-лаборатория уже действует, она подняла качество типирования на европейский уровень и вдвое снизила стоимость. Точность этого типирования подтверждена в НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии имени Р. М. Горбачевой Первого Петербургского медуниверситета. Игнорировать эти результаты — значит ставить под угрозу жизни сотен пациентов с лейкозами и другими болезнями.
История одного вопроса
Русфонд с 2013 года участвует в развитии донорства костного мозга в стране. Тогда давний наш партнер — НИИ Горбачевой — пригласил нас поучаствовать в создании регистра потенциальных доноров. Вскоре Русфонд стал вкладываться в развитие еще семи региональных регистров. Где-то, как в НИИ Горбачевой, мы оборудовали новую лабораторию, снабжали реагентами, финансировали зарплаты и проводили рекрутинговые акции в СМИ. Другим медцентрам мы оплачивали только самое дорогое — реагенты. За минувшие годы такое вмешательство Русфонда принесло стране свыше 36 тыс. новых доноров.
Многие читатели “Ъ” в курсе этой работы: кто-то из вас, дорогие друзья, жертвует на регистр деньги, а кто-то сам стал донором. Но еще многие, как свидетельствует наша почта, не знают, о чем речь. Так что без справки не обойтись.
Донорство костного мозга — единственный в мире вид донорства, при котором еще до трансплантации необходима армия добровольцев, чьи фенотипы заранее известны. Фенотип определяется по группе генов, отвечающих за тканевую совместимость,— это цифровой код, полученный в лаборатории при исследовании (типировании) образца крови добровольца.
До лета 2016 года, до запуска в НИИ Горбачевой новой клинической лаборатории, которая была призвана увеличить мощности типирования, мы в Русфонде считали, что вкладываемся весьма эффективно. Реагенты на одно типирование здесь обходились в 14 тыс. руб., тогда как в других медцентрах — до 28 тыс. и 35 тыс. руб. в сопоставимых исследованиях. И вдруг мы узнаем, что в Германии, в Фонде Стефана Морша, реагенты на одно типирование стоят €25. А у нас €200… И это в новой, построенной на деньги Русфонда лаборатории?
Несколько лет назад НКО в ФРГ модернизировали лаборатории, переведя их на NGS-технологию. Фонд Морша это сделал восемь лет назад. Новая технология дала более подробные фенотипы — настолько более, что уже первичное типирование в случае совпадения фенотипов донора и пациента дает «практически 100-процентную», как говорят в ФРГ, гарантию точности совпадения.
Изучив опыт немецких НКО, мы в марте 2017 года предложили Институту Горбачевой оборудовать NGS-лабораторию. Мы брали на себя все затраты, включая оплату труда лаборантов… Первый Петербургский медицинский университет заявил, что его «и так все устраивает». Тогда мы отправились в Казань. И вот она — первая NGS-лаборатория. Вот уже 8 тыс. фенотипов, впервые в России полученных в высоком разрешении, и точность типирования подтверждена в НИИ Горбачевой. Казань, по нашим расчетам, в 2019 году протипирует 25 тыс. добровольцев (в 2017 году всего в России типировали 15 тыс.).
И вот клиники Минздрава, которые отказываются от новой базы.
Все эти 77 дней задаю себе один и тот же вопрос: в чем отличие двух строек — клинической лаборатории в Петербурге и NGS-лаборатории в Казани?
Подручные партии или право имеем?
9 ноября я вручил вице-премьеру Татьяне Голиковой обращение Русфонда с предложением создать межведомственную комиссию, чтобы интегрировать НКО-предприятие и его продукцию в государственную систему поиска и активации доноров костного мозга. В тот же день Татьяна Алексеевна отправила в Минздрав и Минобрнауки распоряжение «проработать совместно с Русфондом и к 15 декабря доложить предложения».
29 ноября нас пригласили в Минздрав, мы обменялись мнениями. Помимо привычных упреков клинических экспертов в адрес Русфонда— на этот раз были обвинения в дилетантизме, шантаже и нарушении нашего устава — топ-менеджеры Минздрава сделали несколько интересных предложений. Не привожу их по единственной причине: нам обещали прислать протокол 3 декабря, но его не было и вчера. Дождемся и опубликуем.
Однако совершенно очевидным после встречи стал ответ на вопрос о разнице ролей Русфонда в создании лабораторий в НИИ Горбачевой и в Институте фундаментальной медицины и биологии КФУ. В обоих случаях эти университетские институты сами оборудовали лаборатории, а Русфонд взял на себя финансирование, включая зарплату персонала. Разница же вот в чем. В Петербурге Русфонд действовал по предложенным университетом лекалам — и получилась еще одна клиническая лаборатория, для первичного типирования доноров явно устарелая. А в Казани КФУ создал NGS-лабораторию по инициативе Русфонда. Вот и вся разница.
Топ-менеджеры медицины у нас полагают, что филантропия — это когда отдал деньги и отошел. Мы так и поступаем, вкладываясь в лечение. Но строительство донорских регистров костного мозга — это действительно строительство научно-исследовательских предприятий, где больных вовсе нет, а главными становятся точность исследований и экономическая эффективность. Это неправда, будто НКО не вправе контролировать эффективность своих вложений. Мы не только вправе, но и обязаны, гласит закон.
Несмотря ни на что, я не считаю проваленным наш прошлогодний проект. Не состоялся план А. Что ж, у нас есть план Б, и, если в правительстве его поддержат, мы намерены вложить до 800 млн руб. к 2024 году создать несколько регистров по принципу Приволжского РДКМ и протипировать до 180 тыс. добровольцев.