Вчера президент России Владимир Путин в Мраморном зале Кремля зачитал свое послание Федеральному собранию страны. Анализ содержания этого выступления Ъ опубликует в следующем номере. А о том, каким праздником стало это событие для профессионалов, рассказывает специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
Чтение послания — всегда праздник. Прежде всего для тех, кто участвовал в его подготовке. Этот день означает, что всем им спасибо, все свободны. Для членов обеих палат этот день тоже явно нерабочий, так как им всего-навсего надо прийти и послушать президента. Ну, может быть, придется несколько раз поаплодировать. Зато на выходе из Мраморного зала их ждет и вовсе подарок судьбы — журналисты с просьбой прокомментировать речь президента. "Да, сильное в этом году послание",— скажут одни в этот раз, точно так же как и в прошлый. "Не был услышан голос простого народа",— добавят другие. И всем, конечно, довольно точно известно, кто и что именно скажет. И никто не обманывает ничьих ожиданий. Потому что послание президента — это определенный ритуал, и в зале, казалось, нет людей, в чьих интересах нарушить его.
Без нарушений начиналось и на этот раз. (Закончилось, правда, сразу надо сказать, с большими нарушениями.) Хотя нюансы, конечно, были с самого начала. Так, в фойе, где журналисты встречали и провожали членов Федерального собрания, есть небольшой магазин с книгами и сувенирной продукцией. До сих пор там всякий раз на продажу был выставлен большой портрет президента России. И он, надо сказать, пользовался неким спросом. На этот раз портрета не продавали. Может быть, все, кому было надо, уже купили; это ведь не тот случай, когда предложение должно постоянно опережать спрос. Есть и более романтичное предположение: а что если наверху накануне президентских выборов принято решение не делать из личности Владимира Путина культа, и это только первый шаг в этом чудесном направлении? А скорее всего, просто портреты кончились, а новых не завезли.
Кроме того, от входных дверей до лестницы, ведущей наверх, в Мраморный зал, появились канаты, за которые журналистам вход был воспрещен. То есть в прошлом году свободы у прессы было больше.
Впрочем, это было сделано и для того, чтобы предоставить свободу передвижения членам Федерального собрания. Некоторые из них пользовались своим глотком свободы и спешили по лестнице прямо в зал. Но некоторые сами подходили к журналистам и рассказывали о своих надеждах, связанных с посланием. Так, Любовь Слиска рассказала о том, что очень ждет реального перераспределения полномочий между ветвями власти...— и, кажется, настроила против себя всех, кто бросился ее слушать: цитировать это не было никакой возможности.
А, например, Павел Бородин, едва войдя в фойе, нашел знакомых журналистов и начал рассказывать им свежие анекдоты. Впрочем, цитировать их тоже не было никакой возможности. А когда мимо проходил председатель комитета Госдумы по международным делам Дмитрий Рогозин, то господин Бородин и его остановил, тоже рассказал анекдот и очень развеселил этим господина Рогозина.
Последними, уже почти в 12 часов дня, в зал очень быстро прошли мэр Москвы Юрий Лужков, несколько министров правительства России и другие официальные лица. Эти люди так проворно проскочили через металлическую рамку на входе, не выложив на стол ни одного предмета из карманов (до сих пор все без исключения участники собрания, включая, например, их коллегу господина Клебанова, делали это беспрекословно), что та еще долго свистела — расстроенно и тоскливо.
Президент читал послание один час пять минут. Время от времени он отвлекался от канонического текста на бумаге, и тогда каноническим становился произнесенный им текст. К исходу первого получаса у журналистов, с которыми я обменивался мнениями, стало складываться впечатление, что ничего революционного ждать, похоже, не приходится. Более того, пошли разговоры, что это, по сути, предвыборная речь, так как в ней нет никаких обязательств ни перед ветвями власти, ни перед народом, чтобы потом никто не смог упрекнуть за неисполнение. Президент уже, правда, сказал про ВВП, который предстоит удвоить за десятилетие, и еще ничего не сказал про партии, которым надо стать чище и прозрачней, а также про конвертируемость рубля на международных рынках и про новое сверхмощное и сверхсекретное оружие, которым Россия то ли уже обладает, то ли вот-вот будет обладать, то ли может обладать, если захочет.
Впрочем, первому впечатлению, что в послании нет ничего особенного, не следовало доверять. В конце концов, так всегда бывает в подобных случаях. Я давно заметил: для того чтобы чья-то речь сразу произвела на тебя впечатление, надо, чтобы в ней непременно содержалась угроза физической расправы или хотя бы обрезания. А умную гладкую речь воспитанного человека надо сидеть и во что бы то ни стало анализировать — и тогда обязательно найдешь в ней много чего поучительного для себя и даже для потомков. Наверняка так дело обстоит и с этой речью, надо только не отчаиваться и вновь и вновь читать ее.
Несколько раз эта речь прерывалась аплодисментами. В прошлом году такого не было, участники собрания тогда промолчали, даже когда президент закончил. А в этот раз кроме аплодисментов под занавес что-то громко выкрикнул сидевший в пятом ряду депутат Госдумы Василий Шандыбин. Спикер Госдумы Геннадий Селезнев укоризненно сказал: "Василий Иванович...", и только после этого предложил на прощанье послушать музыку гимна Российской Федерации.
Как только господин Шандыбин спустился с лестницы, устланной красной ковровой дорожкой, я спросил его, что же он такого сказал президенту. Оказывается, Василий Иванович крикнул ему, что в следующей Госдуме будет большинство воров, бандитов и взяточников. Неужели он и в самом деле рассчитывает, что у КПРФ и в новом составе Думы будет мощная фракция? Нет, кажется, я ошибся.
— Людей, которые писали Путину этот доклад, надо выгнать с работы! — в сердцах воскликнул Василий Шандыбин.— Ни слова не было о воровстве и коррупции!
— Как вы думаете, он вас услышал?
— Мой голос не может не быть услышан. Смотрите.
И он прокашлялся и продемонстрировал возможности своего голоса душераздирающим криком в толпу журналистов:
— Социальная часть доклада вообще никуда не годится!
Журналисты тем временем разделились на несколько равномерных кучек. В центре каждой ньюсмейкеры комментировали послание. Владимир Жириновский рассказал, что уловил в послании намеки против КПРФ, "Яблока", СПС и в поддержку политики ЛДПР. А хуже всего, по его словам, было то, что за весь этот час в речи президента не прозвучало слово "Русь".
— Я заметил, что раввин с большим вниманием слушал речь, чем православные священники,— заявил он.
Казалось бы, это говорит только о воспитанности раввина по сравнению с православными священниками, но нет, не только в этом, похоже, дело:
— Тенденция — вот о чем надо думать. А она очень и очень тревожная.
Глава администрации Чечни Ахмат Кадыров кратко сказал, что политика у президента очень правильная, но ей мешают исполнители. Очевидно, он имел в виду прежде всего исполнителей терактов. Ну и себя, конечно.
Лидер КПРФ Геннадий Зюганов, в отличие от своего коллеги Жириновского, неожиданно заявил, что в этом послании есть попытка вернуться к государственно-патриотической тематике. А может, я сгоряча что-то недослышал и он имел в виду что-то прямо противоположное. Да, скорее всего, так и было.
— И ни слова о войне в Ираке, а ведь мы потеряли в этой войне...— Геннадий Зюганов помедлил, подсчитывая,— 25 миллиардов долларов.
А Борис Немцов, начав работать с журналистами одним из первых, закончил, когда в фойе уже вообще никого не осталось. Ушел, удовлетворив профессиональное любопытство каждого журналиста, хотел тот этого или нет, даже Владимир Жириновский. Уже и свет больших люстр в фойе погас. И только Борис Немцов в двадцатый раз, стоя у лестницы, терпеливо повторял, на этот раз польской радиожурналистке, что слова в послании содержатся все правильные, но вот только непонятно, кто все это делать будет.
Намек-то ясен. Придется, видимо, Борису Немцову за всех отдуваться.
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ