Пример лучших правил

18 декабря исполняется 40 лет «политике реформ и открытости» Китая, превратившей отсталую и перенаселенную страну третьего мира в конкурента США и вторую экономическую сверхдержаву. “Ъ” обнаружил девять принципов, на которых китайские реформаторы переустроили страну и которые даже через 40 лет после введения звучат очень современно.

Из 2018 года китайские успехи последних сорока лет кажутся предопределенными: гигантский резервуар рабочей силы, огромный внутренний рынок, трудолюбивое население, удачное расположение самых густонаселенных провинций на берегу моря, существование огромной и богатой китайской диаспоры в соседних странах и т. п. Однако 18 декабря 1978 года, когда открывался третий пленум ЦК КПК XI созыва, грядущий прорыв был совсем не очевиден. Существовали очень разные взгляды на развитие страны, и в итоге был выбран далеко не самый радикальный вариант реформ. Приблизительно до 1981 года Дэн Сяопин, фактически на тот момент правитель КНР, боролся в основном со сторонниками «жесткой линии» на сохранение элементов маоизма. С 1981 года он часто осаживал тех, кто требовал более решительных преобразований. В 1990-е годы снова пришла пора поддерживать реформаторов против консерваторов, чем политик и занимался до своей смерти в 1997-м.

О конкретных китайских реформах, трансформировавших страну, написано немало: упразднение народных коммун, разрешение частного предпринимательства, пестование инвестиционного климата, встраивание госпредприятий в рынок и многое другое. Все это, безусловно, очень важно, но куда важнее было задать новые этические координаты и принципы управления государством. Общество, привыкшее к «революционной законности» и научившееся выживать среди бесконечных кампаний по «осуждению» и «клеймлению», нуждалось в новом наборе принципов, большинство из которых Дэн Сяопин и другие китайские реформаторы не просто декларировали, но и осуществляли на практике. Это и стало настоящим фундаментом современного Китая.

Принцип 1: опираться на практику, а не на идеологию

40 лет назад, в конце ноября 1978 года, жители деревни Сяоган провинции Аньхой, устав от нищеты и уравниловки, собрались в одном из домов и подписали секретное соглашение. В соответствии с ним они разделили принадлежавшую коммуне землю на мелкие участки, каждый из которых закреплялся за конкретной семьей. В то время это было прямо запрещено законами КНР: официальной сельскохозяйственной ролевой моделью была гигантская коммуна Дачжай, учиться у которой велел «великий кормчий» Мао Цзэдун. Небывалые урожаи (выше средних по стране) в Дачжае стимулировали круглосуточной работой, трансляцией цитат Мао Цзедуна через громкоговорители и максимальным уровнем обобществления собственности. В некоторых провинциях дачжайскую модель удалось повторить, но на большей части территории страны сельское хозяйство пребывало в упадке.

Осознавая опасность, крестьяне Сяогана договорились, что если кого-то из них заберут в тюрьму, остальные будут обязаны кормить детей узников до 18-летнего возраста. Терять им, в сущности, было нечего: жители деревни впоследствии рассказывали журналистам, что в период политики «Большого скачка» 1958–1960 годов в уезде, где расположена Сяоган, умерла четверть населения, 90 тыс. человек. Сама деревня потеряла 67 из 120 жителей. Через 18 лет после этой катастрофы, в 1978 году мало что изменилось: жители не видели смысла работать на колхозных полях за «трудодни», которые они могли обменять на крошечные порции еды. Вдобавок, в 1978-м случился страшный неурожай: селяне, чтобы не умереть от голода, делали салат из тополиных листьев с солью и добавляли в муку пережженную древесную кору.

Представители каждой из 20 семей Сяогана поставили под рукописным «контрактом» свои подписи: китайские печати, а те, у кого их не было,— красные оттиски пальцев.

Они договорились, что будут сбывать правительству ровно те объемы, которые были заложены в планах, а все, что получалось сверх плана, оставлять себе. Через несколько лет эта практика землепользования получит название «система индивидуальной ответственности домохозяйств» и полностью вытеснит в Китае колхозы, но в 1978 году это было просто воровство зерна у социалистического государства.

В 1979-м благодаря новой системе крестьяне Сяогана увеличили производство зерна в шесть раз — с 15 до 90 тонн.

Соседние деревни попытались повторить их опыт, а узнавшие об этом чиновники перекрыли поставки в Сяоган удобрений и пестицидов, которые тогда распределялись строго централизованно. К счастью, об опыте деревни стало известно либеральному главе парткома провинции Аньхой и сподвижнику Дэн Сяопина Вань Ли. Он прибыл на место, выяснил, что происходит, похвалил селян и, в конечном счете, сделал так, что модель Сяогана распространилась на весь Китай.

Чтобы история Сяогана и политика «реформ и открытости» стала реальностью, должно было совпасть очень много уникальных факторов. За два года до описываемых событий умер Мао Цзэдун, его преемник Хуа Гофэн прекратил «Культурную революцию» и арестовал настаивавшую на ее продолжении «банду четырех» во главе с женой «великого кормчего» Цзян Цин. Его соратник по правящему триумвирату Е Цзяньин смог вернуть из опалы Дэн Сяопина, считавшего, что рыночная экономика не противоречит социализму.

18 декабря 1978 года, почти одновременно с тайным совещанием крестьян в Сяогане, открылся третий пленум Центрального комитета КПК XI созыва. На нем в качестве официального курса была закреплена политика «четырех модернизаций» (сельского хозяйства, промышленности, обороны и научно-технической сферы), получил осуждение «вождизм» как явление и некоторые аспекты «Культурной революции» (осуждать Мао Цзэдуна персонально и «Культурную революцию» участники пленума тогда еще не решались).

Главной установкой на пленуме стало выражение «практика — критерий истины», то есть при выработке политики следует опираться не на ее идеологическую чистоту, а на то, приносит ли она результаты. Именно это и сделали крестьяне из деревни Сяоган: осознали, что человеку свойственно долгое время хорошо работать только на себя, а на абстракции вроде «социалистического государства» свойственно работать плохо.

Принцип 2: признавать свои ошибки и приносить за них извинения

В середине 1960-х годов за недостаточную поддержку курса Мао Цзэдуна Дэн Сяопин был отправлен на «трудовое перевоспитание» — работать на тракторный завод в провинцию Цзянси. Это было серьезным падением его статуса, но из-за специфического отношения к нему «великого кормчего» будущий реформатор жил куда лучше, чем многие другие репрессированные деятели партии. Детям поехать с отцом не разрешили: они остались в охваченном революционным ураганом Пекине. В 1968 году Дэн Пуфана, сына Дэн Сяопина, хунвейбины выкинули в окно за «уклонизм» его отца. Юношу парализовало ниже пояса. После этого Дэн Сяопину наконец-то разрешили забрать его к себе в квартиру в Цзянси. Опальный политик отчаянно искал сыну занятие, чтобы прикованный к кровати Дэн Пуфан окончательно не пал духом. Тот неплохо разбирался в электронике и сумел починить неработавшее отцовское радио.

Увидев это, Дэн Сяопин спросил у бригадира: не хотят ли его работники принести его сыну свои неисправные радиоприемники. Бригадир рассмеялся и сказал, что ни у одного из рабочих завода не было денег на радиоприемник.

Дэн, судя по воспоминаниям детей, воспринял это известие тяжело: социалистическая власть установилась в Китае уже 20 лет как, а «трудовой народ», от имени которого она выступала, не мог позволить себе ничего за пределами самого базового набора продуктов питания и нехитрой одежды.

Выступая в 1978 году перед парткомом северо-восточной провинции Ляонин, Дэн Сяопин сообщил собравшимся, что руководство «подвело прекрасных жителей Китая, которые были очень терпеливы». Реформатор не мог не понимать, что, придя к власти с помощью крестьян, коммунисты своей сельскохозяйственной политикой фактически уморили голодом десятки миллионов из них. Перед широкой публикой эти слова так и не были произнесены, но руководящие кадры их услышали. За рубежом Дэн Сяопин был еще более откровенен. На пресс-конференции в Японии в 1978 году, он заметил, что «ошибки Мао Цзэдуна были и нашими ошибками, у нас не было опыта, и мы принимали плохие решения». Также Дэн Сяопин дал оценки всем предшествующим периодам: «однозначно ошибочными» были признаны «большой скачок» конца 1950-х, «Культурная революция» 1966–1976 годов, становление культа личности Мао Цзэдуна и делегирование им под конец жизни власти «банде четырех» во главе с его женой Цзян Цин («женщине такой плохой, что в человеческом языке нет слов, чтобы это описать»). При этом ошибочным признавался не весь период правления основателя китайского государства, а отдельные его действия и решения. Многие ошибки Мао Цзэдуна Дэн Сяопин списал на других людей. Это позволяло сохранить легитимность всей системы в целом, сохранить основы государства, краеугольным камнем которого, как ни крути, продолжал оставаться уже умерший революционер.

Принцип 3: сохранять важные символы, наполняя их новым смыслом

Еще за несколько лет до смерти Мао Цзэдуна всем, включая, похоже, его самого, стало понятно, что большая часть его инициатив после 1958 года оказалась катастрофой. «Большой скачок» стоил Китаю несколько десятков миллионов жизней, а «Культурная революция» остановила развитие страны на целое десятилетие. В ноябре 1975 года умирающий «великий кормчий» потребовал от Дэн Сяопина признать, что «Культурная революция» была «на 30% ошибкой и на 70% успехом», тогда как раньше он настаивал на пропорции 10% на 90%. Будущий реформатор отказался даже от такого компромисса, предпочтя в третий раз, уже на склоне лет (ему было за 70) отправиться в ссылку, рискуя никогда из нее не вернуться.

После смерти Мао Цзэдуна, победы в борьбе за власть реформаторского лагеря и возвращения Дэн Сяопина никого бы не удивило, если в КНР прошел бы аналог XX съезда КПСС с осуждением культа личности умершего руководителя. Но в Китае поступили по-другому.

При любом возможном случае Дэн Сяопин повторял, что Мао Цзэдун был «прав на 70% и неправ на 30%», согласившись на предложенный ему когда-то компромисс.

Он публично не обвинял своего бывшего руководителя в параличе сына, хотя именно откликнувшиеся на призывы Мао хунвейбины выкинули Дэн Пуфана из окна. Вместо этого Дэн Сяопин с гордостью вспоминал, как впервые попал в опалу в 1933 году как союзник Мао Цзэдуна (тогда будущий вождь был просто одним из полевых командиров, и его политика не всегда совпадала с линией партийного центра) и как в 1960-е Мао якобы «защищал его от "банды четырех", желавшей смерти Дэна.

Не были демонтированы ни мавзолей Мао Цзэдуна в центре страны в статусе ее отца-основателя, ни идеологические основы китайского общества. Пытаясь откреститься от уже подбиравшегося к нему ярлыка «китайского Хрущева», Дэн Сяопин объявил, что критиковать и менять в Китае можно все, кроме четырех вещей: социалистического пути, диктатуры пролетариата, главенствующей роли компартии и идей Мао Цзэдуна. Отказавшись бороться с этими конструкциями, он модифицировал их содержание до неузнаваемости. В июне 1984 года он впервые выдвинул идею «социализма с китайской спецификой», в которой окончательно поставил точку в идеологических дебатах: все, что давало рост экономике Китая, было атрибутом социализма.

В 1987 году генсек Чжао Цзыян выдвинул еще более удивительную концепцию «начальной стадии социализма», согласно которой коммунизм оказывался целью далеко за горизонтом нынешних поколений. Пока же для развития производительных сил надлежало восстановить рынок, конкуренцию, предпринимательство и акционерные общества. В дальнейшем китайские руководители многократно прибегали к казуистике для подтверждения самых неортодоксальных для социализма идей. К примеру, в 2002 году председатель КНР Цзян Цзэминь обосновал «теорию трех представительств», объявив компартию «выразителем интересов передовых производительных сил» китайского народа, а предпринимателей — ключевой частью этих производительных сил, наравне с рабочими и крестьянами.

Это жонглирование терминами было нужно для того, чтобы не разрушать основу власти компартии и не обессмысливать жизнь людей, отдавших разным социалистическим экспериментам многие годы.

Вместо уничтожения системы символов китайские реформаторы постепенно изменили их значения.

С одной стороны, это позволило модернизировать страну куда быстрее и эффективнее, чем, к примеру, Россию. С другой — оставило лазейку для возврата первоначального, маоистского значения этих символов, в чем многие обвиняют нынешнего главу Китая Си Цзиньпина.

Принцип 4: стимулировать эксперименты, снизив цену ошибки

Прямо указав на ошибки китайского руководства, Дэн Сяопин постепенно остановил все продолжавшиеся к тому времени политические кампании (например, постоянное публичное обвинение тяжкого наследия «банды четырех» во всех существующих проблемах) и велел чиновникам всех уровней сосредоточиться на развитии экономики. Он вернул из опалы практически всех членов партии, отправленных туда в предыдущее десятилетие, и заявил, что «нашим принципом должно стать исправление ранее допущенных ошибок».

При этом Дэн Сяопин категорически запретил сводить счеты, понимая, что иначе цикл насилия остановить будет невозможно.

В интервью итальянской журналистке Ориане Фаллачи в 1981 году он назвал «Культурную революцию» гражданской войной, жертв которой «невозможно посчитать». Этой жертвой мог стать и он сам: как Дэн Сяопин сообщил в том же интервью, он постоянно опасался смерти от рук убийц «банды четырех», но избежал ее благодаря «защите председателя Мао».

Единственными людьми, подвергшимися жестокой каре именно за политические преступления, стали члены той самой «банды четырех» и их сообщники: на процессе 1981 года их обвинили в узурпации власти, репрессиях 727 тыс. человек, гибели почти 35 тыс. и фактически сделали главными виновниками «Культурной революции». Двоих из четырех приговорили к пожизненному заключению, еще двоих — к смертной казни, которая впоследствии также была заменена пожизненным заключением. В тюрьму за сотрудничество с «бандой» также были заключены племянник Мао Цзэдуна Мао Юаньсин и его секретарь Чэнь Бода. Остальные деятели более низкого уровня были осуждены только за конкретные уголовные преступления, если таковые имелись.

В 1980 году в ходе разгрома Дэн Сяопином следующей группировки противников реформ, так называемой малой банды четырех в составе Ван Дунсина, Цзи Дэнкуя, Чэнь Силяня и У Дэ (интересно, что эти люди организовали арест оригинальной «банды четырех») репрессии уже не применялись. Все четверо утратили статус членов управлявшего страной Политбюро и были сняты с высоких постов, но не были исключены из партии и уж тем более арестованы или сосланы. Таким образом закладывались новые стандарты общественно-политической жизни. Быть политиком в Китае 1980-х годов стало несравнимо менее опасно, чем при Мао Цзэдуне. Цена политической ошибки снизилась, что открыло дорогу смелым предложениям и экспериментам, наиболее удачные из которых становились государственной политикой, а неудачные — прощались и забывались.

Принцип 5: становиться сильнее, опираясь на свои слабости

Завышение результатов нижестоящими для отчета перед вышестоящими — бич любой бюрократической системы, но в Китае периода Мао Цзэдуна сообщать «наверх» реальные (как правило, неважные) показатели развития было просто опасно. В период политики «большого скачка», «трех красных знамен», и особенно в эпоху «Культурной революции», результаты должны были соответствовать политическому курсу, поражая воображение. Реальность никого не интересовала. Уже упоминавшийся легендарный колхоз Дачжай, в котором героические крестьяне, руководствуясь идеями Мао Цзэдуна, подчиняли себе природу, в 1980 году был объявлен «потемкинской деревней». Оказалось, что гигантские урожаи ему пририсовывали, часть полей была ненастоящей, а огромные сооружения возводили вовсе не селяне, а солдаты стройбата.

Дэн Сяопин и его соратники отличались от предыдущего поколения руководителей тем, что порвали с практикой возвеличивания Китая как передового социалистического государства. В 1978 году сам реформатор и многие китайские чиновники поехали в турне по миру, чтобы ознакомиться с передовыми достижениями капиталистических и реформирующихся социалистических (Венгрия, Югославия) стран. Подводя итоги этой поездки, Дэн Сяопин в конце 1978 года заявил, что «недавно многие наши товарищи имели возможность съездить за границу… и убедиться в том, насколько мы отстали». На пресс-конференции в Японии в том же году он заметил, что Китай «очень бедная и отсталая страна». «Нам необходимо признать это,— добавил он.— У нас очень много дел, впереди очень длинный путь, и нам многому предстоит научиться».

Соратники Дэн Сяопина быстро переняли его откровенность. Выступая за корректировку завышенных, по его мнению, экономических планов на пятилетку 1981–1985, вице-председатель ЦК КПК Чэнь Юнь сокрушался по поводу масштабов стоявших перед страной задач. «У нас 900 млн человек, 80% которых — крестьяне, поэтому прежде всего мы должны развивать сельское хозяйство,— заявил он на заседании Политбюро 23 марта 1979 года.— Мы не сможем к 1985 году произвести 60 млн тонн стали… у нас не хватает электричества, транспорта. Там, где еда нужна пятерым, она есть только для троих».

Признание своей отсталости позволило Китаю сконцентрироваться на экономическом развитии и поставить политику в подчинение экономике. Открытость дала возможность здраво оценить свои силы, составить реальные планы и расположила к Китаю многих его бывших врагов.

Были нормализованы отношения с капиталистическими странами, которые стали донорами технологий и капитала. Из осознания недостатков системы выросла знаменитая стратегия Дэн Сяопина «скрывать свои силы, держаться в тени», пересмотр которой был начат только в 2013 году нынешним генеральным секретарем компартии Си Цзиньпином. Она позволила стране избежать участи Советского Союза, разрушившегося из-за противостояния с многократно превосходящим в экономической мощи блоком западных государств.

Принцип 6: выращивать новые элиты и отправлять старые на пенсию

Дэн Сяопин, как он сам многократно шутил, «три раза погибал и три раза воскресал», то есть трижды отправлялся в отставку и трижды возвращался из небытия на ключевые позиции в государстве. На момент последнего, решающего возвращения во власть в 1976-м Дэну было уже 72 года. Он многократно повторял, что собирается уйти со всех постов к 1985-му, так как тогда ему будет 81 год, и «в этом возрасте человек уже плохо соображает». Этого не случилось: из-за напряженности политической обстановки в 1980-е годы последний пост он покинул лишь в 1990-м.

Дэн Сяопин и его соратники постарались сделать все, чтобы ужас «Культурной революции», которую они считали прямым следствием единоличной власти, никогда больше не повторился. В 1980 году он произнес речь, в которой решительно осудил «чрезмерную концентрацию власти» и призвал создать в Китае «большую демократию, чем существует в капиталистических странах». В 1982-м новая конституция ограничила время занятия государственных постов двумя сроками по пять лет. Была закреплена система коллективного лидерства, в соответствии с которой генсек был лишь первым среди равных, и должен был завоевывать поддержку остальных членов Политбюро. Были упорядочены принципы назначения в постоянный комитет Политбюро и создана лестница возрастных «когорт», согласно которой поколения руководителей сменяют друг друга в соответствии с возрастом, а сразу после достижения 68–72 лет уходят на пенсию.

Эта система позволила омолодить кадры и избежать геронтократии, которая стала в конце 1970-х проблемой для СССР. Сам Дэн Сяопин в беседе с Орианой Фаллачи в 1981 году отметил:

«Когда мы становимся старыми, мы превращаемся в консерваторов, так что лучше после определенного возраста ограничиться ролью советников».

Всех престарелых ветеранов компартии и соратников Мао Цзэдуна после 1982 года постепенно вытеснили в Центральную комиссию советников КПК. Ее задачей было обеспечить им достойный уход на пенсию, постепенно заменив их «третьим поколением руководителей».

Дэн Сяопин активно продвигал молодые кадры на руководящие посты, и хотя первые две попытки оказались, с его точки зрения, неудачными (Ху Яобан и Чжао Цзыян были отстранены с поста генеральных секретарей партии за чрезмерно реформистский настрой), с третьей (Цзян Цзэминь) ему удалось наладить систему, которая с минимальными изменениями существует до сих пор.

Демонтаж системы Дэн Сяопина начался при Си Цзиньпине. Он отменил ограничение в два срока на должности председателя КНР, не назначил в Политбюро очевидного наследника и оставил на важном посту своего 69-летнего друга Ван Цишаня (тот не должен был получить его после достижения 68 лет). Си Цзиньпин всячески демонстрирует авторитарные черты, позволяющие наблюдателям сравнивать его то с самим Дэн Сяопином, то даже с Мао Цзэдуном. Оправдывается все это «тяжелым периодом» в политической и экономической жизни страны, необходимостью борьбы с коррупцией, а в последнее время — и внешним давлением со стороны США. Пока демонтаж не стал необратимым, но тенденция очевидна. Соблазн узурпации власти в условиях отсутствия независимого парламента и судебной системы (в Китае официально нет разделения властей) всегда велик, но именно заложенная реформаторами система позволила КНР стать тем государством, которым она является.

Принцип 7: учиться у всех, особенно у врагов

В беседе с японскими журналистами в 1978 году Дэн Сяопин отметил, что Китаю следует «учиться у Японии». В этом он пошел дальше номинального руководителя страны Хуа Гофэна, который тоже предлагал учиться, но у Югославии и Румынии. В марте 1979-го реформатор снова заявил, что «в некоторых сферах Китаю стоит учиться у капиталистических государств». На самом деле его внимание к иностранному опыту проявилось еще раньше: большое впечатление на Дэн Сяопина оставил НЭП, свидетелем которого он стал во время учебы в московском Университете трудящихся Китая имени Сунь Ятсена в середине 1920-х годов. По сути, многие черты китайской экономической модели 1980-х были скопированы как раз с НЭПа: разрешение малого и среднего частного предпринимательства, допуск иностранных инвестиций и поощрение экспорта при сохранении командных высот в экономике за государством.

Наибольшую роль в подъеме экономики Китая на начальном этапе реформ, помимо китайской диаспоры за рубежом, сыграла Япония. Пойти на сближение с Токио Пекину было достаточно трудно: Япония, в отличие от Германии, никогда не выражала особенного раскаяния по поводу сделанного в ходе Второй мировой войны. А ведь львиная доля преступлений касалась именно Китая: в ходе японской агрессии 1937–1945 годов погибло около 3,2 млн военнослужащих и около 20 млн мирных китайцев. «Нанкинская резня», то есть массовые зверства японской армии после взятия столицы Китая Нанкина, стали нарицательными: в течение шести недель были изнасилованы и убиты, по разным подсчетам, от 40 тыс. до 300 тыс. гражданских.

Ради модернизации Дэн Сяопин принял решение не делать этот вопрос ключевым в двусторонних отношениях.

Японский опыт был для Китая особенно важен: после войны страна быстро восстановила промышленный потенциал, а последствия десятилетия «Культурной революции» мало чем отличались от последствий бомбардировок.

В ходе визита в Японию в октябре 1978 года Дэн Сяопин заметил, что «после двух тысячелетий дружественных отношений в XX веке японо-китайские связи пережили некоторые трудности» и, получив завуалированные извинения от премьер-министра Такэо Фукуды (впрямую японцы не готовы были извиняться до 1995-го), больше этот вопрос не поднимал.

В результате, 1980-е стали «золотым веком» японо-китайских отношений: к 1990 году японские прямые иностранные инвестиции в КНР достигли $10 млрд. С 1979 года Япония регулярно выделяла Китаю пакеты «помощи развитию» в виде кредитов под низкие проценты, общая сумма которых превысила $13 млрд. В 1980-е Япония приняла участие в модернизации 119 китайских госпредприятий и помогала создавать практически с нуля целые индустрии, например современное производство стали. Все это было бы невозможно, если бы Пекин настаивал на предварительном раскаянии японцев и ставил политику выше экономики.

Принцип 8: сделать управление государством уделом профессионалов

Одна из самых больших претензий к китайским реформаторам и Дэн Сяопину в частности — сохранение социалистической политической модели, при которой демократия возможна только внутри партии, но не в государстве в целом. «Мой отец полагает, что Горбачев — идиот»,— цитировал архитектора китайских реформ в 1990 году его младший сын Дэн Чжифан. Попытки расширить участие обычных китайцев в управлении страной предпринимались в 1980-е, но после массовых протестов 1986 и особенно 1989 года были практически свернуты.

Неудачным, с точки зрения Дэн Сяопина, оказался и опыт свободы слова: всего чуть больше года (с ноября 1978-го по декабрь 1979 года) прожила «стена демократии» на пекинской улице Сидань, где жители могли размещать какую угодно информацию в виде больших постеров с иероглифами. От критики «отдельных явлений» граждане быстро перешли к критике социализма в целом и требованиям политического плюрализма, что компартию не устраивало.

Американский исследователь Эзра Фогель цитирует в своей биографии Дэн Сяопина главу парткома одной из провинций Китая, который очень точно охарактеризовал его отношения к демократии на примере древней китайской истории о князе Е:

«Князь Е любил читать книги о драконах и любоваться их изображениями, но когда сам столкнулся с драконом, то пришел в ужас».

Реформатор отправил в 1986 году в отставку за недостаточно решительное подавление студенческих протестов своего первого протеже Ху Яобана, а затем, в 1989-м,— под домашний арест своего второго протеже Чжао Цзыяна, которые не хотели применять против митингующих силу.

В жестокости и нежелании допускать народ до управления государством Дэн Сяопин нисколько не выделялся на фоне других азиатских примеров «догоняющей модернизации»: южнокорейского вождя Пак Чжон Хи, тайваньского Чан Кайши или британских губернаторов Гонконга. Идея у всех была одна и та же: есть периоды, когда для создания экономического фундамента государства необходимо обеспечить политическую стабильность. Ее же на этом этапе может дать (за редким исключением) только диктатура, основной проблемой которой становятся даже не столько выступления за права человека и демократию, сколько борьба с коррупцией и рабочее движение, члены которого испытывают фрустрацию от 14-часового рабочего дня и отсутствия трудового законодательства.

Спорить, прав ли был Дэн Сяопин в том, что не стал ломать социалистическую политическую структуру, можно долго. Тем не менее пока политическая структура в Китае вполне справляется с ключевыми задачами общества: обогащением и восстановлением утраченных за XIX и первую половину XX века позиций. Для Дэн Сяопина демократия была понятием внутрипартийным, и в рамках КПК, среди ответственных людей, сдавших экзамены на вступление в партию, ее следовало расширять. Что же касается людей вне КПК, то их задачей было работать и не забивать себе голову вопросами государственного управления. В сознании реформатора «низовая» демократия была навсегда связана с «Культурной революцией», временем, когда значение имели не твои знания и способности к управлению, оцененные экспертами, а харизма и умение собрать самую большую группу сторонников, готовых «бить по штабам».

Принцип 9: поставить внешнюю политику на службу экономике

Коммунистический Китай эпохи Мао Цзэдуна был силой, наводившей ужас на соседние некоммунистические страны. В своих мемуарах «Из третьего мира в первый» премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю вспоминал, как трансляции «Радио Пекина» времен «Культурной революции» выводили людей на многотысячные демонстрации. КПК поддерживала повстанцев по всей Юго-Восточной Азии и во многих других местах, пытаясь, таким образом, приблизить мировую революцию и создать дружественные режимы. Были и более благородные примеры глобальных амбиций: между 1956 и 1977 годами нищий Китай предоставил 36 африканским странам $2,5 млрд в качестве безвозмездной помощи развитию.

Дэн Сяопин прекратил оба эти процесса. Сворачивалась поддержка повстанческих движений, к концу 1980-х годов большинство из них практически прекратили существование. После визита осенью 1978 года в Юго-Восточную Азию Дэн Сяопин призвал всех этнических китайцев принять гражданство страны проживания и отказаться от китайского.

Он рассматривал живущих за рубежом китайцев как источник инвестиций, технологий и проводников улучшения отношений с принявшими их странами и всячески старался очистить их от имиджа «пятой колонны коммунистов».

Помощь развивающимся странам (прежде всего — африканским) была резко сокращена в 1978 году и фактически прекращена в 1982-м. Исследователь Дебора Бротигем подсчитала, что в 1980 году было выделено $254 млн, а в 1981-м— всего $25 млн. В 1984 году объем помощи частично восстановился, но уже на новых основаниях: китайцы подчеркивали «взаимный выигрыш» проектов, от грантов перешли к кредитам под низкий процент и старались как можно больше работ выполнить силами самих же китайцев. К 1987 году 69% всей выделяемой КНР помощи так или иначе возвращалось в Китай в виде зарплаты китайских специалистов или закупок китайской же техники. В дальнейшем этот показатель только увеличивался.

Наибольшую проблему представлял Тайвань. Отколовшийся от Китая в 1949 году остров, куда отступили проигравшие гражданскую войну сторонники партии Гоминьдан, сумел сохранить независимость благодаря защите флота США, ни о каком сближении не могло быть и речи. Дэн Сяопин вовсе не отказывался от идеи «воссоединения» острова с материком, но для примирения и привлечения тайваньского капитала пошел на беспрецедентные уступки. В июне 1983 года он заявил в интервью, что в случае воссоединения Тайвань сохранит свою армию, частичное право дипломатических сношений, закупок оружия за рубежом, правительство, суд и экономическую систему. Фактически, от Тайваня требовалось только признать превосходство Пекина над Тайбэем и поменять флаг, причем не на флаг КНР, а на какой-то третий, который предлагалось создать отдельно.

Из этой идеи ничего не вышло, но мирный настрой позволил начать развивать с Тайванем активные экономические отношения. С 1990 года, когда власти острова сняли запрет на инвестиции в КНР, материк стал главным их получателем. Мирная стратегия Дэна позволила привязать остров к материку тысячами экономических нитей и сработала куда лучше военного вторжения. В 2017 году товарооборот с материковым Китаем составил 28% общей торговли острова, а вместе с Гонконгом — 41%. Эти прочные связи служат естественным ограничителем антикитайских выпадов Тайбэя и гарантируют постепенное затягивание острова и в политическую орбиту материка. Выбранный вариант отношений обогатил обе страны.

Коллективное сознательное

Как сказал американский писатель Майкл Хопф, «тяжелые времена порождают сильных людей, сильные люди создают хорошие времена, хорошие времена порождают слабых людей, слабые люди создают тяжелые времена». Поколение китайских реформаторов конца 1970-х годов состояло из тех, кто прошел через самые суровые испытания и был твердо намерен избавить от подобного будущие поколения. Их главным страхом было возвращение к диктатуре, и поэтому даже имевшие серьезные политические разногласия Хуа Гофэн, Дэн Сяопин, Чэнь Юнь, Е Цзяньин, Ли Сяньнянь и другие конкурировали, но не угрожали в случае поражения «создать новую повстанческую армию и снова захватить Пекин», как делал Мао Цзэдун. Коллективная ответственность за судьбу страны позволила вывести Китай из тупика, в который его завела безраздельная власть одного человека.

Повторить «китайское экономическое чудо» в других странах невозможно: слишком специфические политические и экономические условия позволили ему состояться. Но принципы, на которых были построены начавшиеся 40 лет назад реформы, имеют собственную ценность, и они вполне применимы вне зависимости от культуры и текущей обстановки.

Михаил Коростиков