Содружество независимых деревень

В России существуют сотни деревень, сел и поселков, находящихся в транспортной изоляции от внешнего мира. Преподаватель НИУ «Высшая школа экономики» Артемий Позаненко, изучая социальную структуру таких населенных пунктов, выяснил, что жизнь в них заметно отличается от жизни обычной российской деревни. Артемий Позаненко дал интервью обозревателю “Ъ-Науки” Алексею Алексееву.

— Начнем с того, что такое транспортная изоляция? Насколько серьезной она бывает?

— Из обследованных мною мест наименее изолированным оказался поселок, расположенный на другом берегу реки от районного центра, но там нет моста и парома. Я был в селе, куда нельзя добраться на машине никогда. До ближайшей дороги — 120 километров. Зимой туда можно попасть на снегоходе или на тракторе, по пути, который жители села сами обустраивают, ставя вешки. Летом — только вертолет, раз в неделю, билет стоит дорого. А есть населенные пункты, куда добраться легче, но из-за ледохода, ледостава, половодья они могут быть полностью отрезаны от внешнего мира на месяц и более.

— Почему эти населенные пункты оказались труднодоступными? Или они всегда такими были?

— Я не встречал таких мест, которые были полностью недоступны во времена СССР. Да, во многие места можно было только по воздуху добраться, но люди могли себе позволить купить билет. Транспорт часто был ведомственным. От леспромхоза, совхоза, зверпромхоза, и для сотрудников он мог быть вообще бесплатный или очень дешевый. В 1990-е годы произошло сжатие системы провинциального общественного транспорта, особенно водного и малой авиации. Если предприятие разваливалось, исчезал и ведомственный транспорт.

— И как местные жители решают транспортную проблему? У всех есть личный транспорт?

— Зависит от местности. Если населенный пункт стоит на воде — лодки есть у всех. Снегоходы тоже есть у большинства. Машины — «Нивы» и «УАЗы». Бывает, что есть две машины. Одна для межсезонья и вообще. И что-то типа «Лады Гранты», если будет сухое время, чтобы на ней проехать, в город выехать. На Крайнем Севере я встречал личные вездеходы гусеничные, которые остались еще от прежней инфраструктуры, просто разошлись по семьям. Ну, куда-то можно добраться только по воздуху. Когда я прилетел в село, куда можно добраться только вертолетом, на аэродроме прилетевших ждали родственники и знакомые на машинах, чтобы развезти по домам. Все машины — старые разбитые «Жигули». Без номеров. Оказывается, их покупают за бесценок, например за 10 тыс. рублей, зимой на волокушах привозят по проложенному через тундру пути в село, а в селе потом ездят. А там максимальное расстояние, куда можно доехать на этих «Жигулях»,— километра два. В аэропорт, на свалку, к реке, по улицам прокатиться.

— А для оформления всевозможных документов нужно выезжать в большой мир?

— Бывает так, что из-за отсутствия или дороговизны транспорта люди не оформляют какие-то государственные пособия, так как это себя не оправдывает. Какие-то бумаги может выдать на месте специалист сельской администрации или фельдшер. Но все равно, если нужно что-то продавать, оформлять, нужно ехать в центральную усадьбу.

— Какое среднее число жителей таких населенных пунктов?

— Из всех, где я побывал, в самом крупном живет порядка 400 человек. В самом маленьком — 17. Среди них есть сильноизолированные и слабоизолированные сообщества. Слабоизолированные — не очень устойчивые, сильноизолированные — более устойчивы. Численность населения падает везде. Но, как правило, в сильноизолированных она падает медленнее. В самом изолированном сообществе она мало сократилась с момента развала Советского Союза. Это для Нечерноземья практически небывалый случай, если это не пригородное село.

— Кроме самого факта изоляции что еще влияет на демографию?

— Главный фактор, который может их выбить из равновесия,— это школа. Если школу закрывают— а это не от них зависит, оставлять школу или нет,— то это и самое изолированное село добьет. Люди готовы и могут жить в изоляции, но если нет школы, то все рушится. Школа — это самое уязвимое место.

— А интернаты? Как когда-то у малых народов Севера?

— Это возможно. Но не все хотят отдавать ребенка в интернат. И интернаты есть не во всех райцентрах. Это часто приводит к тому, что переезжают, хотя не хотят. Но некоторые действительно отдают детей в интернат.

— Что еще есть в таких местах от привычной цивилизации кроме школы?

— Если это не совсем маленькая деревня, то там количество рабочих мест более или менее стабильно и одинаково везде. Фельдшер. Иногда еще санитарка, но часто один фельдшер. Один или два магазина, в них продавец (или продавцы). На почте один человек работает. В доме культуры — директор, как правило, единственный работник. Иногда есть специалист сельской администрации. Центральная усадьба находится в другом месте, а здесь работает один человек, который какие-то справки может выдать.

— Он представитель власти?

— Да, но он есть далеко не везде. И у него очень мало полномочий. И он в первую очередь местный житель. Формально он представитель власти. Он назначается из центра. Это не выборное лицо. Но бывают ситуации, когда есть, например, женсовет местный. Я знаю случаи, когда он предложил, выдвинул человека, и наверху его просто утвердили. Это все равно проявление самоорганизации.

— Полиция?

— Формально есть участковый, который закреплен за этой территорией, чаще всего он живет в райцентре. За ним еще может быть часть районного центра закреплена. Сюда он приезжает в качестве профилактики раз в год, а иногда только по уголовным случаям, если они случаются. Но это редко.

— То есть преступности нет?

— Нет ее. В 1990-е годы изолированные поселки и села были в уязвимом положении, если находились на транзитной реке, когда вверх или вниз по течению находились неизолированные села. Приезжали «гастролеры» и снимали лодочные моторы. Но потом это прекратилось. В последнее время опять стали оставлять моторы на ночь. А местный житель вряд ли что-то украдет. Ему потом жизни там не будет, если он нарушает правила общежития.

— Замки на дверях есть?

— Часто нет. На избушках охотничьих, как правило, нет. В селах часто нет. Мне говорили, например: «Вот мы не закрываемся, а на трассе ближайшее село — они там на замках сидят, даже когда дома».

— Машины, мотоциклы — ключи в замке зажигания оставляют?

— В принципе да. Мотоциклисты рассказывали: если мотоцикл ломается, они могут спокойно его оставить. А сами идут пешком в село, пока за ним не вернутся. Но бывает, что и прямо в замках зажигания оставляют.

— Какой в таких сообществах уровень жизни?

— На Севере есть такой источник заработка, как ягоды, денег они приносят довольно много. Если совсем плохо дело с рабочими местами, то жители Севера оказываются в более выигрышном положении, чем в средней полосе или даже на юге. У них может быть хуже с огородом, но гораздо лучше с деньгами. И на рацион это тоже влияет. Я, например, проводил другое исследование на Алтае. Там благодаря охоте огромное потребление мяса. Рыбу тоже много едят, но потребление мяса просто огромное. В городах столько мяса не едят, а с сельской местностью в Нечерноземье, где едят в основном дешевые сосиски, не сравнить. А вот с фруктами и овощами плохо, завоз в магазин редко бывает. Рацион питания у жителей транспортно недоступных населенных пунктов совсем другой. У них заготовок много. У них лари стоят, в которых они хранят дичь, рыбу.

— Какие там магазины, что в них продают?

— Обычные сельпо, в которых достаточно редко происходит завоз, быстро все кончается, так что с раннего утра иногда образуется очередь из желающих что-то закупить. Еще магазины бывают неформальные. Просто на дому. Если у человека есть возможность выезжать на оптовую базу, он там закупается, а у себя на дому открывает магазин неофициальный. Есть магазины от райпо, есть от частника, у которого сеть по району. Редко бывает, чтобы был официальный магазин, открытый сельским жителем у себя в деревне. Это довольно накладно, особенно если нужно какое-то помещение в аренду брать.

— Алкоголизм является проблемой?

— Меньшей, чем для обычных сельских поселений. Пьют там меньше. Где-то не продают спиртное. Где-то можно купить из-под полы, где-то не продают совсем. Только пиво, например. И те, кто пьет, выезжают куда-нибудь, чтобы закупить. Местных люмпенизированных алкоголиков там существенно меньше.

— Интернет, телевидение там есть?

— Телевидение у всех, оно везде есть. Тарелки «Триколор» в основном. Даже в охотничьих избушках я встречал тарелки. Есть интернет, но не везде. И мобильная связь не везде. Спутниковый интернет не ставят, потому что это дорого. А если вариант есть попроще — пользуются. Информационной изоляции там нет.

— Все эти населенные пункты живут примерно одинаково?

— Нет. Я сделал такой вывод.

Если изоляция существенна, она положительное влияние оказывает на устойчивость села. А если она несущественна, то она, скорее наоборот, отрицательно влияет. Эту связь я увидел во всех регионах.

— Когда такое сообщество практически независимо от государства, оно ощущает свою независимость, это чувствуется?

— Да. Оно этим дорожит. И осознает, что это может быть для него благом.

— То есть идея анархии находит свое подтверждение?

— Да. Я даже на Кропоткина ссылаюсь иногда, говоря, что в этих сообществах царят общинные, практически семейные, естественные отношения взаимопомощи. Два тезиса. Первое — там практически нет контроля. Местным жителям это позволяет делать все, что они хотят, с природными ресурсами. Но поскольку людей там мало и они осознают свою зависимость от природных ресурсов, они к этому довольно ответственно подходят. И второе — что нет опеки государства. Просто на периферии, не совсем изолированной, по-прежнему привыкли рассчитывать на государство, взывать к нему. А в изолированных сообществах люди понимают, что государство им точно ничего не готово дать. Поэтому они полагаются на себя.

— В чем проявляется такая взаимопомощь?

— Если к ним вообще нет официальной дороги, если ее никто не поддерживает, то люди сами в первую очередь как-то поддерживают этот путь. Например, намораживают с помощью помпы ледовую переправу через реку, расчищают туда дорогу до реки, паром сами делают, такое тоже встречал. Под ЛЭП расчищают растительность сами. Ограду ставят вокруг кладбища. Мусор убирают, субботники организовывают. Иногда это пытается организовать специалист сельской администрации.

— Женщины играют важную роль в таких сообществах?

— Смотря в чем. Если речь идет о благоустройстве села, то, конечно, женщины. Если речь идет о путях сообщения, то скорее мужчины. Если взаимопомощь в экстремальных ситуациях, кто-то в пургу застрял — мужчины. А к благоустройству мужчины с ленцой обычно относятся.

— Кто-то всем руководит? Самый главный человек есть? Кто он, если есть?

— Где-то есть реально главный человек. Мне встречался такой случай. В поселке ликвидировали сельскую администрацию и не оставили специалиста. Единственная возможность туда попасть в течение 8 из 12 месяцев — на вахтовке. Это такой грузовик-автобус, огромный «Урал» или «ЗИЛ», на котором возят людей, внутри он обустроен как автобус. Вахтовка — потому что он вообще приспособлен для перевозки вахтовиков на Крайнем Севере, по тундре, к месторождениям. А это не Крайний Север, а ближний. Новая администрация купила у военных вахтовку подержанную. И этот человек, который был раньше главой сельского поселения, стал формально лишь водителем вахтовки. Но при этом, поскольку он единственное связующее звено этого поселка с миром, он раз в неделю ездит в райцентр и еще раз в неделю в ближайшее село, то от него многое зависит, и он реально очень активный человек, на нем много держится. Но чаще бывает, что всем руководит инициативная группа из нескольких человек.

— Много людей приезжает в такие места из внешнего мира?

— Мало. В классическом случае это два варианта. Первый — местные уроженцы возвращаются на пенсию. Это очень распространенный случай. Второй — это всякие чудики, как их воспринимают местные. Например, люди, находящиеся в духовном поиске и/или не нашедшие счастья в городе. Но в совсем изолированных деревнях они встречаются редко. А чтобы приезжали на работу устраиваться, на свободную вакансию — только один раз встречал, в оленеводческом колхозе.

— А не навсегда, а на время кто-то приезжает?

— Могут быть охотники со стороны. Дачников там не очень много. Не каждый дачник захочет в таком месте селиться, очень специфический вид отдыха. Даже дачники обычно местные уроженцы, которые приезжают как на дачу в родительский дом. Понятно, что на Новый год, на лето сильно растет очень численность населения, но в основном за счет внуков, родни. Совсем сторонних людей там немного.

— А есть такие, кто оттуда уезжает? Почему?

— Учиться уезжают, как это везде бывает. Существует такая зависимость. Девушки более склонны уезжать, чем парни. Женщины более склонны, чем мужчины. Среди взрослого населения, пожилого крайне редко встречаются люди, желающие уехать совсем. Кто хотел, тот уже уехал. Если встречаются, то это, как правило, жена, не уезжающая из-за мужа, который не хочет уезжать. Из молодежи большинство уезжает учиться. При этом некоторые хотят вернуться, некоторые едут конкретно учиться, чтобы вернуться, работать в школе, например. И действительно бывает, что возвращаются. Есть парни, которые не уезжают. Школу закончат, в армию сходят, вернутся и никуда не уезжают. А бывает, что возвращаются потом, где-то женятся, замуж выйдут, возвращаются на постоянное. Редко, но встречал несколько раз.

— А в армию все уходят? Контроля-то нет?

— Об уклонистах ни разу не слышал. К армии в этих сообществах традиционное отношение.

— Какие там у людей политические взгляды?

— Поскольку их образ жизни их устраивает, они меньше жалуются, чем в неизолированных селах. Они скорее аполитичны, но при этом в курсе, что происходит. И никакой социальной напряженности, протестного потенциала там совершенно не заметно.

— Государство планирует восстанавливать транспортную сеть? Вообще что-то менять в жизни таких сообществ?

— О планах провести дорогу в каждую удаленную деревню я не слышал. Бывает, что деревня может оказаться в зоне какого-то глобального инфраструктурного проекта, но это случайно. И этому местные жители могут быть не рады. Например, если новую дорогу планируют строить там, где местные жители промышляют охотой. Но сейчас есть планы создавать опять заготконторы, возрождать сеть, существовавшую в советское время. Но неизвестно, какие будут цены по сравнению с частниками. И все равно это позитивный шаг. Принятый закон о том, что с 1 января 2019 года граждане смогут для личных целей заготавливать хворост, валежник и сухостой — тоже. Впрочем, в совсем отдаленных местах за этим не следили.

— В свое время большой интерес, особенно у жителей столиц, вызвал цикл документальных фильмов Дмитрия Васюкова «Счастливые люди», рассказывающий о повседневной жизни похожих населенных пунктов. В тех местах, где вы проводили исследование, живут счастливые люди?

— Да, вполне.