«Ему тяжко приходится напрягать свой ум»

26 января 1904 года японский флот атаковал русскую эскадру на рейде у Порт-Артура. Начавшуюся русско-японскую войну многие осведомленные о реальном состоянии дел люди считали проигранной еще до ее начала. А главную причину предстоящего поражения видели в том, что император Николай II принимал решения, сообразуясь с основным, но очень спорным принципом самодержавия, которого, к несчастью для страны и ее народа, придерживались многие первые лица государства и до и после него.

«Япоши сыграли нам в руку»

Первые сообщения о ночном бое с японцами, дошедшие до Санкт-Петербурга 26 января 1904 года, отличались друг от друга как небо от земли. В одних говорилось, что русская эскадра потерпела сокрушительное поражение. В других — что японское нападение отбито и потери невелики. Однако все называли это нападение вероломным. Хотя все более или менее причастные к управлению страной уже несколько месяцев были уверены, что война с Японией должна начаться не сегодня завтра.

Об этом, к примеру, 16 марта 1904 года писал командующий Квантунским укрепленным районом генерал-лейтенант барон А. М. Стессель, описывая другу — начальнику Николаевской академии Генерального штаба генералу от инфантерии В. Г. Глазову — начало войны с Японией:

«26-го у нас еще никаких разговоров о скорой войне не было, хотя все были мы уверены, что война будет. 26-го ночью наша эскадра стояла на наружном рейде, миноносцы были поставлены охранительной цепью впереди. 4 японских миноносца подошли и проникли к эскадре, они минами (торпедами.— "История") повредили "Цесаревича", "Ретвизана" и "Палладу". Если бы япоши, начиная войну таким воровским образом, пустили не 4, а 24 миноносца, то они бы упразднили нашу эскадру; если бы они в это же время сделали высадку на бухтах, ближайших к крепости, они бы могли произвести ночью большой фурор. Они 27 утром уже расклеили по своим городам лубочные картинки подобного захвата Артура, следовательно, картины были заготовлены заранее. Форты тогда не были готовы еще. Все это теперь для них невозвратимо потеряно. Крепость, благодаря моему новому Тотлебену, генералу Роману Сидоровичу Кондратенко, начальнику 7-ой бригады, приведена в такой вид, что не япошам ее взять. Войска давно уже сидят в фортах».

«Взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи»

Генерал Стессель считал, что вероломное нападение японцев пошло на пользу России:

«Воровское это нападение подняло дух наш, отвратило всех от японцев и произвело такой патриотический взрыв в России, которого бы без этого не было; япоши сыграли нам в руку».

Однако всеобщее возмущение тем, что «наших подло бьют», не могло продлиться долго. Ведь в стране, по сути, никто не понимал, какие именно цели преследует на Дальнем Востоке Российская Империя. Причем не понимали этого и члены императорской фамилии. Военный министр генерал от инфантерии А. Н. Куропаткин 6 декабря 1903 года описал в своем дневнике разговор с великой княгиней Елизаветой Федоровной — сестрой императрицы и супругой московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича:

«Праздновали тезоименитство Государя. Парадный завтрак. Сидел между великими княгинями: Елизаветою Федоровною и Ксениею Александровною (сестрой императора.— "История"). Очень скоро стали говорить о политике… Елизавета Федоровна очень правильно определила настроение Москвы: войны не хотят, цели войны не понимают, одушевления не будет. Когда я говорил, что Мукден тоже Москва для Китая, и что надо не трогать Мукдена, великая княгиня выразилась: "И совсем напрасно мы туда забрались. Все и всех тревожит, что там делают, и еще более тревожатся за будущее. Надо вернуться к нашим делам"».

Возникал и другой вопрос. Если войну все ждали, почему укрепления важнейшей базы русского флота на Дальнем Востоке, Порт-Артура, не были в самом срочном порядке достроены еще до нападения японского флота? Почему шли бесконечные споры о том, где лучше воевать с Японией — на суше или на море? Нужно ли выводить русскую эскадру из-под защиты орудий Порт-Артура в открытое море и давать бой японскому флоту? Причем дискуссии по последнему вопросу выглядели особенно странно. Ведь 25 декабря 1902 года военный министр описал в дневнике встречу с великим князем Александром Михайловичем, лоббировавшим утверждение императором программы широкомасштабного строительства боевых новых кораблей для флота:

«На днях сидел у меня вел. князь Александр Михайлович. Много говорил про морскую программу. По его словам, он программу эту делит на три отдела по 8 лет в каждом с тем, чтобы захватывать два предыдущих года. В первые 8 лет мы будем равняться с японским флотом, потом с англо-турецким в Черном море и, наконец, в последние два 8-милетия пойдем догонять германцев».

Несмотря на то что японский флот еще только предстояло догнать и перегнать, приготовления к войне на суше точнее всего описывал термин из более поздних времен: «сумбур и какофония». Система управления войсками менялась, необходимые подкрепления только планировалось перебросить на Дальний Восток. А Николай II то собирался как следует проучить восточного соседа, то объявлял, что он войны не хочет, а потому ее не будет.

«Израсходованы без толка»

Министрам оставалось только гадать, почему император выслушивает их с большим вниманием, а потом принимает решения, прямо противоположные тем предложениям, с которыми он вроде бы согласился. Собственная версия была и у генерала Куропаткина:

«Я говорил Витте,— писал он в дневнике о встрече с министром финансов,— что у нашего Государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы. Что мы, министры, по местным обстоятельствам задерживаем Государя в осуществлении его мечтаний, но все разочаровываем; он все же думает, что он прав, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России».

Именно присоединение Манчжурии и Кореи было целью политики Николая II на Дальнем Востоке. Но для ее осуществления были необходимы средства, которых в казне, как и всегда, не хватало для решения самых насущных проблем. Именно поэтому проект отставного действительного статского советника А. М. Безобразова о самоокупаемом и бескровном завоевании Кореи пришелся императору по душе. Безобразов предлагал получить у слабого и нуждающегося в русском покровительстве правительства Кореи концессии на разработку лесов и затем шаг за шагом, получая все новые концессии, взять под контроль немалую часть корейской территории. При этом процесс захвата должен был быть еще и прибыльным. Ведь сначала древесина, а затем добытые на остальных концессиях полезные ископаемые должны были принести значительную прибыль. Требовался лишь сравнительно небольшой первоначальный капитал и поддержка российского правительства, как политическая, так и при необходимости военная.

«Поэтому Государь и хитрит с нами, но он быстро крепнет опытностью и разумом»

Лесная концессия на реке Ялу была получена, и наступило время серьезных вложений. Кроме средств самого императора, некоторых вельмож и денег из казны, которые, по расчетам Безобразова, должны были быть быстро и с лихвой возвращены, в 1900 году потребовались дополнительно 2 млн рублей. О том, как именно это происходило, председатель Совета министров империи С. Ю. Витте 31 октября 1903 года рассказывал военному министру:

«Витте,— записал Куропаткин в дневнике,— достал из своего секретного шкапа документы, из которых показал мне два. В первом из них были изложены основания действий лесного предприятия на Ялу, а на обороте Государь написал почти всю страницу карандашом… Документ, по-видимому, 1900 года. Того же года Витте показал мне собственноручное письмо Государя к нему, которое начиналось так: "Любезный Сергей Юльевич, сделайте распоряжение об открытии А. М. Безобразову в русско-китайском банке кредита в два миллиона рублей"... Витте прибавил, что эти два миллиона израсходованы без толка, что теперь сам Безобразов признает неудачу своих предприятий; что никакого отчета в этих двух миллионах он никому не дает; что дела ведутся очень темные».

О том, что дела концессии идут не самым лучшим образом, военный министр знал и раньше. С одним из проектов удержания ее на плаву Безобразов приходил к нему 1 декабря 1902 года, о чем в его дневнике говорилось:

«Сегодня посетил меня д. с. с. Безобразов, один из нештатных советников по делам Дальнего Востока. Просил принять, так как он прямо из Ливадии и имел до меня дело по указаниям Его Величества. Удивительно развязный. В его объяснениях, очень туманных, слова "я и Государь" идут одно за другим. Слова "я, Витте, Ламсдорф" (министр иностранных дел.— "История") произносятся с осуждением деятельности сих министров. Все путают, никто ничего не понимает, и лишь он, Безобразов, спасает русское дело. Теперь, по словам Безобразова, Государь посылает его в Порт-Артур, дабы оттуда руководить корейскими и маньчжурскими концессиями. Он тоже, по его словам, везет особые полномочия Алексееву (адмирал, главный начальник и командующий войсками Квантунской области и Морскими силами Тихого океана.— "История"), дабы действовать в южной Маньчжурии тайными средствами противно нашим обещаниям. Я вынудил Безобразова высказаться: что же это за тайные средства. По его словам, они должны заключаться в следующем: Витте и Ламсдорф должны открыть всю южную Маньчжурию иностранцам и иностранным предприятиям. Алексеев не должен им мешать. Но затем должны явиться на сцену послушные нам хунхузы (бандиты.— "История"), и предприятия лопаются, люди исчезают... И в такую-то недостойную России деятельность разные проходимцы вроде Безобразова впутывают нашего Государя, конечно, без его ведома и разрешения. Я ответил Безобразову предостережением, что такой образ действий навлечет на нас только позор. Относительно Кореи я настоятельно указывал, чтобы там мы возможно менее поселяли русских людей. Что мне всего опаснее представляется то положение, когда наших людей начнут резать и потребуются первоначально небольшие экспедиции, и потом вспыхнет война с Японией».

«Вселяют государям недоверие»

Осенью 1903 года стало очевидным, что концессия на Ялу не только не принесет никаких доходов, но не окупит вложенных в нее средств. 24 ноября 1903 года военный министр встречался с министром иностранных дел и два дня спустя отметил в дневнике:

«Позабыл написать, что гр. Ламсдорф говорил мне о провале лесного предприятия на р. Ялу. Безобразов, обещавший нам в заседании в Порт-Артуре в этом году 5 милл. и будущем 10 милл. барышей казны, в действительности нагрузил лесом только одно из зафрахтованных им судов. На второе судно леса не хватило, и лес купили американский! (заготовленный американской концессией в Корее.— "История")».

Но император, временами соглашавшийся с тем, что от Безобразова нужно избавиться, продолжал давать ему поручения и прислушивался к его советам. Генерал Куропаткин пытался найти ответ почему. О беседе с Николаем II 19 августа 1903 года он писал:

«Я говорил Государю: какую тяжкую работу ему приходится делать, дабы, выслушав всех министров, выслушав сторонних лиц, прочитав массы бумаги, находить правильный путь к правде и пользе. Что во многих случаях даже доклад самый неприятный, идущий вразрез со своими мыслями, доклад, при котором, по первому впечатлению, дается отпор, при спокойном обсуждении открывает новые горизонты и дает возможность воспринять ту или другую верную мысль. Государь ответил мне в теплых словах, что этою работою он занимается, когда гуляет пешком или верхом. Что ему тяжко приходится напрягать свой ум. Что он думает, что это усилие ума, если бы могло проходить в лошадь, то очень встревожило бы ее. Что он тяжко мучается, выбирая из всего слышанного нужное».

«Общее недовольство всюду растет, вопрос о войне может стать "династическим"»

А еще раньше Куропаткин говорил Витте:

«Я Витте объяснял, что… каждый Безобразов, который поет в унисон, кажется Государю более правильно понимающим его замыслы, чем мы, министры. Поэтому Государь и хитрит с нами, но что он быстро крепнет опытностью и разумом и, по моему мнению, несмотря на врожденную недоверчивость в характере, скоро сбросит с себя подпорки вроде Хлопова, Мещерского и Безобразова и будет прямо и твердо ставить нам свое мнение и свою волю. Витте сказал мне, что он вполне присоединяется к моему диагнозу, но что настоящее тяжело, что ему ближе видно, куда тянут Государя эти темные личности, и он хорошо может считать те огромные суммы денег, которые уходят зря на нелепые предприятия из казенного сундука».

Однако диагноз министра внутренних дел действительного тайного советника В. К. Плеве опирался на своеобразный анамнез:

«Плеве,— 1 августа 1903 года записал в дневнике Куропаткин,— мне рассказал следующее: черта недоверия к министрам и издание важных актов без их посредства обща всем государям, начиная с Александра I. Эта черта находится в связи с основным принципом самодержавия. Самодержцы по наружности выслушивают своих министров, наружно соглашаются с ними, но почти всегда люди со стороны находят легкий доступ в их сердца или вселяют государям недоверие к своим министрам, представляя их покусителями на самодержавные права. Отсюда двойственность действий. Даже такой сильный характер, какой был у императора Александра III, не был чужд сему образу действий. После трагической кончины императора Александра II имп. Александр III еще находился в расположении либеральном. Уже при нем было образовано особое совещание под председательством вел. кн. Владимира Александровича в сущности по вопросу о конституции. Главными руководителями были: гр. Милютин — разум и вдохновитель; Абаза — авторитетный сотрудник Милютина и Лорис-Меликов — исполнитель. Когда заседание было в полном ходу, в залу заседания вошел министр юстиции Набоков и заявил о неожиданно для всех изданном государем манифесте о закреплении самодержавия… Плеве дополнил свой рассказ указанием, что манифест Александра III был написан Победоносцевым, что ранее государь вызывал Каткова, беседовал с ним. Мы вспоминали и Сперанского, но все же Сперанский и Победоносцев — не Безобразов».

А внук императора Павла I, член Государственного совета, генерал от инфантерии принц А. П. Ольденбургский 9 декабря 1903 года дал зафиксированный военным министром прогноз развития ситуации, который оказался чрезвычайно точным:

«Вчера Ал. Петр, принц Ольденбургский говорил мне с ожесточением, что войны не надо допускать, что общее недовольство всюду растет, что вопрос о войне может стать "династическим"».

Поражение в русско-японской войне действительно послужило детонатором первого революционного взрыва, подготовившего все события 1917 года с уничтожением династии и монархии.

Однако привычка к принятию решений, под влиянием тех, кто не отвечает ни за что, но входит в ближний круг первого лица государства, так и не вышла из употребления.

Евгений Жирнов